Вокруг один лишь песок и знойное палящее солнце. Высохшие безжизненные кусты без листьев, словно напоминание что здесь, когда-то была жизнь. Спрыгнув с грузовика, я тут же обращаю внимание на чёрные пятна чего-то впитавшегося в грунт.
Что это? Кровь? думаю я, и тут же понимаю, что здесь был госпиталь. Оборачиваюсь и вижу неизвестно откуда появившееся блёклое высушенное, словно просящее пить, трёхэтажное строение. Его стены покрыты глубокими трещинами, а чёрные проёмы выбитых окон, будто бы заманивают нежданных гостей внутрь завываниями горячего воздуха и еле различимыми звуками, отдалённо похожими на стоны. Может, это стонет сам дом? Но в ту же секунду понимаю, что не услышу внутри голосов людей, сколько бы ни прислушивалась. Все они давно мертвы. А непрерывное жужжание мух, доносящееся из заброшенного здания, говорит мне только об одном что им есть чем поживиться внутри.
В полном молчании, группа сопровождающих меня людей проходит мимо, и в руках их зажаты какие-то мешки. Никто из них будто бы не замечает появившуюся из-за угла здания старую больную лошадь с огромной цепью повязанной вокруг её шеи. Цепью настолько тяжёлой, что кобыла не в состоянии оторвать голову от земли. Земли пропитанной кровью. В глазах её копошиться мошкара, а тело настолько худое, что каждый её шаг может стать для неё последним. Я не хочу приближаться к этой замученной твари и выяснять причины её появления здесь, и потому иду вслед за людьми, что пришли со мной. Отпирая неслышно входную дверь, на цыпочках, один за другим они крадутся внутрь.
«Чего же вы все так боитесь? Зачем пришли сюда, если там настолько страшно? Зачем открывать дверь, ведущую вас к опасности? Объясните же мне. Я пойму». Но ведь это сон и я не в силах остановить движение.
Впереди нас оказывается длинный мрачный коридор и шесть обшарпанных, не таких уже и чёрных дверей какими они были прежде: Три справа и три слева. Но мне уже доподлинно известно, куда держат путь мои спутники, ступая на пол занесённый песком и битым стеклом, так мягко, словно бояться разбудить кого-то. Встревожить шумом нечто, что всем нам представляет угрозу.
Мы подходим к дальней левой комнате. Туда, откуда и доносились эти странные, похожие на стоны звуки. Неожиданный скрип двери где-то в начале коридора заставляет всех их окаменеть на минуту, но и десять секунд спустя, так ничего и не происходит. Ветер думаю я. Всего лишь дуновение ветра. Не лошадь. ЛОШАДЬ УЖЕ МЕРТВА. А потом голову, словно молнией пронзает мысль: Дети! Вовсе не взрослые. Детский госпиталь. Сотни маленьких детей, над которыми проводили эксперименты. Многим из них нет ещё и года. От ужаса и осознания этого, у меня леденеют руки. В этот момент мне кажется, что я кричу, надрывая горло, а на деле, всего лишь беззвучно раскрыла рот.
Вот зачем им мешки! Вот зачем мы пришли сюда. Их бросили здесь. Бросили умирать, словно ненужный бесполезный мусор. Теперь, они не более чем отходы, для тех людей, что творили с ними жуткие, неподдающиеся пониманию вещи.
В переполняющем моё сознание отчаянии, я заглядываю внутрь комнаты и вижу множество миниатюрных железных кроваток-люлек застеленных пожелтевшими от грязи и экскрементов простынями. Кто-то сдвинул их прямо перед входом, загородив проход. И за стеной из этих импровизированных баррикад, теперь не доносится больше не звука. Лишь жадное жужжание жирных мух. Дети знают, что за ними пришли, и потому молчат. Чувствуют наше присутствие. Боятся спугнуть диким пронзительным плачем.
Медленно, насколько возможно тихо, санитары разбирают тот завал. Не могу смотреть, ожидать того что откроется моему взору когда они закончат, и от того закрываю глаза. На мгновение, как будто выпадаю из сна, погружаясь в темноту, но уже через секунду открываю их, надеясь увидеть привычные очертания своей спальни, но вместо тёплой уютной кровати и мужа сопящего рядом со мной, вижу кучу обнажённых детских тел, изуродованных руками мясников. Те дети живы это точно, но так измучены, что даже не в состоянии пошевелиться или закричать. Никогда в жизни мне не доводилось видеть, что-либо более ужасное.
На их спинах и бесформенных головах сдавленных какими-то железными обручами, свежие, не так давно зашитые раны сочащиеся гноем. У некоторых из них нет глаз, но они смотрят на нас так пронизывающе и отчаянно, что мне снова хочется кричать, уже от безысходности. Смиренно и спокойно. Не могу на это смотреть. Слишком больно осознавать, что кто-то из живущих на земле людей способен на подобные зверства, но мои спутники не мешкают. Уверенным шагом они подходят к ним и вытаскивают детей из кучи по-прежнему дрожащими руками, а затем осторожно укладывают их в мешки. Я же не в силах заставить себя приблизиться к ним. К их израненной плоти измазанной запёкшейся кровью и липким дурно пахнущим гноем, и потому, я лишь наблюдаю за происходящим, решив, что помогу относить их в машину, укутанных в грубую ткань.
Но не проходит и двух минут, как из вороха тряпок сваленных в углу, появляется то самое нечто, то чего все так сильно боялись. Полусгнивший монстр отдалённо похожий на женщину преклонного возраста. В её седых длинных волосах, что болтаются затвердевшими от крови патлами, застряли разбитые очки, которые когда-то видимо, носила та женщина. Теперь же они раскачиваются в такт движениям перед разъярённой мордой твари. Кажется, кто-то пытался отрубить её ноги, но судя по всему, план их провалился, потому как безжизненные куски её прогнившей плоти, которая когда-то была ногами, тянуться теперь за ней по полу, оставляя грязно-коричневые разводы. Несмотря на потерю подвижности, перемещается эта тварь настолько быстро, что я успеваю заметить лишь её острые, словно бы заточенные зубы, и выпотрошенные за доли секунды тела своих, вроде как, коллег, замертво падающих с грохотом на детские железные кроватки.
Не долго думая, я хватаю те несколько подвижных мешков, что стоят у входа в комнату, и устремляюсь к выходу через длинный мрачный коридор, в конце которого я вижу вполне себе живую лошадь, заглядывающую внутрь сквозь дверной проём, в надежде спасти хотя бы их, от безжалостного чудовища.
Живая. Следит за мной мелькает у меня в голове, а потом, я чувствую как что-то твёрдое и холодное касается моей кожи, за чем незамедлительно следует протяжный душераздирающий вопль твари. Несмело, с сердцем, отдающимся у меня в висках, я оборачиваюсь и вижу перед собой её корчащееся почти безногое тело. Бесконечно сжимающиеся и разжимающиеся острые зубы, жующие собственный язык и щёки, и то, как она держится за объятую странным, но, похоже, болезненным, свечением руку, прижатую к себе.
Ей больно думаю я. Она не может прикоснутся ко мне. И в подтверждении моих мыслей, монстр кидается на меня ещё несколько раз, но все её попытки безуспешны, и потому, скуля, она ползёт обратно в комнату, после чего раздаётся её громкое чавканье. Я же бегу к машине, отмечая по пути, что кобыла вновь исчезла из поля моего зрения, и укладываю малышей в кузов, стараясь не смотреть на них.
Как же их много думаю я, раз за разом возвращаясь в ту зловонную комнату, но понимаю, что кроме меня этих малюток больше некому спасти. Наконец, перетаскав их всех, выдохшаяся, я останавливаюсь рядом с грузовиком и пытаюсь опереться о кузов, но грузовик словно отдаляется от меня и мне становится понятно, что я просыпаюсь, вырываясь из захватившего мой мозг кошмара. Я рада тому обстоятельству безгранично, так как не могу больше слышать звука их скулящих в мешках тел. А затем чья-то рука вновь вцепляется в меня, словно бы затягивая в темноту. Та безногая женщина? Но как? Поток моих безудержных мыслей внезапно прерывает голос старика:
Ребёнок не боится даже боли, потому что никто не внушил ему, что боль, это страшно. Чувствовать боль и боятся её, не одно и тоже.
Кто они? Те дети, которых я спасла? спрашиваю я его, почему-то совершенно не задаваясь вопросом, почему слышу его голос во сне.
Те дети твои несбывшиеся мечты. Ты издевалась над ними. По твоей вине, у них нет не единого шанса. Ты и только ты изувечила их
Нет. Там женщина. Монстр. Она
Женщина всего лишь судьба. Она даже ходить без тебя не может объясняет мне старик. А затем я открываю глаза.
5.
Проснись! Да что с тобой твориться?!
Не сразу я осознала, что передо мной лицо родного мне мужчины. Щёки мои горели от слёз, но голова была такой ясной, словно я вышла из спячки, в которой пребывала много лет.
Ты кричала во сне, как сумасшедшая. Про каких-то детей и старика. Я сам испугался до жути, когда увидел твоё лицо и то, как ты билась на кровати. Может, ты зря всё же не включила медитацию перед сном?
Он улыбался, хоть и был отчасти напуган, но страх за моё душевное состоянии уже отпускал его. Я видела это по его вновь равнодушным глазам. Я не знала, пытался ли он меня обидеть своими словами или, это всё же был такой извращённый способ подбодрить меня. Не важно. Ничего не ответив ему, я спрыгнула с кровати и понеслась в ванную комнату. Наспех оделась и выбежала из дома, даже не попрощавшись.
Куда ты, чёрт побери? услышала я его удивлённый голос в момент, когда входная дверь отсекла его ничего не значащий вопрос от меня.
То было утро прозрения. Я поняла, что старец не желал птице смерти или увечий. Он хотел лишь показать, что даже маленькая беззащитная птичка, не бросит попыток освободиться от пут. Сделает всё возможное, а может и невозможное, но не прекратит бороться. Я же до того момента не боролась вообще. Более того, я и не знала, что не борюсь.
Я помчалась, как оглушённая, игнорируя всё и всех, к старику, в надежде поговорить с ним о сне, приснившемся мне ночью и об озарении, всколыхнувшем моё мировоззрение. Но меня ждало разочарование.
Там, где раньше находился дом мудреца, теперь стоял старый накренившийся сарай. Я огляделась по сторонам. Но нет. Адрес точно был верным. Вот будка с чёрным мохнатым псом, мимо которого я проходила в первый раз. И всё та же огромная высохшая кость, лежащая перед лапами невозмутимого животного, и яблоня с подгнивающими на земле яблоками. Да и забор, выкрашенный в мутно-зелёный цвет, вряд ли с чем-то можно перепутать. Двор тот же. Вот только дома нет. Как и моего Гуру. А собака, до этого мирно дремавшая в лучах восходящего солнца, вдруг приподняла морду и, оскалив зубы, зарычала на меня.
«Она прозрела тоже» почему-то подумала я и попятилась к сараю. Ничего больше мне не оставалось, хоть я и знала, что сарай тот пуст.
Внутри оказалось на удивление светло и сухо. Свет пробивался внутрь через перекошенные доски и проделанное в задней стене окно. У одной из стен лежало перепревшее сено, запахом которого было наполнено всё внутри, несмотря на естественную вентиляцию. Стены же, сплошь увешаны строительным инструментом. Вполне новым на первый взгляд, чего не скажешь о ржавых косах, серпах и ещё каких-то странных, но острых предметах, назначение которых мне было не известно.
Признаться, я даже не сразу заметила матрас старика, лежащий всё в том же углу, грязный и, судя по всему, набитый тем же сеном. Как не заметила и стол с красной покрытой густым слоем грязи скатертью, с разложенными на нёй костями. Как оказалось впоследствии, вовсе не костями животных, а птиц, преимущественно черепов и костей крыльев. А не заметила, потому как, была невыразимо шокирована присутствием старой дряхлой лошади гнедого окраса, стоящей посреди того сарая. Или, может быть, то был всё же хлев?
Та стояла равнодушно, не обращая на меня внимания, и как-то даже печально, переминаясь с ноги на ногу, просунув морду в прорубленное кем-то окно. Мне подумалось, что причиной тому отсутствие свежего воздуха в помещении, но когда я подошла к кобыле, стало понятно, что предположение моё было не верным. Сначала я лишь услышала лёгкое металлическое позвякивание, и только приблизившись к кобыле, увидела, что на шее её весит тяжёлая металлическая цепь прикреплённая чем-то снаружи, отчего лошадь и не имела возможности вытащить голову из того окна.
Живая Ты снилась мне во сне. Но как же? Произнесла я вслух, на мгновение совсем забыв и про старика и про причину своего прихода. Но мне об этом незамедлительно напомнили, грубо прервав мой монолог.
Что вам здесь нужно?! Мужчина, показавшийся в дверном проёме, не выглядел дружелюбным. В руке он держал молоток, большой и блестящий.
Это странно. Подумала я. Он хоть и выглядел, как человек, которого оторвали от работы, но стука молотка я не слышала, ни в момент, когда зашла во двор, ни тогда, когда пробралась в сарай.
Здравствуйте. Не поймите меня неправильно, но вчера я приходила сюда к одному старому человеку, который живёт здесь.
К старому значит. Он причмокнул. Переложил молоток из одной руки в другую. Кроме меня, пса и этой кобылы здесь больше никто не живёт, дамочка. Да, и я здесь бываю крайне редко. Если вы не заметили, это не жилой участок. Так что, шли бы вы у меня, знаете ли, дел и без вас хватает.
Но как же. Ведь я
Мне это совершенно не интересно. Проследуйте на выход. Никаких стариков здесь не было, и нет. И вряд ли будут. Только если мне, конечно, доведётся дожить до глубокой старости. Но, уверяю вас, это случится не скоро.
Кто спит на этом матрасе? Хотите сказать что вы?
А ты не из пугливых, да? Ну ладно, я поясню. На том матрасе спит мой рабочий. Парнишка, что бродяжничал по округе неделями. Я пожалел пацана, предоставив ему кров за работу.
Пожалел? Он то пожалел?!
И где же он сейчас?
Не кажется ли вам, что вы задаёте слишком много вопросов для человека незаконно проникшего на чужую территорию. Выметайтесь сейчас же!
Слишком уж агрессивным было его поведение, и потому, я не стала больше расспрашивать грубияна ни о чём. Но выходя за дверь, не спускала глаз с молотка. Он поплёлся вслед за мной, как будто провожая до калитки. На секунду мне показалось, что он просто желал убедиться в том, что я покинула его владения, но причиной тому оказался набросившийся на меня с диким лаем и брызгами слюны пёс, которого тот и оттащил в сторону, открывая мне путь со двора.
Зачем вы повесили на лошадь цепь? Это как-то жестоко, вы не находите? Поинтересовалась я напоследок, стоя по другую сторону забора.
Не твоё дело. Рявкнул мужик. Проваливай и не возвращайся больше. И, послушай мой совет не увлекайся алкоголем. А то, кто его знает, куда он в будущем ещё тебя заведёт. Окажешься где-нибудь посреди густого леса, а там, знаешь ли, не только звери шатаются.
Мне не понравилась его кривая заигрывающая улыбка и потому я предпочла тихо удалиться. Медленно поплелась по дороге, устремив взгляд на пыль под своими ботинками.
6.
Вера, ты свободна сейчас? Я позвонила подруге. Не стала звонить брату, потому как знала, он не лучший помощник в подобных вопросах. Его жизнь не менее запутана, чем моя. Я решила узнать у неё, где искать старика и почему, то место, в котором я была ещё вчера, отныне не существует.
Что-то случилось? У тебя голос какой-то подавленный.
Нет. Нормально всё. Я расскажу при встрече. Мне необходимо с тобой поговорить. Давай в нашем кафе, через полчаса увидимся?
Она появилась раньше назначенного времени, как я и ожидала. Влетела в закусочную подобно лесной фее. Всегда с высоко поднятой головой. Всегда уверенная в себе и в дорогих одеждах. Присев на красный кожаный диванчик, она презрительно оглядела полупустоё заведение, а затем вытащила телефон и положила его на стол, намекая, что если поступит важный звонок, она тут же умчится.
Хоть бы рубашку погладил перед выходом на работу. Куда смотрит твоё начальство? Тебя как будто всю ночь топтали. Заявила, не поздоровавшись ни с кем, Вера, меланхоличному отрешённому пареньку, что работал официантом в «Лагуне» во все утренние смены. Этот парень явно чем-то задевал её самолюбие. Так что там у тебя? Выкладывай. Выглядишь ужасно. Ты что, опять поправилась что ли, не пойму? Лишние килограммы не красят девушку.
Парень принял у нас заказ, молча и напряженно. Я думала, что он уже так ничего и не скажет, но он сказал:
Вы ни разу не оставили чаевых, с тех пор, как пользуетесь уютом нашего заведения. Всегда грубы и нахальны. Я не должен этого говорить, но я с радостью принял бы от вас помощь, предложи вы мне, погладить мои рубашки. Договорив, он почему-то подмигнул мне и скрылся с нашим заказом на кухне.