Где Сара?
Она шагнула к нему, и только тут Дэниел догадался, что эта худая растрепанная женщина с ввалившимися щеками и есть мать Сары. На него смотрели те же грозные глаза.
Для моей Сары ты любовного напитка не получишь!
Нет, я Они идут за ней!
Почему? Зачем идут? Кто идет?
Люди. Целая толпа. И все страшно разгневаны. Говорят, она на Сэма Финча напала. Да вы посмотрите!
И он указал ей на цепочку огней, змейкой вьющуюся по тропе от подножия холма вверх. Впрочем, она уже и сама увидела их и все поняла.
Глупый парень, так им Джон нужен, а не Сара, сказала она, бросив плошку с месивом на землю и захлопнув хлипкую дверь, ведущую в дом.
А Дэниел все никак не мог понять, что значат ее слова. Так, может, Саре ничего не грозит?
Но где все-таки Сара?
Ее мать уже решительно шагала куда-то в сторону леса. В морском бризе отчетливо чувствовался запах дыма.
Сара в деревне. А ты для начала скажи этим людям с факелами, чтобы они подальше от моих дверей держались.
А если Сара сейчас вернется?
Это неважно. Ты к этому времени уже успеешь их развернуть, гончих псов этих. Женщина вдруг охнула и бегом бросилась к лесу: Ох Энни!
Толпа приближалась. Теперь Дэниел уже хорошо слышал и топот ног, и громкие крики. В первых рядах шли взрослые мужчины; почти каждый из них хоть раз да бросил в его сторону издевательское замечание, а большинство и вовсе не желали его замечать. Они и сейчас его еще не заметили, он еще успеет уйти. Убежать в деревню. Отыскать там Сару А потом останется лишь надеяться, что у нее еще будет какой-то дом, в который она сможет вернуться
На мгновение Дэниел прижался лицом к теплой влажной шее кобылы, потом влез на кучу какого-то мусоравидимо, останки свинарника, принадлежавшего тем, кто жил здесь раньше, и снова вскочил в седло. Оглянуться он не посмел; ему казалось, что духи прежних обитателей этих домов внимательно следят за каждым его движением. И он медленно поехал навстречу толпе.
* * *
Запах горящего жира и дыма напрочь забил даже запахи моря, приносимые ветром. Оказавшись перед толпой злобно скалящихся людей и пляшущими огнями факелов, кобыла всхрапнула, попятилась и чуть не сбросила Дэниела на землю. Он обнял ее за шею, шепча ласковые слова и пытаясь успокоить. Мужчины, шедшие впереди, остановились и даже слегка отшатнулись, опасаясь удара копытом. Ну что ж, во всяком случае, внимание их он к себе привлек.
Дэниел выпрямился. Открыл было рот, но слова не шли. Впрочем, через несколько мгновений он все же обрел голос, который, как ни странно, звучал с какой-то незнакомой уверенностью и был более звучен, чем обычно:
Этот дом пуст!
А с чего это ты, сосунок, вдруг вздумал скакать верхом к дому ведьмы? Это спросил, конечно же, Гэбриел.
Дэниел спокойно смерил его взглядом. Он чувствовал себя правым, а оттого и сильным.
Да вот понадобилось. Но, как я уже сказал, этот дом пуст.
Гэбриел хмуро молчал. В тишине было слышно, как трещат и шипят факелы, как разочарованно ворчит разогретая праведным гневом толпа. Не на такой исход они рассчитывали. Дэниел заметил в толпе своего отца. На его лице отражались, сменяя друг друга, самые разнообразные чувства, и оно показалось Дэниелу похожим на пшеничное поле на ветру.
Не верьте ему! вдруг крикнул Гэбриел. Давайте сами весь дом обыщем!
Обыскивайте, только время зря потратите. Да и с какой стати мне вам лгать?
Толпа загудела. Похоже, там сколько людей, столько и мнений, подумал Дэниел, изо всех сил стараясь держаться прямо и сохранять достоинство. Он крепко держался за гриву лошади, опасаясь, что она может снова поддаться панике и взбрыкнуть, а то и сбросить его на землю. Лишь понимание того, что он обязан защитить дом Сары, помогало ему подавить охватившую его дрожь.
По справедливости наказать бы их надо! крикнул кто-то. Бедняга Сэм, может, уже при смерти.
А может, и умер!
Пьяные от вина и жажды мести голоса звучали вразнобой, создавая дикую какофонию. Дэниел еще крепче обнял кобылу за шею, заметив, что она нервно прядает ушами и готова в любую минуту сорваться с места.
Справедливости хотите? громко спросил он, отчаянно пытаясь сообразить, что же ему говорить дальше. И с удивлением понял, что они вдруг притихли и готовы его слушать. Так я вам скажу, кто и впрямь справедливого наказания заслуживает. Это магистрат Томпсон. Найдите егои свое получите.
Мы свое получим, когда ударом на удар ответим, заявил Гэбриел.
Сердце у Дэниела билось так, словно хотело выскочить из груди. Он чувствовал, что ему их не убедить. Толпа уже вновь зашевелилась и стала придвигаться к дому.
Погодите! раздался в задних рядах чей-то голос, не особенно громкий, но странным образом исполненный значимости. Присмотревшись поверх голов, Дэниел увидел преподобного Уолша.
Мастер Тейлор прав, продолжал священник. Справедливость праведные люди восстанавливают с помощью закона, а не кулаков.
Возразить Уолшу осмелился только Гэбриел:
Око за окоразве не так учит нас Господь?
А по-твоему, у тебя в деревне больше власти, чем у мирового судьи? спросил священник.
Гэбриел собрался было ответить, но Дэниел не дал ему даже рот открыть.
Я знаю, где сейчас наш магистрат, сказал он. Я только что мимо него в лесу проехал.
Люди примолкли, с интересом на него глядя. В воздухе запахло скандалом. Для здешних жителей имелась только одна причина, чтобы в Майский день в лесу прятаться: любовные утехи. Впрочем, этой фривольной традиции предпочитала следовать молодежь, а магистрат каких-то два месяца назад отпраздновал свой шестидесятый день рождения, закатив по этому случаю пир. Господи, думал Дэниел, хоть бы они поспешили, хоть бы успели найти Томпсона и спасти Филлис, пока с ней беда не случилась! Впрочем, она уже и так пала жертвой старого сластолюбца-насильника.
Преподобный Уолш, перехватив отчаянный взгляд юноши, обратился к толпе:
Здравый смысл должен восторжествовать! Веди нас, молодой человек.
Дэниел так крепко вцепился в гриву кобылы, что та заплясала на месте. Но все обошлось.
Мне придется сперва отвести эту лошадь обратно в конюшню, преподобный отец. Но если вы войдете в лес прямо здесь и направитесь в сторону деревни, то непременно наткнетесь на магистрата Томпсона.
Священник нахлобучил свою шляпу и встал во главе толпы. А Дэниел, стукнув каблуками в бока строптивой кобылы, галопом понесся с холма. В ушах у него свистел ветер, холодя лицо и мешая дышать; он по-прежнему судорожно цеплялся за гриву; пальцы от напряжения прямо-таки огнем горели. Но дом Сары был спасен. А ее он успеет отыскать раньше, чем все вернутся в деревню. Если, конечно, останется жив после такой скачки. И после того, как деревенские, узнав, что это он предупредил ведьму и ее дочь, обрушат на него всю свою ярость.
Нежная кожа, нежное сердце
Я знаю, все они сейчас пьют и пляшут на лугу, но шаг все же ускоряю. Черт бы побрал моего вспыльчивого братца Джона с его кулаками!
Деревенская улица пуста и безмолвна, слышно только, как кричат чайки над морем. Но и черная громада моря пребывает в покое; поблескивают в лунном свете белые гребешки волн; в бухте отдыхают лодки, покачиваясь и чуть поскрипывая на ветерке.
Так. Пятна крови уже совсем высохли, почернели. Никаких зубов нигде нетисчезли. Я хорошо посмотрела. Ну что ж, теперь можно и уходить.
Вдруг ночную тишину разрывает громкий стук копыт. Я оборачиваюсьпередо мной Дэниел Тейлор на своей кобыле. Вид у обоих диковатый. У Дэниела все лицо в крови и грязи, кобыла испуганно таращит глаза, из пасти у нее падают хлопья пены. А я совсем ничего не понимаю. Зачем они здесь?
Дэниел подъезжает ко мне совсем близко, так что я вижу, как потемнела от пота шерсть кобылы, чувствую запах конского пота. А он протягивает мне рукурука у него рабочая, в каждую трещинку земля впиталась, ни за что не отмоешь, но я все равно ничего не понимаю.
Зачем он здесь? Зачем протягивает мне руку? Что я ему? Человеку с нежной кожей и нежным сердцем, который знает лишь простую и понятную жизнь, наполненную трудом, который хорошо ест и спит в постели с чистыми простынями из хлопка.
Но онединственный, кто знает мое настоящее имя, но пока никому этой тайны не выдал.
Я сжимаю его рукуона оказывается неожиданно сильной, и он затаскивает меня на лошадь. Я сперва повисаю, потом неловко всползаю кобыле на спину и усаживаюсь впереди него, задрав юбку, которая сбилась подо мной в комок. Его теплая рука крепко обнимает меня за талию. Это по-настоящему доброе объятие, меня никто еще так не обнимал.
Держись, говорит он, и я вцепляюсь в лошадиную гриву. Он свободной рукой тоже держится за гриву, а потом, ударив пятками в бока кобылы, пускает ее галопом. Мы мчимся так быстро, что мне страшно. А вдруг лошадь меня сбросит и я насмерть разобьюсь? В общем, стоило мне подчиниться его воле, как я об этом пожалела.
Хотя, в общем-то, боюсь я не слишком сильно. Мы сворачиваем в сторону от деревни к реке. Интересно, что он там собирается со мной сделать? Пусть только попробует поднять на меня руку! Да я на него такое проклятье наложу, что его не просто чесотка мучить будет, а кое-что похуже!
На берегу реки, мирно поблескивающей под звездным небом, он спрыгивает с лошади и протягивает мне руку, помогая слезть. Я в раздражении бью его по рукенеужели он думает, что мне нужна помощь! и обнаруживаю, что сама слезть с лошади не в состоянии. Он терпелив и снова предлагает мне помощь, я снова от нее отказываюсь, неловко спрыгиваю на землю и падаю прямо на него. Ночь довольно прохладная, а он такой теплый Но я с негодованием его отталкиваю и начинаю отряхивать мятую юбку.
Объясни, зачем ты меня сюда притащил? сердито спрашиваю я.
Я я пытаюсь тебя спасти.
И он начинает рассказывать, как нашел наш дом, как разговаривал с мамой, как ухитрился увести разъяренную толпу от наших дверей. Я слушаю его с недоверием: никто и никогда, кроме членов моей семьи, не проявлял обо мне такой заботы. Нет, тут что-то не так, уж больно он добрый.
Но ведь ты же не пострадала, говорит он. Значит, все хорошо.
А тебе-то какое до нас дело? В моей душе волнами вздымаются страх и гнев, связанные с этим новым поворотом в наших отношениях с деревенскими. Значит, Дэниел ради нас против всех пошел? Зачем ему это? Я не понимаю!
Просто я не могу видеть чужих страданий, пытается объяснить он. Не выношу, когда другим причиняют боль.
Да, я это уже заметила. Тебе невыносимо, когда боль любому существу причиняют, даже животным. Уж больно ты мягкосердечный. Мягче берега нашей речки после целой недели дождей.
И он спокойно так мне отвечает:
Да, я ненавижу, когда любому существу причиняют боль.
И моя гневная проповедь сама собой иссякает. В конце концов, у меня свой жизненный путь, а у него свой. Я пойду тем путем, какой выберу сама, сама встречусь лицом к лицу с любыми препятствиями на этом пути и поступлю с ними так, как сочту нужным, и, Господь свидетель, у меня возможностей решить свои проблемы гораздо больше, чем этот парень может себе представить.
Но особенно трудно мне допустить, чтобы кто-то причинил боль тебе, вдруг прибавляет он.
И тут уж мне совсем нечего сказать. Я вдруг чувствую в нем некую основательность, некий душевный покой, который, похоже, способен поглотить и меня. А он смотрит на меня и явно ждет ответа. Я говорю:
Ну, это уж слишком
Чтослишком?
Это совершенно бессмысленно! Я гордо вздергиваю подбородок, однако в глаза ему толком посмотреть не могу и чувствую, как бешено стучит мое сердце.
Бриз колышет траву у нас под ногами, ворошит его волосы. Шляпы он не носит, не знаю почему.
А для менянет, твердо говорит он.
Ты позаботился обо мне точно так же, как и о раненом жеребенке позаботился бы.
Он хмурит брови, но тон у него по-прежнему уверенный:
Тебе больно, ты ранена. Но я вовсе не из-за этого проявляю о тебе заботу. Просто с тобой я чувствую себя совсем другим, более крепким, что ли и, пожалуй, более настоящим. В общем, мне трудно объяснить
Он смотрит на меня почти с отчаянием, а я не знаю, что ему ответить: ничто из того, что когда-либо со мной случалось, не подготовило меня к таким сложным объяснениям. Меня даже немного оскорбляет то, что он видит в моей душе некую рану, ведь я свою боль тщательно скрываю; я давно приучила себя скорее уж взорваться от гнева, чем дрожать от страха. Меня оскорбляет и то, что он, человек явно сломленный, осмеливается так прямо говорить и о моей, и о своей потаенной боли. Ведь ясно же, что он боится любого нелестного мнения о себе. Однако он все-таки решился бросить вызов всей деревне, чтобы защитить мою семью. Он боится таких, как мы, однако смело подходит к любой необъезженной лошади. Я чуть отступаю от него, и он невольно протягивает руку, пытаясь меня удержать, но сразу же ее отдергивает. На лбу у него блестят капли пота.
Я не знаю уж не колдовством ли ты вызвала во мне эти чувства? вдруг говорит он. Если это так, то зачем? Ведь ты, похоже, эти чувства не разделяешь?
Что-то в его глазах останавливает меня, не дает уйти. Мне кажется, в его душе идет настоящее сражение между страхом, гневом и надеждойсмотреть на это просто невыносимо.
Если тут и было какое-то колдовство, так это твоих рук дело, говорю я. Это ты сам выдумал себе девушку, какой я никогда не была и никогда не смогу стать. Ты не должен быть таким добрым ко мне. Я к этому не привыкла.
Но ты заслуживаешь доброго отношения!
Нет, я заслуживаю только того, что получаю. Для этого я на свет и родилась.
Облака клубятся у нас над головой, и временами из-за них выглядывает яркая луна и, сверкая, отражается от черной речной воды.
Как это? Неужели для этого? спрашивает он.
Да, я избрана.
Он качает головой:
Избрана Кем? Богом?
Мой смех звучит неприязненно.
Ты совсем ничего не понимаешь! Но мне почему-то очень хочется коснуться рукой его плотной теплой рубахи или его юношески нежной щеки. И как только ты ухитрился сохранить такую невинность? Оставь меня, дай мне жить моей собственной жизнью, а сам будь благодарен за дарованное тебе благополучие.
Но тебя-то в моей благополучной жизни нет.
У него даже голос слегка дрожит. Да и на меня его слова производят куда более сильное впечатление, чем все те удары, какие я получала в жизни.
Ты же не хочешь, чтобы я действительно появилась в твоей жизни, говорю я.
А что, если хочу?
Тогда да поможет тебе Бог.
И я вдруг отчетливо ощущаю на себе чей-то пристальный взгляд. Оборачиваюсь и замечаю среди деревьев какое-то легкое движение, потом белый промельк заячьих ушей и хвоста. Кобыла тоже это заметила и беспокойно переступает с ноги на ногу. Дэниел треплет ее по шее, желая успокоить, и что-то тихонько приговаривает. А я смотрю туда, где только что промелькнул заяцэто ведь наверняка мамин фамильяр, но там уже никого нет. Дэниел, потупившись, ковыряет траву носком башмака.
Могу я спросить ты сама-то ко мне какие чувства испытываешь?
Ничего себе вопрос! Если честно, я только о нем и думала с того дня, как мы вместе пытались вымыть Энни голову. Я до сих пор помню теплые прикосновения его рукпо ночам эти воспоминания согревают меня. А перед глазами у меня все время возникает его дурацкая веснушчатая физиономия. Я и себе-то не могу толком объяснить, какие чувства я к нему испытываю. А уж с ним говорить об этом и вовсе не могу. И ни за что не стану.
Прохладные, говорю я и поворачиваюсь к нему спиной, собираясь уходить.
Погоди, говорит он. Твоя семья в безопасности. Может, побудешь со мной еще немного?
Душа его по-прежнему словно распахнута мне навстречу. Я не чувствую в нем ни капли зла или угрозы, и мне стыдно, что я так вела себя с ним, ведь он всех нас спас. Но в ушах у меня звучат мамины предостережения. Я должна идти. Но не двигаюсь с места.
Некоторое время мы так и стоим, не говоря ни слова. Кобыла подходит к нему и ласково подталкивает в плечо. От неожиданности он чуть не теряет равновесие, смущенно краснеет и, откашлявшись, поясняет:
Она ревнует.
Она очень красива, шерсть так и блестит в лунном свете, длинную гриву колышет ветер. Я глажу ее по шее, а она «подставляется» и нежно ржет.
По-моему, язык мой прилип к гортани, да и в голове у меня пусто. Я совершенно не нахожу слов, которые могли бы ему быть хоть немного приятны.