Я рассказываю ему все. Все, что могу вспомнить. В секретах больше нет пользы. Я знаю: он увидит правду достаточно скоро. Раньше, чем закончится день. В любую секунду, насколько я знаю. Папа просто стоит и изучает пол, словно на нем есть ответы. Я знаю, он пытается осмыслить, как его сыновья могли быть частью чего-то настолько ужасного как то, что мы натворили.
Одри испускает новый крик и выдергивает папу из этого. Он бросает на меня еще один взгляд, словно пытаясь решить - я все еще ему сын или нет, затем поворачивается ко мне спиной и бежит обратно в спальню. Прежде, чем он туда добрался, выбегает мама с прижатым к уху сотовым телефоном, затем убирает его и смотрит на экран.
- Берл, сигнала нет. Как такое может быть?
- Я точно знаю как, - говорю я. - Никто не поможет. Всё, что мы сейчас можем - попробовать одолеть его.
- Одолеть его? Кого?
- Хватит этого дерьма, Бобби, черт тебя возьми. Ты слышишь меня? Хватит!
- Что здесь происходит, - спрашивает мама и снова набирает 911, но с тем же результатом.
- Ты наверно не знаешь, что случилось, потому что другие парни переехали после того Рождества. После того, что случилось с Дэвидом.
- Закрой рот, мальчишка! - папа толкает меня, но я лишь делаю несколько шагов назад.
Мамин взгляд мечется между мной и папой. Одри выкрикивает мое имя и имя Господа, и молит одного из нас прекратить боль.
- Они переехали, потому что думали, что он не найдет их. Но он нашел. Я разузнал куда они переехали, все выяснил и сомнений нет - все они мертвы. Каждый из них.
- Жизнью клянусь, Бобби, если ты не прекратишь этот бред прямо сейчас...
- О ком ты говоришь? И какое какое отношения все это имеет к твоему б-брату?
- Этан уехал в Оклахому. Его нашли под рождественской елкой три года назад. Разрубленного и разложенного в двенадцать коробок. Каждая прижата угольком. Вы знаете, во что были обернуты эти коробки?
- Бобби пожалуйста. Пожалуйста хватит, - мама обеими руками держит телефон у груди и медленно качает головой.
- В его кожу. Нарезали, сложили и обернули каждую коробку. Туго завязали. Перед всем этим, серебристой мишурой растянутой по полу было выложено слово «Плохой».
Папа подходит еще раз и пытается схватить меня, но я перехватываю запястья и толкаю его к стене, опрокинув последнюю фотографию, на которой мы запечатлены всей семьей.
- Отпусти меня, сукин ты сын!
- Бобби прекрати! Прекрати это!
- Боообббиии! Боже, перестань, это больно.
- Остин перебрался в Форт Норт, - я склонился к папиному лицу настолько близко, что мог дышать его дыханием. - Его нашли раздавленным и сплющенным до толщины печенья. Запеченным до твердости и разрисованным зигзагами снежно-белой глазури. Пуговицы и глаза были не из мармеладок. Угольки. Вкрученные и оставленные в нем. Конфетами "Kенди-Kейн" на полу было выложено слово «Плохой».
Папа сопротивляется как может, но годы возлияний, горя и сожалений сделали его слабым, и он не может сделать ничего: лишь скалится и тяжело дышит.
Мама не издает не звука. Просто смотрит на меня, как люди смотрят телепередачу. Даже Одри притихла.
- Дрю нашли в прошлом году. Он обосновался В Нью-Йорке. Его тоже обнаружили по частям. Из кожи и волос были сделаны куклы. Из костей сделали игрушечный поезд. Некоторые внутренности были надуты как ебаные мячики. Его голова все еще готовилась в духовке, когда они туда прибыли, с приправами, политая подливкой. И нафаршированная угольками.
- Да что с тобой? - мама подскакивает ко мне и дает пощечину. Ее нижняя губа дрожит. - Что тобой творится, Бобби?
Папа сильно толкает меня, и хотя я все еще могу его удерживать, я отпускаю. Он не нападает, но подходит к маме и обнимает ее, словно я могу причинить ей боль.
- Я читал, они думали, что убийца все еще мог быть там, потому что голова не подгорела. Что, возможно, они прибыли туда прежде, чем он сбежал. Они услышали какой-то шум на крыше. Шаги. Они забрались туда и не нашли ничего кроме нарисованного кровью на снегу слова «Плохой». И следы. Следы человека и животного. Животного с копытами.
- Тебе нужна помощь, сынок, - сказал папа. - Ты болен и тебе нужна помощь.
- Никто мне не поможет. Разве ты еще не понял?
- Не вини себя в этом, Бобби. Я не виню. Мальчик твоего возраста не должен был видеть то, что ты видел в этом доме. То, что залезло тебе в голову и травмировало тебя. Мы поможем тебе, сынок. Клянусь, мы так и сделаем, хорошо?
Мама все еще плачет и качает головой. На меня она не смотрит.
- Теперь давай вернемся и присмотрим за Одри. У тебе вот-вот родится ребенок, и сейчас главное для нас сделать так, чтобы все прошло как надо, и убедиться в том, что у твоей девушки есть все необходимое. Хорошо. Теперь, пойдем.
- Не могу. Я должен оставаться здесь. Там, откуда я вижу камин.
- Черт возьми, Бобби! Это всё в твоей голове, сынок. Если история которую ты мне рассказал правда, то нам нужно поговорить с шерифом и все ему рассказать. Чтобы он поговорил с родителями той девчонки, Кристи, и любой другой семьей которая у нее могла быть. Задал вопросы. Семья девчонки имеет какое-то отношение к тому, кто сделал это с Дэвидом и, если ты говоришь правду, с остальными мальчишками. А не чертов
- Ты не прав, папа. Никому не было до нее дела. Ты это знаешь, и большая часть Бергстрома тоже. Поэтому ее никто не нашел. Потому что все были рады, когда она исчезла. Особенно ее семья.
- Да ладно, Бобби. Послушай сам себя.
- Вы не должны мне верить. Пока нет. Вы увидите. До конца дня вы увидите. И я заслуживаю того, что со мной случится. Мы все заслужили. Особенно Дэвид. Дэвид был самым плохим из нас. Этому вы тоже не поверите, но так оно и есть.
Мама плачет сильнее, уткнувшись лицом папе в грудь. Он обнимает ее и посылает мне взгляд, который мог бы растопить весь снег в городе. Прежде чем он говорит хоть слово, Одри кричит так, что дрожит пол под ногами. Такой крик я уже слышал раньше. Крик, который Хромая Кристи приберегла исключительно для меня.
Я бегу мимо родителей в комнату. Не знаю, чего я жду, но знаю, что время пришло. Чувствую это в воздухе, словно по моей коже скользит статическое электричество. Щекочет меня.
Одри лежит на спине, задрав обе ноги в воздух, пальцы растопырены так широко, что похожи на надрезанную ленту. Ее верхняя половина согнулась так что голова находится практически между бедер. Руки сжимают колени. Когда она тужится, видны зубы, брызги слюны вылетают и оседают на грудь. Кровь пятнает простыни и пол у подножия кровати. Что-то еще выплескивается, пока она снова кричит. Тем же криком. Криком, который не должен исходить изо рта моей девушки.
Мама отталкивает меня и спешит к Одри. Смотрит на меня, затем проходит мимо меня и стоящего в дверях папы.
- Головка младенца почти вышла. Времени не осталось. Времени нет.
- Что тебе понадобится? - говорит папа.
- Полотенца. Чистые полотенца и вода. И ножницы.
Папа убегает и оставляет меня здесь с ними. Я хочу помочь, но боюсь, что сделаю еще хуже. Боюсь находится рядом с ними.
Мама задыхается и бормочет Одри что-то успокаивающее, пока та выталкивает ребенка. Это занимает всего лишь минуту, и он свободно выходит. После родов тело Одри расслабляется, становится плоским и она уходит. Прямо вот так. Не приходя в сознание, уходит в какое-то счастливое место у нее в голове. Я благодарен за это.
Мама держит ребенка голыми руками, скользкими от крови и жидкостей. С непонятным выражение на лице, она смотрит вниз. Подбегает папа и замирает, когда видит ребенка, но приходит в себя и дает маме полотенца, в которые она оборачивает младенца и стирает кровь.
- Бобби, - говорит она. - Все будет хорошо. Все будет замечательно.
Я осознаю, что ребенок не плачет. Я мало чего понимаю в родах и младенцах, но уверен, что первое что они должны сделать - заплакать. Мне кажется, что он родился мертвым. Мертворожденный. Оттуда, где я стою видно лишь детскую ножку. Она свисает со сгиба маминой руки. И она двигается. Дергается слегка. Шевелит пальчиками.
Я подбегаю: папа пытается остановить меня, но я не обращаю нa него внимания и смотрю на своего ребенка. Девочка. Первое, что я заметил - это девочка. У меня родилась дочь.
Затем я смотрю на ее лицо. Огромный лоб. Широко расставленные глаза.
Стоит мертвая тишина. Я слышу, как из соседней комнаты доносится песня «Малыш Санта». Тихо почти призрачно.
Папа приобнял меня.
- Не переживай. Многие люди живут с этим. А мы будем тебе помогать, сынок. Всегда.
Она смотрит на меня. Кажется, вечность мы смотрим друг на друга.
И она улыбается.
Перевод: Руслан Насрутдинов
Коди Гудфеллоу"Крампуснахт в тюремном блоке "J"
Одна глупая затяжка привела меня сюда, - вот и все, о чем мог думать Дьюи Снодграсс, сидя посреди общей зоны своего модуля в Молодежном Исправительном Учреждении "Вижн Kвест" с кружкой чифира в одной руке и заточкой, сделанной из расплавленной пластиковой ложки, в другой, просто пытаясь удержать своих истощенных сокамерников на расстоянии. А теперь я умру здесь.
Потом наружная дверь открылась, вoрвался дым, а за ним вскочил Дьявол.
Дьюи уронил нетронутую кружку и потёр затуманенные глаза, но все равно продолжал видеть, как тот приближается. Семь футов ростом на блестящих черных копытах, с горящими красными глазами и узловатыми рогами, сгребающими пластиковые остролистые гирлянды и семейные фотографии, которые они были вынуждены развешивать повсюду, посылая колющие тени через комнату, полную блюющих, дерущихся, молящихся малолетних преступников.
Взревев, чтобы заглушить оба противоборствующих "Бумбокса", он опустил мохнатую руку и щелкнул хлыстом по голой заднице парня, пускающего слюни и надрачивающего на женскую групповуху на экране, а затем указал длинным красным когтем прямо на Дьюи, как будто ему достанется самое худшее.
Какого хрена я сделал? - удивился Дьюи. Должно быть, это его лицо. Он просто заставляет людей чувствовать себя глупыми, бросает вызов их авторитету. Он полагал, что все эти дурацкие объявления лгут, когда говорят, что один "косяк" может разрушить вашу жизнь, поставить вас на скользкий путь к разрушению. Да он пыхнул всего один раз, когда вместе с несколькими ребятами вышел из кампуса на ланч и курнуть за "Дель Tако". Когда их поймали, копы просто теребили его пальцами, как будто его лицо было чем-то вроде признания.
Выгнанный из правильной школы нулевой терпимости, он был единственным, кто получил по-полной. Его даже не проверили, потому что государство сказало, что его родители должны заплатить за тесты, a папа хотел, чтобы он "получил урок". Жуликоватый судья с кокаином в усах целый час читал Дьюи лекцию о личной ответственности, прежде чем бросить его сюда. Один "косяк" - и Рождество в тюрьме. Обстоятельства никогда не учитывались; то, что они видели, когда поймали тебя, было тем, кем ты теперь был на всю жизнь.
А теперь еще эта дерьмовая Рождественская вечеринка с головорезами, которые крали половину еды с его подноса каждый прием пищи, и вдруг он не просто попал в ловушку, приватизированной по сниженным ценам, фабрики головорезов, управляемой той же корпорацией, которая управляла вышеупомянутой франшизой чартерных школ; он попал в ловушку честного-как-говно безумия.
Дьявол пробрался к полудюжине подростков, все еще стоящих на ногах, с хлыстом и шишковатым жезлом, который явно являлся дубинкой, завернутой в полотенца. Те немногие, кто вообще мог стоять, oслепли, когда на них пoпалo облако слезоточивого газа. Треснув одного по челюсти, ударив коленом другого в лицo и щелкнув кнутом, чтобы стереть в порошок сопливый нос третьего, Дьявол устрoил адскую встречу. Оглянувшись вокруг своими сверкающими малиновыми глазами, он отдал свой голос в "Бумбокс-войнах", набросившись на тот, что играл хип-хоп, и сбил его со стола. Оставив дерьмовый бутлег скинхедов реветь, чтобы добавить еще один уровень к пытке, Дьявол наступил на трех полубессознательных, плачущих подростков, чтобы приблизиться к нему.
Дьюи не притронулся к напитку. Он вышел из камеры только для того, чтобы его не преследовали. Был ли он единственным, кто учуял ловушку, когда двери распахнулись в полночь, и по телевизору начали показывать порно, в тот самый день, когда один из этих клоунов получил от охранников кувшин мексиканского "Everclear" и пакет первоклассной дури?
Скинхеды вели себя так, будто они все подстроили с охраной, будто знали, что происходит. Крампуснахт! Но они истекали кровью на полу вместе с остальными.
И Дьявол шёл за ним, a он никогда раньше не был в серьезной драке; полицейские обвинили его в сопротивлении аресту, только потому, что были придурками, но он был единственным, кто не нажрался и не был суеверным. Если это Aд, то ему больше нечего терять.
Наполовину в панике, наполовину в радостной свободе сна, Дьюи вскочил со скамейки и бросился на Дьявола. Левой рукой перехватив горло, а правой схватив дубинку, он сбил громадного ублюдка с копыт, и они отлетели в сторону. Они приземлились на стальной стол, сoскользнули по нему и упадали с края.
Дьюи растянулся на груди Дьявола - и длинный, холодный резиновый язык щекотал его ухо. Дьявол прогонял его. Дьюи пoпятился назад, пока не упёрся в стену. Дьявол перевернулся и пoпытался ползти за ним, вывернув одну руку назад, чтобы тщетно нащупать пластиковую заточку, вонзившуюся по самую рукоять рядом с позвоночником и, без сомнения, пронзившую правое легкое.
Аварийные огни все еще светились, как красная тревога на подводной лодке, и сигнализация над выходом все еще мигалa, как стробоскоп, но сирены не было. Никто там не знал, что что-то не так. Глаза дьявола все еще светились, но он явно закончил надирать задницы по пустякaм.
Двое мексиканских парней молились, черный подросток пытался привести в чувство своего друга, а трое других белых ребят пытались выпрыгнуть из собственных шкур. Двое подростков лежали без сознания с сотрясением мозга. Трое вырубились от пьянства, а шестой забился в угол и плакал, уткнувшись в колени.
- Выключи это дерьмо!
Музыка оборвалась. Большой скинхед, которого другие называли "Циклопом", подкатил к Дьюи. Засохшая кровь из разбитого носа стекала по белой футболке.
- Какого хрена, пидор?
Андрэ, один из черных ребят, сказал:
- Мы конкретно лажанулись. Время...
- Это был несчастный случай, чувак! - Дьюи вскочил на ноги, зная, что, если он отступит, они навалятся на него. - Вы, суки, видели его. Это была самооборона, клянусь! Он пёр на меня... Я думал, что это настоящий...
- Hастоящий кто?
Тихим, тонким, как ткань, голосом он сказал:
- Hастоящий Дьявол...
Другие подростки засмеялись и снова забыли о нем.
- Заткнись! - Циклоп придвинулся ближе к мертвому монстру, толкнул его длинную, как фонарь, челюсть одной кроссовкой, а затем пнул его в лицо, как футбольный мяч. - Это не Дьявол, это - ёбаный Крампус.
- Кто?
Неадекватный Жирный Стив вскочил:
- Эй, я слышал об этом дерьме. Как анти-Санта, знаешь, что это значит? - Стив подпрыгивал на месте, вмазанный "Риталином", пена стекала с уголков его рта. - Моя бабуля, йо, как она говорила, Крампус или Баллснихол придёт исправить твое дерьмо, и если ты не извинишься за все свои преступления, он потащит твою задницу обратно в его колыбельку, типа, по соседству с Aдом... - он пару раз прыгнул на спину мертвого демона, повторяя: - Xо-хо-хо, - но никто не проникся.
- Остынь, - сказал Андрэ. Он указал на камеры. Повсюду красные огоньки были погашены. - В любую секунду они могут включить...
- Нет, не могут, - сказал Дьюи, - пока этот здоровый уебан не закончит.
Подкравшись, он дотронулся до одного из рогов, словно ожидая удара током. Затем он cхватил его и дёрнул.
Маска слетела. Ермолка, завязанная вокруг его головы, выдернула прядь волос, заставляя голову дернуться вверх, и вся комната подпрыгнула. Дьюи нервно засмеялся.
- Видите?
Даже в тусклом, мигающем свете все узнали человека, начальника третьей смены охраны. Жуткого засранца, ветерана войны, никогда-никогда не разговаривающего, кроме как отдающего команды, как собакам.
- Они просто играют в какую-то ёбаную игру, чтобы обыграть нас.
- Все, что я вижу, - сказал Андрэ, - это то, что ты замочил ёбаного охранника.
- И ты собираешься им это сказать? - обернулся Дьюи. - Он же и вам всем задницы надрал!
- Мы, вроде как, заслуживаем побоев, - сказал мексиканский парень. - Оглянись вокруг, тупица: это тюрьма.
- Вот что они скажут. Мы - испорченные дети, убийцы. Нас будут судить как взрослых...
- Что значит "мы", белый мальчик?