Я, наверное, пойду. Она привстала, но вскочившая Кира мощным движением усадила её на место.
Кира прошла в прихожую, включила свет, и посмотрела на себя в зеркало. От увиденного руки повисли бессильными плетьми.
Гипсово-белое лицо рассекали тёмные борозды. Как будто потрескался фарфор. По шее расползлась паутина лилово-чёрных капилляров, то же самое выступило на руках с выпуклыми синюшными венами. В выпрямившихся волосах просматривалась седина. Зрачки вернулись в нормальную форму, только вот радужки стали водянисто-прозрачными, совсем потеряли цвет. Вокруг глаз темнели фиолетовые пятна. Ногти исчезли полностью, на кончиках пальцев Кира ощупала сухую посиневшую кожу.
Из-за спины выступили Аня, сжимавшая в руках смартфон, так что костяшки побелели, и испуганная Люба.
Мне нужна лопата, шмыгнув и задавив свербение в носу, проговорила Кира.
А зачем? шёпотом спросила Люба.
Тебе жалко?
Люба протиснулась к двери и вышла.
Как я сразу-то не заметила. Кира провела рукой по волосам, отделив и приподняв белую прядь.
Может, это пройдёт, слабо проговорила Аня, ещё крепче сдавив в руке смартфон.
Надо Гарику написать. При воспоминании о Гарике Кира передёрнула плечами.
Когда ей надоело оправдывать его полную некомпетентность (как деликатно назвала это Аня), Кира при встречах стала направлять его скудные умения в нужное ей русло. Она, конечно, знала, что он с упоением хвастался друзьям своим «мастерством», но находила в тайном руководстве странное удовольствие. Её веселило его тщеславие и самоуверенность. И нравилось понимание того, что он не сумеет повторить её задумок ни с одной другой девушкой.
Думаешь, он тебя разлюбит? приторно певуче спросила Аня.
Кира только усмехнулась. Она могла бы заставить принять её новый облик. Потребовалось бы много сил, но Гарик превратился для неё в бледное воспоминание. Как будто тяжеленная ноша упала с плеч.
Вернулась Люба в тёмно-розовом пуховике. Она протянула Кире заострённую лопату с крепкой деревянной ручкой.
Спасибо. Кира взвесила лопату в руке. Я быстро.
Вбежав в спальню, Кира натянула джинсы и свитер, вытряхнула из деревянной шкатулки на постель все вещи, завещанные Параскевой, наспех сгребла их в сумку, которую повесила через плечо. В прихожей уже ждали Люба и Аня, успевшая надеть пальто.
Где моя куртка? А, ну да. Кира задумчиво почесала затылок.
На. Люба протянула Кире зеленоватый ком. Это старая куртка Милы. Тебе должна подойти.
Спасибо. Кира быстро просунула руки в рукава и, надев ботинки, выбежала в подъезд. Только внизу она заметила, что Аня и Люба увязались следом.
Я не просила
Ты хоть людей не пугай, сказала Аня, натягивая сестре на голову капюшон. Куда мы направляемся?
Кира в ответ шмыгнула, Люба застонала, закатив глаза.
Я вызову такси. Поняв, о чём речь, Аня вытащила телефон.
Когда машина подъехала, Аня и Люба уже замотали лицо Киры шарфом так, что остались видны только глаза. Можно было подумать, что девушка просто берегла лицо от мороза.
Через двадцать минут таксист высадил их у кладбища. Напевая что-то про зарывание или откапывание, он быстро завёл мотор и укатил.
Кира молча пробиралась знакомой тропой. Когда утоптанные дорожки остались позади, и появились старые захоронения, Кира размотала шарф. Изо рта шёл пар, ноги проваливались в снег, но Кира старалась не сбавлять шаг, потому что ещё в машине осознала, что стоит чуть замедлиться, и она уже не сумеет довести начатое до конца.
Пришли. Втроём девушки остановились у могилы с белым камнем. Из большого сугроба поднималась верхняя, уже порядком развалившаяся часть мраморного надгробия в снежной шапке.
Земля-то промёрзла, проговорила Люба, спрятав руки в рукава и приплясывая на холоде.
Кира сняла шапку и шарф и передала их Ане. Повращала плечами и прикрыла глаза. Люба права, земля твёрдая, как камень. А копать глубоко. Ладно, это в последний раз, пообещала себе Кира и вдруг, на глубине метров трёх, заметила искорку. По телу пробежал жар, спустившийся в землю. Снег начал таять и струиться, комья земли размякали.
Но не только Кира запустила вниз поток жара. Аня тоже прогревала землю, и только Люба, давшая зарок больше не заниматься ничем подобным, стояла в стороне. Хотя нет, не стояла. Сквозь прикрытые веки Кира видела, как Люба опустилась на колени и начала молиться. Откуда-то донёсся другой голос, потом ещё несколько. Неожиданно стало так хорошо и спокойно, что захотелось просто всё бросить и уйти.
Но дело требовало завершения. Если не закончить сейчас, притяжение возникнет снова, и тогда Кира вспомнила ужас от человека в чёрном.
Размахнувшись, она воткнула лопату в мокрую чёрную землю, выступившую из-под растаявшего снега. Копать мог кто-то один, но Аня, стоя рядом, передавала сестре столько сил, что она смогла довольно быстро вырыть приличную яму. Когда лопата глухо ударилась о сгнившие доски, Аня и Люба синхронно открыли глаза. Стоя в яме, Кира выбросила лопату наверх. Аня и Люба подошли с двух сторон и, вытянув шеи, осторожно глянули вниз.
Присев на корточки, Кира руками разгребла землю и вытащила несколько гнилых деревяшек. В расчищенном отверстии показались желтоватые рёбра, исходящие из грудины, на которой поблёскивал
Завещаю, пронеслось над разрытой могилой. Люба вздрогнула, Аня широко раскрыла глаза.
Кира протянула руку и взяла золотой крестик. Цепочка легко вытащилась за ним и повисла между пальцами.
Люба, дрожа крупным ознобом, отвернулась и вытирала слёзы. Побледневшая Аня, приоткрыв рот, остановившимся взглядом следила за сестрой. Кира горстью вынула из сумки вещицы, завещанные Параскевой, и ссыпала их в могилу. Потом прикрыла отверстие сгнившими деревяшками.
Когда сестра поднялась на ноги, Аня толкнула локтем Любу, и они вдвоём вытащили Киру из могилы. Работая лопатой, Кира закапывала яму, Аня и Люба помогали, бросая землю руками. Закончив, Кира с полминуты постояла, глядя на покосившийся памятник. Тело потихоньку расслаблялось, как будто исчезали сжимавшие нутро путы.
Идём? тихо позвала Аня.
Почистив кое-как руки снегом, они двинулись к выходу. Когда между деревьями показалась деревянная кладбищенская церковка, Кира остановилась. Оглядевшись и убедившись, что вокруг никого не было, она достала из кармана белые жемчужные чётки и протянула их Любе.
Зачем это, не надо. Люба, испуганно выставив ладони, даже отступила на пару шагов.
Отдашь матери. Бери.
Помявшись, Люба всё-таки взяла чётки и спрятала их во внутренний карман пуховика.
Надо вызвать такси, сказала Аня, доставая смартфон. Связи нет.
Выйдя за ворота кладбища, Аня прошла чуть дальше, чтобы оказаться в зоне действия сети. Люба побежала в церковь. Кира же села на деревянные ступеньки, положив грязную лопату рядом.
Раскрыв сумку, чтобы достать зеркальце (почему-то тянуло рассматривать трещины и чёрные линии на коже), нащупала что-то твёрдое и угловатое. В руке оказалась иконка, прихваченная из ушедшего под землю дома жрицы.
Поднеся иконку к глазам, Кира рассмотрела печальный лик Богородицы и личико Младенца. Он овивал ручками шею Матери и касался Её лица щёчкой. Из-под складок одежды выступала пяточка. Такая маленькая ножка с кругленькими пальчиками. В глазах защипало, по щекам потекли слёзы. От жалости к маме, которая хоть и не показывает, но точно волнуется за неё. Она устроила дочку в ненавистный ВУЗ только потому, что хотела для неё перспективного будущего. А Кира даже не звонит.
Наверное, и Доминику мама так же носила на руках, а та тянула к ней пухлые ручонки. И улыбалась, так открыто и счастливо, как только маленькие дети умеют.
Очень трогательно. Доминика, спрятав руки в карманы укороченной шубки из тёмного лоснящегося меха, села рядом на ступеньку и вытянула ноги в узких джинсах.
Кира, утерев слёзы и шмыгнув, глянула на бывшую соседку.
Чуть опять соседками не стали, едко усмехнулась Доминика, уперев в землю тонкий каблук замшевого сапога и покачивая носком. Тебе дали шанс. А вот я свои упустила.
Это не моя вина.
Знаю. Я сама виновата. Ты только подтолкнула.
Как ты там? спросила Кира, стараясь не смотреть на Доминику.
Сама-то как думаешь? Вина есть вина. Ты хоть ещё можешь попросить прощения, всё исправить.
А ты?
Поздно. Радуешься, да?
Ещё чего. Кира не врала. Злорадство, которого она ожидала, испарилось, едва появившись.
Ты могла бы за меня помолиться, после небольшой паузы сказала Доминика.
Я не умею. Кира упёрлась локтями в коленки.
Тогда хоть свечку поставь. И за деда. Ему ещё хуже.
А что там с ним? с любопытством спросила Кира.
Думаешь, хоть кто-то, хоть один человек помянул его добрым словом?
Ну ты?
Увы, мне ума не хватило, а теперь поздно. Доминика вздохнула.
Ты зачем пришла?
Чтобы хоть ты меня простила.
А что, есть и другие, кто тебя ненавидел?
Полно. Но до них мне не достучаться. Доминика печально усмехнулась. Отсюда прекрасно видно, кто чего стоит. Как оказалось, у меня и друзей-то никогда не было.
Порывшись в сумке, Кира достала кулон с изумрудом. Доминика взяла его с вытянутой ладони.
Мне тоже досталось. Кира указала на своё лицо.
Ты всё равно выглядишь лучше, чем я. Пора. Доминика поднялась. Хочешь совет? Учись прощать. Ну, пока.
Пока, проговорила Кира, глядя вслед уходящей Доминике.
Накинув капюшон, но так, чтобы длинные распущенные волосы красиво лежали на плече, Доминика, виляя бёдрами, ушла в сторону кладбищенских ворот. Ей навстречу вышел невысокий мужчина с рыжеватой бородой. Из-под куртки выглядывала чёрная ряса. Проводив Доминику удивлённым взглядом, он подошёл к ступенькам, где в сумке швырялась Кира. Пожалев, что не успела намотать шарф, она специально опустила голову пониже и надеялась, что священник просто пройдёт мимо. Но он остановился у ступенек, внимательно посмотрел на заляпанную землёй лопату и обратился к Кире:
Вы ко мне?
Кира подняла голову и, отбросив со лба седую прядь, посмотрела священнику прямо в глаза. Увидев её лицо, тот крякнул.
Меч, вдруг произнесла Кира. Перед глазами промелькнула Доминика и тот бесплотный, в ореоле. Только теперь Кира осознала, что он сжимал меч и уже готов был нанести удар.
Какой меч? ошарашено переспросил священник.
Меч? Нет, свечку, быстро сказала Кира, поднимаясь на ноги и отряхивая руки о джинсы. Мне свечку поставить.
Всем только свечку поставить, пробормотал батюшка, открывая для Киры дверь и пропуская её вперёд.
***
Батенко захлопнула папку и положила её на стопу, скопившуюся на столе. Откинувшись на спинку стула, потёрла глаза. Слава всё не звонил, хотя близился полдень. Сама Батенко обычно успевала забрать Светку около одиннадцати, как только в монастыре заканчивалась служба.
Евгения Ивановна обычно объясняла спешный отъезд тем, что Светке надо в школу, плюс успеть сделать домашнее задание, помыться и ещё что-нибудь. На самом деле её стало пугать желание дочки проводить каждые выходные в бывшем колхозном общежитии, то есть в так называемой «гостинице для паломников» с железными скрипучими койками в два ряда.
Хотя поначалу улучшения в состоянии Светки только радовали. Глубокие шрамы, оставленные осколками зеркала, не заживали две недели, но затянулись после первой же ночи в монастыре. Восстановилась речь, прошла бессонница. Врач даже отменил антидепрессанты.
Только из-за общей суеты Батенко смогла тогда забрать Светку домой, а её ведь хотели вместе с остальными отправить в психушку. Один вылетел из окна и жаловался, что врачи «скорой» отрезали его крылья. Чуть позже, когда суматоха потихоньку сходила на нет, Батенко выяснила, что тот парень тоже значился в писке клиентов Артели. Даже пару семинаров у них прошёл. Этакий недоделанный перетворец.
И не он один. Та, что покончила с собой, отписав имущество прямой конкурентке, тоже имела связи с Артелью. Как раз устранение конкурентки и «творила». Её признали невменяемой, чтобы опротестовать завещание. А наследница оказалась не промахмного крови выпила у родственников.
И та девица из банка, что начальницу огрела. Тоже, кстати, просила перетворцев продвинуть её по службе. Хотя, судя по всему, она и сама прекрасно справилась бы. Нет, конечно, бить начальников по голове нельзя.
Батенко ещё раз посмотрела на часы и уже достала телефон, чтобы позвонить Славе, но передумала. Он всё-таки взрослый человек, сам справится. Но надо же побыстрее Светку привезти, конец весенних каникул как-никак, экзамены скоро.
Побарабанив пальцами по столу, Батенко в очередной раз стала перелистывать тома дел, которые приготовила для отправки в архив. Несчастные случаи с перетворцами и их клиентами Имущественные претензии наследников Документы по ликвидации Артели
Да где их носит? Хоть бы позвонили. Светкапонятно, она вообще недавно заявила, что не прочь остаться в монастыре насовсем. Ей, видишь ли, теперь нравится петь на клиросе. А вот играть на саксофоне, на который столько денег потрачено, ей не нравится. Хорошо, тамошний священник уговорил её закончить школу.
Да ещё эта Кира. Хотя Светка говорила, что Кира уехала из монастыря ещё в начале марта. Вроде как перебралась на ферму в Ежевичную. Наверное, от одного её вида там всё молоко разом скисло.
Тогда, ещё в декабре, Евегения Ивановна только-только устроила Светку в комнате «гостиницы» и вышла на поиски уборной. И вдруг столкнулась лицом к ладно, это всё же лицо. В общем, неожиданно встретила Киру. Та коротко кивнула и прошла мимо Батенко, глупо застывшей с открытым ртом.
Даже теперь, от одного воспоминания о лице, будто сшитом чёрными нитями из белых лоскутов, и синюшных разводах на руках, дрожь пробирала. Ладно, хоть бусы вернула.
Евгении Ивановне очень не нравилось соседство Светки с Кирой, хотя дочь говорила, они совсем не общались. Кира вроде как вообще почти ни с кем не разговаривала, кроме одной беззубой монахини. Да и жила, к счастью, не в гостинице (правильно, от подобного соседства все паломники мигом бы разбежались). Ей выделили старый сарай у ворот, где она спала на топчане из соломы, согревалась печкой-буржуйкой и ухаживала за козами в монастырском подсобном хозяйстве.
Снова посмотрев на часы и тряхнув головой, Батенко в который раз попыталась сосредоточиться на уже закрытом деле. Так, Доминика Штанова. Даже её папаша, несмотря на всё своё влияние, не смог ничего добиться. Несчастный случай, как и пожар, карстовый провал под домом, обвал стены и всё остальное.
Наконец позвонил Слава. Батенко схватила телефон.
Ну что так долго? И тут же пожалела о чересчур резком тоне.
Да мы обедали после службы, прошуршал Слава. Скоро будем.
Хорошо. ТамБатенко осеклась. Ничего, оставленный на плите обед подождёт и до ужина. Ладно, позвони, как приедете.
Облегчённо выдохнув, Батенко отложила телефон и уже подняла край папки, чтобы её захлопнуть, но внезапно остановилась. Присмотрелась, даже включила лампу. Папка оказалась открыта как раз на фотографии с выноса тела Доминики Штановой. Батенко поднесла фотографию ближе к глазам, наклонилась к лампе.
Быть этого не может.
Довольно крупный план изображал накрытое белой кружевной вуалью лицо Доминики, сложенные руки в шёлковых перчатках, оборочки, стразы на платье. Всё это Батенко уже рассматривала не один раз. Но теперь вдруг заметила, что под перчатками поблёскивало что-то ярко-зелёное.
Батенко достала из ящика стола лупу. Приближала и отдаляла несколько раз. Определённо, на фото появилось изумрудное пятнышко.
Изумруд Да нет, не может быть. Я же уже видела эту фотографию, не было здесь ничего.
Как ни крутила Батенко фотографию, рассмотреть картинку получше не получалось. Точно сказать, что это тот самый кулон, Батенко бы не рискнула, хотя очень похоже.
Отогнав лишние мысли и напомнив себе, что история закончена, Батенко с громким хлопком закрыла папку и лично отнесла её в архив.
При подготовке обложки издания использована художественная работа автора.