* * *
Ой, в чем это у тебя чашка? спросила я, отставив чашку с чаем и с брезгливостью рассматривая свои пальцы, измазанные чем-то белым. Похоже на гипс. Я понюхала руку. Пахло мелом. Наверное, подруга, даже не помыв руки после своей мастерской, бралась за посуду, в которую налила мне чай. Она, конечно, со странностями. И довольно неряшлива. Хотя я пыталась ее понять: она творческий человек, ей не до всех этих условностей. Подумаешь, пальцы мелом испачкала.
Не знаю, пробормотала подруга с каменным лицом, которое не отразило ни единой эмоции. Обычная чашка. Пойдем вниз, я покажу тебе новые работы.
Я внутренне вся сжалась, представив, что снова спускаюсь в сырой подвал с земляным полом, усыпанным шелухой семечек, но покорно отправилась за ней, вытирая попутно об джинсы руки, испачканные мелом. В этот раз мне показалось, что здесь даже запах усилился. В душном воздухе стоял противно-сладковатый запах мышиного помета, и меня слегка затошнило. Я тут же вспомнила свой недавний сон. В нем я почему-то поселилась в убогой старой квартире, давно не видевшей ремонта. В окнах были потемневшие рассохшиеся рамы и давно не мытые стекла, на трех петлях криво висели грязные занавески. Мебель в квартире из сна мне представлялась смутно. Хорошо запомнился лишь письменный стол, настолько старый, что едва держался на подгнивших ножках. Полировка вся облупилась и растрескалась, и выглядела, как ободранная высохшая кожа на болячке, а один край стола был буквально изъеден грызунами. Казалось, что даже во сне пахло мышами, а полусгнившая столешница была усыпана все той же шелухой от тыквенных семечек. Очистки валялись и на полу квартиры, прямо на ковре. Я проснулась трудно поверить! от омерзения и долго пыталась стряхнуть с себя невидимые очистки.
Сейчас я снова стояла в такой шелухе чуть ли не по щиколотку. Казалось, ее стало еще больше. Подруга с мрачным и безучастным лицом прошаркала по «бывшим семечкам», шурша ими, как осенней листвой. Она подвела меня к двум статуям в человеческий рост, укрытым плотной серой тканью, и медленно потянула за ее край. Ткань сползла, бугрясь в местах выступов, и перед нами предстали две гипсовые женские фигуры. Обе утопали босыми белыми ногами в очистках семечек и стояли, словно понурившись и опустив головы. Белые гипсовые волосы одной почти закрывали лицо, вторая смотрела в сторону равнодушными слепыми глазами. Пальцы одной из ее рук были испачканы чем-то красным.
Подруга, увидев мой удивленный взгляд, поморщилась.
Черт, краской мазнула нечаянно, пробурчала она, накидывая обратно покрывало на скульптуры. Затем развернулась и, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, пошла к выходу. Я в недоумении двинулась за ней. Я ее не узнавала. Она и раньше не отличалась особой грацией, но теперь передвигалась так, будто ей каждый шаг давался с трудом. И хмурое выражение больше не сходило с ее лица. Я снова и снова задавала себе вопрос, зачем к ней приезжаю, и не находила ответа. А еще меня вдруг осенило, что одна из фигур была удивительно похожа на одну из наших одногруппниц с терапии уверенности. Та, что смотрела вбок, с красными пальцами.
Тебе Светка что ли позировала? поинтересовалась я, когда мы поднялись наверх и расположились в кухне. Подруга долго молчала, отвернувшись ко мне спиной и возясь около мойки.
Да нет, наконец ответила она, не оборачиваясь. По памяти сделала.
Перед внутренним взором у меня вдруг пронеслись остальные фигуры, которые стояли в мастерской. Они не все были накрыты полотном, и я сейчас была готова поклясться, что одна из них сильно напоминала нашу тренершу-психолога, которая учила нас справляться со страхами. Почувствовав, что мои вопросы почему-то раздражают подругу, я промолчала.
Тем временем скульпторша выставила передо мной на стол большую миску, наполненную тыквенными семечками. Целыми. В кожуре и с сердцевиной.
Почему-то при виде этих семечек снизу к горлу тут же поднялся тошнотворный комок, и мне почудилось, что завоняло мышами.
Не хочешь? пожала плечами подруга, увидев, что я зажала рот рукой. Ну, как хочешь.
Она села за стол напротив меня, подвинула миску к себе и, уставившись глазами сквозь меня в одну точку, принялась лугзать семечки. Очистки она равнодушно сплевывала, и те летели на пол, словно так и нужно было.
Люблю семечки, вдруг пояснила она.
Поэтому у тебя ими весь пол в подвале засыпан? не выдержала я.
Не знаю, наверное. Там засыпан пол? вроде как удивилась она.
Я, не в силах наблюдать, как она щелкает семечки и сплевывает кожуру, стала сосредоточенно рассматривать свои ладони. Надо же, снова испачкалась мелом или гипсом. Все линии на ладонях были белые. Будто бы я столько возилась с гипсом, что он уже въелся в кожу, заполнил каждую трещинку и складку и больше не смывается. Я нервно потерла ладони друг о друга.
* * *
Через несколько дней я снова пришла в гости к скульпторше. Я еще заранее подготовила кучу ответов с разными формулировками, чтобы выдать по телефону, почему я не смогу к ней наведаться, но как только она позвала, я тут же отложила все дела и отправилась на зов. Странно, с тех пор, как я увидела свои грязные ладони, мел так и не смылся, сколько бы я не пыталась тереть руки мочалкой с мылом. Я протирала их одеколоном, я даже порошком для чистки раковин мыть пробовала, ничего не помогло. Только покрасневшую кожу теперь щипало нещадно, а гипс так и не смылся. Где я вообще в него вляпаться успела?
Мы почти сразу спустились в мастерскую, где я тут же принялась глазами искать нашу тренершу. Да, так и есть: она стояла, разведя руки в стороны, точь-в-точь, как на одном из занятий, где увлеченно рассказывала какую-то историю. И ладони ее тоже были красными. Тоже краской мазнула? К ладоням, наверное, липким от краски, пристало несколько очистков от семечек.
У меня крутило живот от отвращения, но я покорно шла за подругой, рассматривая в который раз уже белые скульптуры. Только сейчас я обратила внимание, что у многих были красные пальцы или ладони. Мы прошли вдоль ряда фигур и опять остановились возле тех, что она мне показывала в прошлый раз. Теперь они уже не были накрыты тканью, и я в изумлении застыла перед ними.
Скульптура одногруппницы, которую я узнала в прошлый раз, теперь смотрела прямо на меня, а красного на руках стало больше. Оно было не только на пальцах. Такое ощущение, что фигура окунула в темно-красную краску обе кисти. На щеке были следы, словно кто-то провел красными пальцами по ее лицу. Зато теперь я узнала и вторую фигуру, потому что она больше не стояла, низко склонив голову и завесившись волосами. Сейчас она глядела бельмами гипсовых глаз прямо перед собой. И это тоже была одна из наших знакомых по группе.
Что, узнала? дребезжащим незнакомым голосом спросила скульпторша, и я, еле устояв на ватных ногах, кивнула.
А зачем ты их краской мажешь? спросила я, нервно сглотнув.
Да кто их знает? пожала плечами подруга. Сами где-то мажутся. Пойдем, семечек поедим.
Я вдруг поняла, что очень давно хочу тыквенных семечек. Вот прямо целую миску, большую, полную, как она в прошлый раз передо мной поставила. Как я тогда смогла отказаться? Они так вкусно пахли чем-то сладким. И в подвале, кстати, сейчас так уютно и ароматно. И приятно ступать по мягкой, шелестящей, чуть поблескивающей шелухе. Я улыбнулась, и мы пошли назад.
* * *
Я больше не ношу прозрачные эластичные колготки, потому что сквозь них очень хорошо видно, какие белоснежные у меня ноги. И мне уже приходится надевать перчатки, чтобы не оставлять белых следов на предметах, до которых я дотрагиваюсь. Руки пока еще сырые, и гипс сильно мажется. Но подруга обещала, что скоро я буду оставлять лишь легкий меловой след. Мне так нравится ее слушаться, я все делаю, как она говорит. Может быть, я скоро буду стоять, окунувшись босыми ногами в теплую приятную шелуху от тыквенных семечек. Но это только днем, а ночью я буду уходить. Пока еще не понимаю, куда. И мои руки тоже измажутся в красном. Я уже знаю, что это не краска.
Земляное
Молодая пара из города отправилась за грибами в деревенский лес. Грибов там не оказалось, или они просто не умели их искать, однако им встретилось кое-что намного более интересное, чем грибы.
Гуляли как-то молодые парень с девушкой по лесу. По нашему ли, по еще какому-то не могу сказать. Звали их Нора и Степан. Стояла середина лета, но все время, почти не прекращаясь, шли дожди, и в деревне, которую окружал лес, поговаривали, что уже вовсю растут грибы. Городские жители Нора и Степан, бывавшие в деревне не часто, не особо верили в слишком рано начавшийся грибной сезон. Нора утверждала, что грибы начинаются только в конце августа и никак не раньше. Степан тоже всегда так считал, но побродить по лесу в поисках ему было любопытно, и он уговорил Нору отправиться за грибами.
То ли зашли они не в то место, то ли действительно слухи оказались лишь слухами, но грибов они не нашли. Побродив полчасика по лесу, постепенно углубляясь в него, но безрезультатно, они решили вернуться. Нора толкала друга в бок, смеясь, что он поверил деревенским слухам. Степан отшучивался и объяснял Норе, что прогулка по лесу и без грибов хороша и приятна.
В конце августа еще сюда приедем и точно найдем! весело и убежденно говорил Степан, мягко защищаясь от Нориных кулачков.
Да я и искать-то не умею, хихикала Нора. Наберу исключительно поганок, мухоморов и еще чего-нибудь ложного.
Ничего, я буду твоим учителем и консультантом! Давай срежем дорогу и пойдем в деревню через лес, предложил Степа. Я примерно знаю, как идти.
А мы не заблудимся? засомневалась девушка.
Да говорю же, я знаю дорогу. Жаль, солнца нет, ну, ничего.
Молодые направились вглубь леса. На самом деле это был скорее перелесок, за которым находилась деревня. Можно было обойти его слева по опушке, потратив при этом слишком много времени. Справа же перелесок переходил в настоящий дремучий лес. Из деревни Нора со Степой, послушавшись совета местных жителей, брели по окраине, но теперь Степан решил срезать: он примерно представлял, где должна была находиться деревня.
Напролом пойдем и сразу на дорогу выберемся, а за ней уже дома деревенские сразу! убежденно говорил молодой человек шедшей за ним по следам девушке. Тут даже нарочно не запутаешься.
Но, сами того не зная, ребята постепенно перемещались немного вправо и в конце концов оказались в самой гуще большого леса.
Степ, мы что-то очень долго идем, а просвета все не видно, нахмурилась Нора. Она шла, прихрамывая: споткнулась о какой-то корень.
Да не волнуйся! бодрым голосом ответил Степан, хотя сам не на шутку разволновался: они и по опушке бы добрались быстрее. Лес все темнел и сгущался.
Давай обратно повернем! захныкала наконец Нора.
Если бы я знал, где теперь это обратно, прошептал Степа и остановился. Сусанин, эх
Нора почувствовала напряжение Степана, вцепилась в его локоть обеими руками и стала тревожно озираться по сторонам. Везде был одинаковый пейзаж: сосны, дубы, березы.
Ты, главное, не ной, предупредил Степан. Иначе совсем растеряемся и заблудимся. Держи себя в руках.
Нора, которая и вправду готовилась уже пустить слезу, закусила губу и укрепилась. Вдруг ее глаза расширились от удивления, и она сделала указующий жест.
Просвет? воскликнул Степа и проследил взглядом, куда показывала Нора. Ой, что это?
Глаза его уставились на странный земляной холмик, размером около двух метров в длину и метра в ширину. Ребята подошли ближе. Холмик удивительно напоминал ухо, искусно выложенное из земли.
Надо же! поразился Степан. Кто же здесь мог такое сделать?
Ухо! отозвалась Нора. Ни дать ни взять ухо! Как вылитое! Оно, наверное, из глины. Нора носком потрогала насыпь, сковырнув маленький комочек земли. Степан нагнулся над удивительной скульптурой.
Говорите громче, оно плохо слышит! вдруг заорал он в земляное ухо, сложив руки рупором. Нора, несмотря на сложившуюся ситуацию, не выдержала и засмеялась.
Интересно, откуда это здесь? спросила девушка. Кому надо было это лепить? Не похоже, что оно само такое образовалось.
Это точно, протянул Степан. Но все-таки нам лучше поискать выход. Школу помнишь, природоведение? Где должен быть мох на деревьях?
Кажется, с северной стороны, неуверенно произнесла Нора, все еще удивленно рассматривая земляное ухо. А что нам это даст?
Ну, в каком мы направлении в деревню ехали? В южном, стал рассуждать Степа, напрягая память и выуживая из нее жалкие топографические знания. А лес, куда мы пошли, еще дальше от города. Значит, идти нам на север.
Но на деревьях нет никакого мха! воскликнула Нора. Они все гладкие.
Не может быть, возразил Степан. По крайней мере, еще можно по муравейникам определить и по веткам.
Ну, определяй давай скорее. Нора пыталась удержать подступающие слезы. Я уже ничего не понимаю, мне страшно.
Так вот же мох! крикнул Степан, осматривая стволы и начиная раздражаться. Что ты раньше времени истерику начинаешь? Все сейчас будет в порядке, идем домой!
Нора и Степан побрели, куда указывал им мох на деревьях. Парень подбадривал девушку, извинялся за резкость, но он так не любил, когда она плакала. Нора покорно кивала и больше не обижалась.
Шли они долго. Степан и знать не знал, что в своих рассуждениях совершил ошибку. Когда, собираясь в деревню, он мельком глянул карту области, то обратил внимание только на направление железной дороги, по которой следовало им ехать. То, что дальше их вез автобус и, вполне возможно, в иную сторону, он не подумал. Деревня же лежала от города несколько восточнее, и чтобы вернуться в нее, обратно ребята должны были пойти на северо-запад. А если учесть, что они уже забрели в густой лес, что находился от деревни и перелеска справа, то выбираться из него надо было, держа курс на восток. Вместо этого, молодые шли на север и еще дальше удалялись от выхода из леса. Степан того не подозревал, а Нора, полагающаяся во всем на своего друга, и подавно.
Внезапно их чуть не сбил с ног сильный порыв ветра, несшийся справа.
Степ, как здесь может быть ветер? не удержалась Нора. Тут же столько деревьев, я не понимаю!
Стихия, веско ответил Степан и тут же снова оказался в ветряной струе, дувшей в обратную сторону со странным свистом, словно кто-то очень большой шумно втягивал в себя воздух.
Ничего себе стихия! воскликнула Нора.
Эти странные порывы ветра повторились еще несколько раз и постепенно прекратились, пока Нора и Степан шли дальше. Просвета не было, и молодой человек опять стал волноваться.
Степ, мы же идем на север, почему до сих пор не вышли из леса? опять нервно спросила его подруга.
Норочка, честно сказать? Я не знаю. Уверен, что идем правильно, а почему не вышли еще не знаю. Скоро выберемся, не переживай. Ох, что это еще?
Нора, услыхав сдавленный возглас друга, проследила за его взглядом и увидела нечто еще более причудливое, чем земляное ухо. Неподалеку от них из земли высовывалась коричневая ладонь в человеческий рост.
Земляная ладонь! Смотри, сначала ухо, теперь ладонь! Как же она держится? Кто это сделал? дрожа всем телом, Нора прижималась к Степану.
Пойдем посмотрим, потянул он девушку за собой. Мы не собьемся, но нельзя же пройти мимо такого зрелища.
Ребята подошли совсем близко к громадной земляной ручище. Нора во все глаза смотрела на нее.
Даже линии есть! отметила она. Степан стал обходить ладонь с тыльной стороны, и в тот рука вдруг зашевелилась, наклонилась и сгребла пятерней несчастную Нору. Девушка страшно закричала, корчась в сжавшей ее ладони, но не могла вырваться, а Степан словно оцепенел. Ладонь все сильнее сжимала Нору, и та стала хрипеть, задыхаясь в столь ужасных объятьях.
Степа, помоги! едва смогла прошептать она, рука с хрустом сжала ее в комок и бросила на землю бездыханное тело. Степан, трясясь как в лихорадке, вдруг сорвался со своего места и криком побежал прочь, слыша как трещат в след ему, ломаясь, корни деревьев, которые рвала страшная рука, рыхля землю и пытаясь схватить его.
Он бежал долго, спотыкаясь о корни и падая. Все лицо его было изранено ветвями деревьев, словно нарочно преграждавших ему путь. Снова попал он в порыв воздуха, который потянул его за собой, а потом оттолкнул. Затем опять потянул, и Степана повлекло куда-то на ослабевших от долгого бега ногах. Встречных порывов ветра больше не было, воздух толкал и толкал Степана, и вскоре тот увидел огромных размеров нос, выдававшийся из земли. Земляные ноздри с силой вдыхали в себя воздух вместе со Степаном, барахтавшимся в этом потоке. Парень стал цепляться за ветви и стволы деревьев, но не сил хватало. Поток воздуха был слишком мощным, и Степу неумолимо влекло к чудовищному земляному холму. Нос вдыхал с перерывами, и было слышно, как где-то неподалеку невидимые губы с шумом выдувают воздух. Через несколько секунд Степан оказался внутри одной ноздри, для которой он был словно для человека мошка. Земля и песок, вихрящиеся в земляной полости, тут же залепили ему лицо, не давая дышать, и огромный земляной нос, вдохнув последний раз лесной воздух, медленно осел в землю, оставив среди травы кучку взрыхленной земли.