Поймав себя на мыслях о муже, Марина внезапно разъярилась.
Довольно! почти закричала она, ударив рукой по рулю. Автомобиль, словно почувствовав боль, издал жалобный гудок, распугав присевших на него воробьев. О чем бы ты ни начинала думать, заканчиваешь непременно умершим мужем. Как в плохом анекдоте. Олег умер, смирись с этим! И не поминай его всуе. Он явно достоин лучшего, чем жены-истерички.
Марина так и не научилась называть себя вдовой. Ей казалось, что как только это произойдет, Олег умрет для нее по-настоящему. И перестанет являться к ней хотя бы во сне.
Поехали жрать, подруга, мрачно произнесла Марина, начиная движение. Знаю я один маленький ресторанчик неподалеку. Когда-то там вкусно кормили.
Она часто разговаривала сама с собой, оставаясь наедине, как будто в глубинах ее подсознания жили две личности. Одна принадлежала успешной, красивой, умной, жизнерадостной женщине, а втораявечно во всем сомневающейся, меланхоличной, пугающейся собственной тени. Они прекрасно дополняли друг друга, проявляясь, исходя из обстоятельств, порознь или сообща в нужное время и в нужном месте, и Марина не испытывала никакого дискомфорта или опасения, что однажды попадет в психиатрическую клинику. Лично ей нравилась и та, и другая. Именно поэтому, по ее мнению, ей и удавалось жить полноценной жизнью. Она могла танцевать на сцене в многолюдном зале, веселя публику, и любоваться закатом в одиночестве, проливая слезы над бренностью человеческого существования, и в обоих случаях получать удовольствие.
Вскоре ее автомобиль остановился перед зданием, в котором, помнила Марина, должен был находиться ресторан. Однако вывески, указывающей на это, не осталось. Вернее, вывеска была, но другаяанглийское слово «Queer-bar» на фоне розового треугольника. И едва приметной, почти сливающейся с массивной входной дверью, которая чем-то напоминала крепостные ворота, настолько она была надежна и прочна на вид. Марина не очень хорошо владела английским языком, и что означает «Queer» не знала, но слово «bar» она поняла. Это было не совсем то, что ей хотелось, но выбирать не приходилось. В конце концов, и в баре можно было не только выпить, но и закусить, пусть даже парой бутербродов. На крайний случай, годилось и это. А то, что вывеска не бросалась в глаза, могло даже быть, как ей показалось, хорошим знаком. Видимо, бар был так хорош, что не нуждался в рекламе.
Оставив джип у здания, Марина вошла в бар.
Внутри было тихо и немного сумрачно после дневного света. Она оказалась в небольшом фойе, стены которого были драпированы темно-красной тканью и украшены радужными флагами и картинами с изображениями природы. Пейзажи были разнообразными, но походили друг на друга тем, что на них неизменно присутствовала радугаяркая, широкая, как столбовая дорога, проложенная в небесах, и почему-то всегда шестицветная. Марина никогда не видела такой радуги, и она показалась ей искусственной, словно художник рисовал не то, что видел своими глазами, а то, что ему подсказывало его воображение. Но в таком случае фантазия у него была явно скудной. Марина подумала, что если бы она рисовала радугу, то не пожалела бы на нее всю палитру цветов. За исключением черного
Добрый день, услышала она за своей спиной мужской голос. Вы у нас в первый раз?
Марина обернулась. Перед ней стоял широкоплечий крепыш в светлом костюме спортивного покроя, под который была надета розовая рубашка, а с мощной шеи свешивался галстук, окрашенный все в те же радужные цвета. К карману пиджака была прикреплена табличка с надписью «Фейсконтроль».
Вообще-то не в первый, но тогда это заведение носило другое название, ответила она, рассчитывая смягчить улыбкой строгое выражение глаз молодого человека. Она могла бы поклясться, что эти глаза изучали ее, как энтомолог исследует пойманную бабочку или гусеницу, чтобы отнести к определенному типу или классу. Скажите, здесь можно поесть?
Любой квир-гражданин имеет такое право, несколько загадочно ответил молодой человек. И неожиданно спросил: Какая у вас сексуальная ориентация?
В первое мгновение Марина растерялась от такого вопроса, а потом разозлилась.
Ну, это уж слишком, гневно заявила она. Что-то я не помню такого постановления правительства, которое позволяло бы кому бы то ни было совать нос в мою постель. Или это личный интерес?
Она погрозила пальцем взиравшему на нее с немым изумлением молодому человеку.
Тогда сначала накорми меня, напои, в баньке попарь, а потом уже и расспрашивай. Сказки в детстве надо было читать, юноша! Впрочем, в твоем возрасте еще не поздно.
И она с гордо поднятой головой танцующей походкой прошла мимо него в дверь, ведущую из фойе в бар, каждое мгновение ожидая, что ее окликнут и попросят выйти вон. Или вынесут на руках, потому что уступать она из чувства противоречия, подпитываемого голодом и злостью, не собиралась. Но этого не случилось. Видимо, фейсконтролер предпочел не доводить дело до скандала, почувствовав ее непреклонную решимость.
«Груда мускулов с цыплячьим сердцем», с презрением подумала Марина и спросила себя, почему ее так разозлил вопрос, над которым, по здравому размышлению, ей следовало бы только посмеяться. Возможно, предположила она, это произошло из-за того, что интерес к ее сексуальной ориентации имел отношение к ее половой жизни, а той у Марины уже долгое время попросту не было. Она вела поистине монашеский образ жизни, а ей, еще молодой и здоровой женщине, привыкшей регулярно и даже с удовольствием исполнять супружеский долг, это было не так просто. Но от мужчин, смотрящих на нее с вожделением, она шарахалась, как пугливая лань от охотников. И не только потому, что они были чужие, грубые или дурно пахли. Некоторые ей даже нравились. Но она все еще не знала, есть ли жизнь после смерти, и если есть, то не наблюдают ли умершие, оставаясь незримыми, за теми, кого они покинули. Одна только мысль о том, что она занимается любовью с другим мужчиной, а ее умерший муж видит это, начисто лишала Марину всякого плотского желания. И она предпочитала умерщвлять свою плоть. Это было проще, чем отмаливать грехи. Возможно, думала она, Бог мне и простит, а вот Олег едва ли.
Разумеется, Марина никому об этом не говорила из опасения, что ее высмеют или сочтут безумной. И старалась избегать двусмысленных разговоров и ситуаций. На мужчин смотрела только как на деловых партнеров или друзей и опускала глаза под нескромными взглядами. Поэтому все считали ее примерной вдовой. Она и сама придерживалась такого же мнения.
И если бы ей кто-то сказал, что примерной вдове даже мысли об измене умершему мужу не могли бы прийти в голову, она искренне удивилась бы или даже обиделась. А если бы этот некто заявил, что Бог на Страшном суде будет судить людей не только за их дела, но и за их помыслы, она не поверила бы ему, даже если бы тот в качестве доказательства сослался на библию.
«Прочь, сатана», ответила бы она. «Не клевещи на Бога».
В свое время Марина часто беседовала с владыкой Филаретом, в частности, дотошно расспрашивая его, как понимать евангельскую фразу «берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные», и теперь, чувствуя себя во всеоружии, подвергала сомнению любую истину, которая шла вразрез с ее убеждениями. Поэтому никто не смог бы убедить ее в том, что она не образцовая вдова. Она назвала бы его волком в овечьей шкуре и с негодованием прогнала прочь.
Но, возможно, где-то в глубине ее души притаился червячок сомнения в своей безгрешности, потому что Марина вдруг поймала себя на мысли, что ее гнев скорее показной, чем истинный. Однако она не стала доводить эту мысль до логического завершения, а предпочла занять место за столиком и оглядеться.
Если это и был бар, то весьма оригинальный, в таких она прежде не бывала. Барная стойка терялась в глубине зала, середину которого занимала площадка для танцев. Вдоль стен расположились столики, в центре которых были укреплены разноцветные флажки. Посетителей почти не было. За столиками сидели две или три парочки, одна танцевала под тихие звуки венского вальса. От пола поднималась белесая дымка, скрадывающая очертания предметов и лиц. Здесь пропадало ощущение времени. Все, что она видела вокруг себя, казалось Марине нереальным, как будто она оказалась в старой доброй сказке.
Неожиданно ей захотелось заплакать от жалости к себе. От позора ее спас официант, появившийся из тумана как привидение.
Что будете заказывать? спросил он тоненьким голоском, мгновенно разрушив иллюзию. Марина знала, что привидения безмолвны, если забыть о тени отца Гамлета. Но даже заговори они, нарушив традиции, то едва ли фальцетом.
Марина взглянула в меню. Супы она отмела сразу, те занимали слишком много места в желудке, не давая настоящего насыщения. Другие блюда имели странные, незнакомые ей названия, и она боялась ошибиться с выбором.
А что вы мне посоветуете? с улыбкой спросила она, зная, что этот нехитрый прием действует безотказно на мужчин.
Но официант проигнорировал ее улыбку.
Вы предпочитаете мясо или рыбу? сухо спросил он.
Мясо, едва плотоядно не облизнулась Марина. Сегодня только мясо!
Есть котлеты по-киевски на косточке, бефстроганов из говядины со сметаной, ростбиф из телятины, перечислил официант. Пожалуй, и все. Мясо у нас не пользуется особым спросом. В основном заказывают десерты и салаты.
Придет и их черед, пообещала Марина. А пока что принесите котлеты на косточке. И сразу две порции, чтобы лишний раз не ходить.
Прекрасный выбор, произнес официант. Но вид у него был такой, будто он сам не верит своим словам. Что будете пить?
Я за рулем, пояснила с сожалением Марина. Впрочем Бокал красного вина мне не повредит.
Какое вино предпочитаете?
Желательно из Андалусии. Может быть, малага. У вас есть малага?
Официант посмотрел на нее таким взглядом, что Марина почувствовала себя неловко из-за того, что усомнилась.
И это все? спросил он тоном прокурора, выступающего на суде. А десерт?
Ну, хорошо, давайте десерт, решила Марина, сообразив, что иначе она оскорбит официанта, который, по всей видимости, питал к десертам особое пристрастие. Что у вас есть?
Черничный мусс, груша фламбе, блинчики Креп Сюзетт, сразу оживившись, затараторил тот. И, словно заговорщик, наклонившись к ней, доверительным тоном сказал: Особенно рекомендую блинчики с шоколадом. О, это такая прелесть! Пальчики оближите.
Марина вспомнила, что забыла помыть руки, и ее передернуло от отвращения. Но разыскивать туалетную комнату в этом заведении, рискуя вновь нарваться на фейсконтроль, ей не хотелось.
Черничный мусс, сказала она. По крайней мере, если судить по названию, это блюдо не надо было брать в руки.
Будут еще какие-нибудь пожелания? спросил официант. После того, как Марина заказала десерт, он явно сменил гнев на милость.
А вопрос можно? поинтересовалась Марина, вспомнив о нанесенной ей обиде. И, получив благожелательный кивок головы, спросила: А что это за странное название у вашего заведения«Queer-bar»?
Почему странное? снова обиделся официант. Вы что, гомофоб?
Упаси Господи, махнула рукой Марина. Я толерантна, как соленая селедка. Но «Queer-bar»
Может быть, и я для вас тоже странный? перебил ее официант, отступая от столика на один шаг.
И только сейчас Марина разглядела его по-настоящему. Это был мужчина средних лет, одетый в кожаные шорты и жилетку на голое тело. Одежда, если ее так можно было назвать, не скрывала его впалую грудь и покрытые жесткими черными волосами кривые ноги. Худую жилистую шею украшал разноцветный галстук-«бабочка». У него были мягкие, будто слегка размытые черты лица. Если бы она встретила такого на улице, то подумала бы, что это
Марина едва успела зажать себе рот рукой, чтобы из него не вырвалось слово, которое окончательно подорвало бы ее репутацию в глазах официанта. И, не исключено, смертельно оскорбило бы его. Марина помнила, как сама она обижалась в молодости, когда кто-нибудь называл ее распутной девкой. В основном это были те, кому не нравились ее одежда, привычки, образ жизни. А она танцевала фламенко и хотела походить на тех испанских танцовщиц, которых считала своими кумирами и принимала за образец. И виновата была только в том, что те, а, следовательно, и она, были другими, чем те, кто осуждал ее
Марина оглядела зал, теперь уже другими глазами. И увидела, что вальс в туманной дымке танцуют две женщины, тесно прильнувшие друг к другу. За одним из столиков сидели двое мужчин. Один из них что-то оживленно рассказывал, а другой ласково, будто успокаивая, гладил его по руке. Еще через несколько столиков расположились три человека, ни по одеянию, ни по лицам которых нельзя было с уверенностью определить, мужчины они или женщины.
Так вот где она оказалась!
До этого Марина слышала, что в их городе появилось заведение, в котором собираются геи, лесбиянки, бисексуалы, трансгендеры и прочие представители так называемого ЛГБТ-сообщества. Но эта сторона жизни ее не интересовала, и она пропустила новость мимо ушей, а потом просто забыла.
Скрыть стресс от внезапного прозрения Марине помогла ее природная артистичность.
Какой же вы странный? изобразила она удивление. Человек как человек. Руки, ноги, голова. Такой же, как я, только волос на груди и ногах больше. Как говорит моя любимая поэтесса Сапфо, скажи мне, «кто он, твой обидчик?»
Услышав имя Сапфо, официант успокоился. Видимо, он знал, кто такая Сапфо.
Так вы любите ее поэзию? благожелательно спросил он. А мне по душе Артюр Рембо. «На землю солнце льет любовь с блаженным пылом». Или строки, посвященные им Верлену
Глаза мужчины затуманились. Боясь, что сейчас официант начнет декламировать, и это затянется надолго, Марина поспешила прервать нить его поэтических воспоминаний прозаическим вопросом:
А как же мои котлеты?
Официант бросил на нее укоризненный взгляд, но, ничего не сказав, удалился, покачивая бедрами в кожаных шортах. У него было восторженно-задумчивое лицо. По всей видимости, он продолжал читать стихи своего любимого поэта, но уже про себя.
Марина с облегчением вздохнула. Если бы ее не мучил голод, она предпочла бы потихоньку скрыться, пока официант ходит за котлетами, чтобы снова ненароком не попасть впросак по своей наивности.
Но, в конце концов, что плохого с ней может случиться в таком изысканном обществе, с иронией подумала она и осталась.
Глава 5
Официант принес заказ, расставил на столике тарелки, откупорил бутылку малаги и наполнил бокал. Потом поставил бутылку на столик и сказал:
Вино за счет заведения. Жорж просит простить его, он не хотел вас обидеть.
Кто такой Жорж? недоумевающе спросила Марина.
Наш секьюрити. Он встретил вас у входа. И, как ему кажется, был слишком резок с вами.
Марина вспомнила молодого человека с разноцветным галстуком и табличкой «Фейсконтроль» на мускулистой груди, под которой билось сердце цыпленка.
Так его зовут Жорж! улыбнулась она невольно. Я могла бы и догадаться.
Жорж славный парень, не обижайтесь на него, продолжал уговаривать ее официант. Когда мы только открылись, у нас было много проблем с местными хулиганами. Они вламывались в заведение, ломали мебель, били посуду. Варвары!
Просто ужас! с поддельным сочувствием кивнула Марина.
Жоржу пришлось несладко, вздохнул официант. Он бился, как лев. Он защищал нас, порой рискуя собственной жизнью. Он наш герой!
Рыцарь без страха и упрека, поддакнула Марина.
Так вы простили его? спросил официант. Его глаза блестели, словно готовясь пролиться слезами в случае, если Марина не проявит милосердия.
Как вас зовут? мягко спросила она.
Меня? удивленно переспросил официант. Макс.
Так вот, Макс, передайте Жоржу, что он ничем меня не обидел, почти торжественно произнесла Марина. Ей стоило большого труда сохранять серьезный вид. А если ему так показалось, то пусть знает, что я его простила. И даже выпью в его честь вот этот бокал вина.
Макс просиял.
Я пойду и немедленно сообщу об этом Жоржу, заявил официант. Он будет просто счастлив, поверьте.
Так и сделайте, кивнула Марина. А я, с вашего позволения, приступлю к трапезе. Умираю от голода и жажды.
Намек был слишком прозрачен, чтобы остаться не понятым. Макс наконец удалился.
«Уж слишком они здесь все чувствительны, подумала Марина, отпивая глоток вина. Прямо таки как»
Она не додумала эту фразу. Малага была превосходной. Вкус вина напомнил ей Испанию, которую она считала лучшей страной в мире и хотела бы там родиться, если бы ей предоставили возможность выбирать. Но ей ничто не мешало без зазрения совести уверять всех, что у нее испанские корни, и что ее бабушкародом из Андалусии. Это было неправдой, но Марину это не смущало. У нее была чуть смуглая кожа и черные волосы, и когда она наряжалась махой, жительницей мадридских трущоб, щеголихой-простолюдинкой, то внешне ничем не отличалась от танцовщиц фламенко, которых встречала в Испании. Смуглая кожа досталась ей от природы, любовь к Испании, как она подозревала, тоже. Все могло быть во тьме минувших веков, думала Марина. Булгаковский Воланд был прав, причудливо тасуется колода. Почему бы ее далеким предкам не родиться на Пиренейском полуострове, а затем в поисках лучшей доли не иммигрировать в Россию? Иначе чем объяснить ее любовь к этой стране и фламенко