Будь ты проклят!
Эти слова сами срываются с моих губ; они странно шершавые на ощупь, с привкусом крови. Крови этого фермерского работника. И голос мой звучит необычно: низкий, нервный, не слишком громкий. Это совсем не мой голос. Но Гэбриел тут же оборачивается.
Будь ты проклят! повторяю я. Пусть тело твое покроют язвы, истекающие гноем, пусть они горят огнем, пусть неутолимая боль терзает тебя, а твой мерзкий вид вызывает отвращение у каждого, кто на тебя глянет!
Несколько мгновений Гэбриел стоит, потрясенный моими словами, потом разражается нарочито громким смехом и снова поворачивает к церкви. Но смех его звучит фальшиво, в нем отчетливо чувствуется страх. Я же так и застыла на месте. Та сила, что пылает во мне, ища выхода, сталкивается с волной ужаса, исходящей от Гэбриела.
Наконец сердце мое начинает биться ровнее, и я замечаю, что Энни испуганно жмется к моим ногам и хнычет, закрывая лицо ладонями. Я моментально подхватываю ее на рукия снова всего лишь ее сестра, снова всего лишь нищая оборванка с воющим от голода брюхом. И теперь я отчетливо чувствую боль в тех местах, куда угодили брошенный камень и кулак Гэбриела. Все. Нам пора возвращаться на свой чумной холм.
Шпили и балки
Дэниел присоединился к отцу на кухне, где Бетт как раз рубила ножом последний, оставшийся с осени пастернак, чтобы добавить его в похлебку, которую вечером подаст к обеду. В очаге за решеткой пылал яркий огонь, отбрасывая отсветы на выскобленную до блеска столешницу; в кухне царили ароматы пекущегося хлеба и аппетитной пшеничной похлебки с бобами, булькавшей в котле.
Ты не болен? Похоже, у тебя жар.
Бетт мимоходом пощупала ему лоб жестом, полным заботы, хотя и не любви.
Да нет, вроде ничего, сказала она и, пожав плечами, снова отвернулась к котлу. Раз парень здоров, он и внимания особого не заслуживает.
Отец проворчал:
Лень это, а не хворь! Лень его тормозит. Идем уж, лежебока. И Бетт нужно уходить, и нам в церковь пора. Отец был отчего-то весьма мрачно настроен; из ноздри у него текла кровь, и Дэниел со страхом догадывался о причинах отцовского нездоровья.
У тебя у тебя кровь Он невольно провел рукой у себя под носом.
Отец нахмурился, вытер кровь и вместе с сыном вышел на крыльцо.
У нас один ягненок пропал, черт бы его побрал, сказал он таким тоном, что Дэниел вздрогнул. Ты бы повнимательней за ними смотрел. Ягненок-то наверняка сквозь зеленую изгородь пробрался да и удрал. Надо его найти. Мы не можем себе позволить, чтобы у нас ягнята просто так пропадали.
Дэниел тащился следом за отцом, радуясь, что в день кражи ягненка у него хватило ума сразу же смыть кровь с тропы, идущей вдоль поля. С тех пор в ушах у него то и дело звучала угроза проклятого дьяволенка, тенью вторгаясь в его сны и заставляя бояться темноты. И каждое утро он благословлял судьбу за то, что пережил ночь, снова получил пощаду и возможность увидеть рассвет. Он попросту не позволял себе чувствовать вину за то, что всю ночь жжет свет и утром на полу высятся холмики пепла. Светильники-коптилки он делал сам из камыша, погружая очищенные стебли в вонючий бараний жир. От коптилок исходил такой мерзкий запах, что его даже начинало подташнивать. В любом другом доме такими делами занимались, конечно, женщины.
Дэниел даже подскочил, услышав, как рядом с ним зашуршала зеленая изгородь, а потом из-за нее донесся еле слышный шепот: «Сущий ад тебе устрою!»
* * *
Светлые пряди волос, выбившись из-под шляпки Молли Мэтьюз, щекотали ей шею. Дэниел тщетно пытался сосредоточиться на статуе Христа и проповеди священника, стараясь не закрывать глаз и даже не моргать, хотя глаза уже начинало щипать. Но стоило ему их прикрыть или хотя бы моргнуть, и перед ним тут же возникала мерзкая физиономия того дьяволенка.
Если бы он чуточку наклонился вперед, то смог бы, наверное, почувствовать, как хорошо пахнет тщательно вымытая перед посещением церкви шея Молли, сидящей прямо перед ним.
После бессонной ночи голова у него была тяжелой. И хотя церковьэто, конечно же, самое безопасное место, он никак не мог избавиться от страха: ему все время казалось, что этот мальчишка Хейворт схватит его, высунув из-под скамьи свою грязную руку, или же на стене вместо светлого лика Христа загадочным образом возникнет его омерзительно ухмыляющаяся физиономия. И потом, Дэниела прямо-таки воротило от висевшего в воздухе запаха рыбы. Этот запах неизменно сопровождал каждого жителя их деревни, а в тесном помещении церкви при большом скоплении людей усиливался настолько, что человека непривычного мог и с ног свалить.
В задней стене церкви с негромким скрипом отворилась дверь, и Дэниел обеими руками вцепился в спинку скамьи, на которой сидела Молли. Ну, конечно! Это явился за ним тот проклятый дьяволенок! Даже храм Божий не смог его защитить, и он, Дэниел, сейчас будет проклят или убит прямо во время молитвы.
На неожиданный скрип двери все головы повернулись одновременно, и помещение церкви тут же наполнилось всевозможными шорохами и шепотом, однако преподобный Уолш не стал прерывать свою проповедь, в которой описывал вечные муки в аду, а лишь молитвенно соединил большие пальцы рук да обвел свою паству гневным взором, слегка возвысив голос и требуя внимания.
Дэниел тоже оглянулся и увидел, как в церковь проскользнул не мальчишка Хейворт, а Гэбриел. Низко наклонив голову и хмурясь под возмущенными взглядами прихожан, Гэбриел отыскал свободное местечко и сел. По церкви пронесся коллективный вздох разочарования: ничего интересного так и не произошло; запоздалое появление помощника фермера и прерванная проповедь отнюдь не оправдали ожиданий присутствующих. Всем в деревне было известно, что Гэбриел живет с младшей сестрой и немощной матерью, нежно и преданно о них заботится, а потому часто опаздывает в церковь. Он никогда не жаловался на свою долю, а свой долг по отношению к слабосильным родственникам исполнял с такой любовью и терпением, что Дэниел никак не мог понять, как это один и тот же человек ухитряется быть таким нежным сыном и братом и, одновременно, самой настоящей грубой скотиной и мерзавцем.
Он лишь на минутку закрыл глаза и тут же поплыл. Пришлось встряхнуться, вздохнуть поглубже и вернуться к проповеди преподобного Уолша. Тот по-прежнему вещал о геенне огненной, от возбуждения брызгая слюной. И вдруг Дэниел обнаружил, что смотрит прямо в улыбающееся лицо Молли.
Он моргнул, но видение не исчезло. Глаза у Молли были очень светлые, цвета бледно-зеленых яблок, а губы изогнуты в такой коварной улыбке, которую не следовало бы позволять себе в церкви. Дэниел прищурился словно от яркого света, и Молли наклонилась к нему. От нее почему-то пахло дымом и утюгом, что совершенно не сочеталось с ее нарядной светлой юбкой.
Что это вашего Гэбриела так задержало, что он даже в церковь опоздал? шепотом спросила Молли, и Дэниел с трудом подавил желание заставить ее замолчать.
Некоторое время он сидел, приоткрыв рот и ожидая, что нужные слова найдутся сами собой. При виде хорошенького личика Молли это было ничуть не легче, чем при виде того дьяволенка.
Может, подрался? предположил он. Драки и впрямь частенько служили причиной опозданий Габриэла, хоть и случались обычно после посещения им местной пивной.
Молли придвинулась еще чуть ближе к нему, сидя вполоборота и положив руку на спинку своей скамьи.
А может, у любовницы был? с улыбкой сказала она, и от этих слов лицо Дэниела мгновенно залил яркий румянец. Он окончательно умолк и молчал до тех пор, пока Молли сама от него не отвернулась.
Теперь он смотрел только на священника, но лицо Молли по-прежнему маячило перед ним. И если б Господь заглянул сейчас в его душу, проникнув своим взором сквозь все эти шпили, балки, чепцы, шляпы, шапки и замысловатые женские прически, Он не нашел бы того, чему в эти минуты там следовало быть. Ибо в эти минуты Дэниел был способен думать только о том, каковы на вкус алые губки Молли.
* * *
После церковной службы люди обычно еще долго стояли на площади перед церковью, собираясь маленькими группками. Юноши дарили девушкам букеты полевых цветов, девушки краснели и скромно опускали глаза. Воскресенье вообще было самым интересным днем недели.
Дэниел следом за отцом подошел к группе мужчин, среди которых были мистер Мэтьюз и несколько рыбаков, в том числе и Натаниэль, муж Бетт; они мирно беседовали, стоя под дубом, на ветвях которого уже начинали распускаться светло-зеленые листочки. Кивнув отцу Дэниела в знак приветствия, все почтительно умолкли, ожидая, что он скажет.
Хорошая была проповедь, похвалил он. Я много интересного узнал.
Остальные негромко выразили свое с ним согласие.
Вот только твой помощник чуть нашего пастора с мысли не сбил, с укором заметил мистер Мэтьюз.
Дэниел прислушался: даже в шелесте листвы ему чудилось нечто подозрительное. Он лишь усилием воли заставил себя не озираться, вспоминая слухи о том, что этот мальчишка Хейворт способен призывать к себе на помощь демонов, которые умеют мгновенно менять свое обличье. Возможно, прямо сейчас эти демоны уже крадутся меж могильных плит, подбираясь к нему, Дэниелу, пока он тут стоит. Он постарался прогнать эти мысли и сосредоточиться на разговоре.
Ну, в церкви-то я ему приказывать не могу. В голосе отца почувствовался некий упрек, и Дэниел догадался, что отец недоволен замечанием мистера Мэтьюза. Тот вообще редко выказывал ему должное почтениев отличие от почти всех остальных жителей деревни.
Натаниэль, все это время смотревший куда-то мимо Дэниела, нахмурился и сказал:
Вы только гляньте, как вон те двое друг к другу жмутся! И он кивком указал в сторону Сэма Финча и человека по фамилии Тернер. Как-то все это подозрительно.
Остальные тоже посмотрели на Финча и Тернера, а Дэниел сказал:
Да они, по-моему, просто деньги друг другу передают.
Ты бы, сынок, не смотрел слишком внимательно и не говорил слишком громко, посоветовал ему отец. Стоит только повернуться, и обязательно на что-нибудь такое наткнешься, что другой человек скрыть хочет. Всегда лучше с невинным видом отвернуться и сделать вид, будто ничего не заметил.
Ну да, наш магистрат в точности так и делает: ничего не замечает, хотя особой невинностью вроде и не отличается, заметил Натаниэль.
Вот и слава богу, сказал мистер Мэтьюз, заслоняя глаза от солнца. Хотя острый глаз может порой и выгоду принести. Я вот, например, не скажу, кто мне рыбу поставляет, только плачу я за нее вдвое меньше, чем другие, а все потому, что обещание дал, что никому не скажу, с чьей женой мой поставщик в постели балуется. Помимо своей собственной, конечно.
Отец нахмурился. Ясное дело, думал Дэниел, мистер Мэтьюз со своими рассуждениями снова попал впросак. Брак родителей Дэниела длился очень недолго, но был счастливым, так что его отец всегда крайне неодобрительно относился к подобным изменам и предательствам.
Ты бы свой острый глаз для чего-нибудь получше использовал, проворчал отец. Скажем, помог бы мне ягненка найти. Пропал у меня один, и я что-то никак не пойму, куда он подевался.
Думаешь, украли? спросил Натаниэль.
Дэниел глубоко вздохнул, чтобы успокоить бешено забившееся сердце, и опустил голову, скрывая виноватое выражение, наверняка появившееся у него на лице.
Ягненок, скорее всего, просто сквозь изгородь пробрался и в поле удрал, сказал он.
Да нет, похоже, его кто-то украл, возразил отец. Никто из вас ничего такого не слышал?
Дэниел замер; он был уверен, что вот-вот кто-нибудь вспомнит, что видел, как мальчишка из семейки Хейвортов нес ягненка на спине. Но никто так ничего и не сказал. А он вдруг отчетливо ощутил за спиной какое-то движение, чье-то дыхание коснулось его шеи, и он так шарахнулся, что чуть не сбил с ног Натаниэля. Проклятый демон! Значит, он все-таки его настиг! Дэниел торопливо оглянулся, но там никого не оказалось.
Он был так сильно встревожен, что едва обратил внимание на то, как нахмурился отец и как гнусно усмехнулся мистер Мэтьюз. Впрочем, и этого хватило, чтобы он снова почувствовал себя униженным. Еще бы, всем было прекрасно известно, какую роль он играет на ферме. Его и мужчиной-то никто из-за этого не считает. Но сегодня Дэниелом владел куда больший страх, чем страх стать всеобщим посмешищем. И он, сделав вид, что ему необходимо поговорить с Гэбриелом, попрощался и ушел. Пусть сегодня отец один бродит по кладбищу и стоит у фамильного надгробья. Дэниел уже почти добрался до ворот, настороженно поглядывая по сторонам и по-прежнему опасаясь столкнуться с неким порождением зла, когда прямо перед собой на тропе увидел пару тщательно вычищенных коричневых башмачков и чуть не налетел на их хозяйку.
Что-то ты уж больно серьезен. В голосе Молли так и звенел смех.
Тебе так показалось? Ему совершенно не хотелось болтать с глупой деревенской девчонкой. Даже с такой хорошенькой, как Молли, у которой такие чудесные сочные губки.
А почему ты на меня не смотришь? Тебе что, глаза поднять трудно? Или тебе мое лицо некрасивым кажется?
Ну что ты, конечно нет!
Тогда почему же ты все под ноги себе смотришь?
И Молли, протянув руку, решительно приподняла за подбородок его лицо и посмотрела ему прямо в глаза. Дэниел, естественно, решил во что бы то ни стало выдержать ее взгляд, но лицо его мгновенно залил проклятый предательский румянец.
Может, хоть на Майский день ты не будешь таким серьезным? сказала она, отпуская его. У меня к празднику будет красивое новое платье, может, тогда и ты на меня посмотришь? А может, и танцевать меня пригласишь?
Дэниел подумал, что скорей прошелся бы в танце по деревенской улице с наряженной в юбку свиньей. И тут же солгал:
Конечно! С удовольствием с тобой потанцую.
В тот день он вообще все время что-то делал не так и был невероятно неуклюж. С ним такое часто случалось после посещения церкви, и в итоге отец, который, похоже, всю свою доброту отдал Богу, а всю свою любовьмогильному камню, не выдержал и взорвался.
Входя в дом, отец слишком резко распахнул дверь и опрокинул неудачно поставленный подойник, разлив весь сегодняшний надой молока.
Дэниел, дрожа от страха, принялся поспешно подбирать с пола молочную лужу, а отец вопил:
Урод неуклюжий! Знаешь, сколько моих денег ты сейчас на ветер пустил? Знаешь, сколько это стоит?
Дэниел даже головы не поднял.
Да еще из-под пола теперь вонь пойдет!
Дэниел принялся молча скатывать насквозь промокший половик, чтобы вытащить его наружу.
Ты меня слушаешь?
Дэниел поднял голову и успел увидеть, что прямо ему в лицо летит отцовский кулак. Удар сбил его с ног. Падая, он ударился о дверь и дверной ручкой сильно рассадил лоб.
Буквально сложившись пополам и стоя на коленях в луже молока, он закрыл руками лицо. Штаны на нем уже промокли насквозь. Но крови пока не было. Сквозь пальцы он видел ноги отца. Тот сделал шаг, остановился перед ним и вдруг тоже опустился на колени. Теперь Дэниел видел и его грудь, и его лицо.
Сынок, сказал он, почему тебе всегда нужно довести меня до бешенства? Ты же знаешь, как легко я завожусь. Ласковым движением он отвел руки сына от лица, внимательно на него посмотрел и вздохнул с облегчением. Ну, слава богу, ничего страшного. Не так уж сильно я тебя и ударил-то. Давай-ка вставай, а я тебе помогу.
Он помог сыну подняться и усадил его за стол поближе к огню. Рука его ненадолго словно зависла у Дэниела над головой, но погладить его он так и не решился. Убрав руку, он спросил:
Может, чего-нибудь перекусим?
Дэниел кивнул и даже заставил себя улыбнуться. Отец поставил на огонь сковородку, чтобы поджарить хлеб с мясной подливкойэто было его любимое кушанье, и он всегда сам его готовил. У Дэниела кружилась голова, его даже слегка подташнивало, и эти неприятные ощущения усугублялись запахом разлитого молока. Теперь все это навсегда будет связано для него с болью и запоздалым отцовским раскаянием.
Летнее небо
Колодец, как и все в нашей чумной деревне, тоже носит следы некогда господствовавшей здесь смерти.
Он, правда, еще отчасти жив, хоть и весь увит плющом и забит грязью. Но даже если б там было достаточно воды, мы вряд ли осмелились бы брать ее оттуда; наверняка трупный яд от множества мертвых тел, просочившись в землю, попал и в колодезную воду. Никто ведь так и не знал толком, где именно хоронили покойников, да и хоронили ли их вообще. Говорят, их было так много и умирали они так быстро, что у живых не хватало времени даже отслужить по ним заупокойную службу. Иной раз прямо в крошечных палисадниках хоронили целую семью, одного за другим; немало трупов закопали также в огородах среди гряд, на которых раньше выращивали овощи, или в распаханном поле, или на ближнем выгоне, где пасся домашний скот.