Катя БерезуляКлассный учитель
Часть I
Пролог
В небольшой горнице стоял полумраксвета одной свечи едва хватало, чтобы Василий Алексеевич видел бледное лицо своей беременной жены Елены, лежащей на кровати. Он устроился рядом на сундуке, держа ее за руку.
На душе у Василия Алексеевича было тревожноЕлена чувствовала себя плохо уже третий день. Слабые схватки не получали естественного развития, а его тёща так обозлена на них, что не пускает в дом ни лекаря, ни повитухи. Строго говоря, Антонида Ивановна сама могла бы осмотреть дочь и избавить ее от мучений, ведь была известной в городе и знахаркой, и ведуньей, и даже ведьмой. В то же время слыла женщиной крутого нрава, не терпящей возражений. Не угодила ей дочь с женихом, вот и мучается теперь, а он ничего не может поделать.
Мужчина на минуту задремал, но встрепенулся сразу, как услышал стон жены. Однако Елена спала, за стон он принял скрип дверина пороге стояла тёща.
Высокая крепкая женщина лет пятидесяти в простом льняном платье, как у крестьянки, с накинутым на плечи платком, смотрела строго и даже с презрением.
Мама, побойтесь Бога, сам как будто простонал Василий Алексеевич.
Бога? она глянула в угол на божницу, где виднелся тусклый отблеск фольги иконы, и зло засмеялась.
Открыла глаза Елена, крепко сжала руку супруга.
А где был твой страх, когда ты женился без родительского благословения? в маленькой комнатушке слова раздавались как раскаты грома. Выметайтесь из моего дома!
Хозяйка хлопнула дверью, заставив Елену вздрогнуть, а затем скривиться от боли.
Васенька, кажется, началось
Я с тобой, я с тобой, зашептал Василий Алексеевич.
Спустя час он держал на руках новорожденного, закутанного в белую простыню. Елена с блаженной улыбкой глядела на мужа и ребенка. Женщина была очень бледна, на лбу выступили капельки пота. В комнате прибирали две девушкитёща все-таки послала прислугу поухаживать за роженицей. Они молча и деликатно вытаскивали замаранные простыни из-под Елены, протирали смоченными в теплой воде тряпками ее тело.
Василий Алексеевич чувствовал себя несколько ошалевшим. Мужчины не присутствовали при родах, а он не только присутствовал, но и почти самостоятельно их принял. Радость от того, что стал свидетелем таинства, была омрачена мучениями любимой женщины. Но орущий младенец оттягивал внимание на себя, и сейчас, когда дочка, закутанная в теплое, уснула, новоявленный отец любовался ею и размышлял о жизни и смерти. Разве не чудорождение человека? Как могло его семя, попавшее в чрево супруги в сладостную минуту обоюдного блаженства, через девять месяцев дать такой плод? Вот он, маленький живой комочек, сопит в его руках.
От умиления у Василия Алексеевича выступили слезы на глазах.
Ирина, едва слышно произнесла Елена.
Что? не понял сразу Василий Алексеевич. А! Точно? Уверена?
Елена кивнула и закрыла глаза.
Хоронили роженицу на следующий же день и без отпевания. Тут уж наступила пора Василия Алексеевича злиться на тёщу. Мало того что спокойно наблюдала за муками дочери, так еще из-за собственных убеждений не пустила попа на похороны. А говорят, смерть всех примиряет. Мужчина понимал, что если останется, может потерять и дочьгордыня не позволит упрямой женщине заботиться о малышке, пока он рядом.
Накрапывал мелкий дождик. Было сыро и пасмурно, как и на сердце у Василия Алексеевича. Вот она, смерть: любимая женщина больше никогда не согреет его своей лаской, не улыбнется ему, не научит ничему их дочь. Покойная лежит в гробу в красивом платье, с белым платочком в руке, но безразличная ко всемук мужу, новорожденной доченьке, дождю, который холодно капает на лицо. И вот она жизнь: малышка в его руках, розовощекая, полная энергии, которой, в свою очередь, безразлична смерть матери и непонятна вся трагичность случившегося.
Иринка закряхтела и открыла глаза. Уставилась на Василия Алексеевича с любопытством. Тёща нашла где-то кормилицу, и за ближайшее будущее дочери можно было не волноваться.
Ну, по́лно, сказала теща. Застудишь девку.
Он кивнул работникам. Те, оставив на время лопаты, закрыли крышку гроба, опустили его в землю. Василий Алексеевич, крепко держа ребенка, наклонился, взял свободной рукой горсть земли и бросил в яму. Кончено.
На следующее утро он с узелком на плечах стоял на крыльце, когда вышла растрепанная после сна Антонида Ивановна. Поежившись, кутаясь в платок, она спросила:
Решил, значит?
На днях обходили дома в пригороде, набирали рекрутов на войну с французами.
Сбереги Ирину, попросил он.
Об этом не тревожься, ответила тёща, и впервые Василий Алексеевич уловил в ее голосе теплые нотки.
Он слабо улыбнулся ей, кивнул и пошел прочь, исчезнув в предрассветных сумерках. Антонида Ивановна, перестав слышать звук тяжелых шагов зятя, вернулась в дом.
Гроза телефонных воришек
Следователь Алексей Тимохин брился в ванной комнате. В зеркале над раковиной отражалось лицо зрелого мужчины, тронутое первыми морщинками. Тимохин считал, что выглядит нормальнона свои 37 лет, хоть местами и начинает заплывать жирком. Впрочем, белая майка и домашние треники скрывали огрехи фигуры, но не скрывали крепкую мускулатуру.
Из кухни донесся звук заставки утренних новостей, недовольно кричала жена: «Ты почему еще не расчесалась? Дай сюда!». Опять трехлетняя дочка медленно собирается, нервирует Марину.
Тимохин ополоснул бритву под струей воды и продолжил приводить свою внешность в порядок. Раздался детский плач. «Да чтоб тебя», ругнулся Тимохин. Утро только началось, а вектор напряженности уже вовсю стремился вверх.
Да что ты сразу орешь, я совсем не дергаю! истерично вопила жена.
Мам, это ты всегда орешь в этом доме! послышался голос Игоря, 14-летнего сына Тимохина.
Немного погодя Марина ворвалась в ванную. В свои 35 она выглядела молодо и ухоженно, даже сейчасв банном халате с растрепанными мокрыми волосамисмотрелась весьма соблазнительно. Только злость Марины отваживала Тимохина от комплиментов или иных жестов внимания.
О, а кто у нас в домике, как всегда? начала тут же жена.
Тимохин ополоснул щеки, сохраняя непроницаемое выражение лица. Самое лучшее в таких ситуацияхотсутствие реакции на раздражитель.
Удобно, правда? не унималась Марина. Вот вам удобно, мужикам!
Она взяла с полки фен, воткнула штекер в розетку, включила, стоя за Тимохиным и выглядывая из-за его плеча, пытаясь рассмотреть себя в зеркало. Суша волосы, Марина нервно водила феном из стороны в сторону. Тимохин придирчиво осмотрел подбородок, оценивая качество бритья.
Умылся, побрился, пожрал, надел непонятную одежонку, и готов! перекрикивала Марина фен.
Вытерев лицо, он развернулся к Марине, всем своим видом демонстрируя желание покинуть ванную комнату. Но ей было необходимо во что бы то ни стало донести свою мысль до супруга.
Пять минут и готов! А женедетей собрать, накормить, самой накраситься, одежду подобрать, ребенкав сад.
Марина выключила фен и прижалась к стиральной машинке, давая пройти Тимохину.
Тот вышел и прошел в коридор, где перед зеркалом хныкала Олька. Она неумело пыталась расчесать свои волосы, завивающиеся на концах в симпатичные кудряшки. Из ванной комнаты снова послышался шум фена, прерываемый нарочито громким ворчанием жены: «У меня сегодня гости на площадке, мне надо выглядеть», «В садик опоздаем, снова выслушивать от воспитателя».
Тимохин вытер слезы у дочери, взял из ее рук расческу.
Давай сюда. Ща все будет. За дело берется папа.
Олька с доверием глянула ему в глаза и улыбнулась.
Расчесал дочери волосы, как мог собрал волосики в хвостик на макушке. Они с Ольгой рассматривали прическу в зеркале, и Тимохин спросил у идущего мимо Игоря:
Ну что, норм?
Игорь не отреагировал, а Оля энергично закивала и принялась обувать сандалии. Тимохин потрепал дочь по голове и пошел за сыном на кухню.
Небольшой плоский экран, установленный на стене, показывал новости. Игорь сидел за столом напротив, на ощупь поедая яичницу, так как все внимание ушло в соцсети, которые он просматривал в телефоне. Тимохин взял со стола полупустую кружку с кофе, сделал глоток, слушая передачу.
Сын экс-губернатора Михаила Линника решил пойти по стопам своего отца и зарегистрировался кандидатом в депутаты Законодательного собрания, вещал диктор. В дальнейшем Леонид Михайлович намерен добиваться губернаторского кресла.
На экране появилось изображение упомянутого Леонида Линникабрюнета лет сорока, дающего интервью корреспондентам.
Вот козел, Тимохин поставил кружку на стол.
Пап, ты чего? отреагировал на реплику Игорь.
Тимохин молча выключил телевизор и снова пошел в прихожую.
Оля стояла в одной сандалии, а в руках держала вторую, мучилась с металлической застежкой.
Тихонов взял из ее рук обувь и, расстегнув ремешок, отдал обратно.
Спасибо, папа.
Из ванной вышла Маринас макияжем, красивой укладкой, но все еще в халате и раздраженная.
Ну, куда ты обуваешься уже? набросилась она на Ольку. Видишь: мать не одета еще?
Оля застыла на месте, держа сандалию в руках.
Дурдом какой-тобросила Марина и ушла в комнату.
Тимохин назвал про себя жену стервой, а сам присел на корточки перед дочкой.
Ты это, давай второй надевай, мама сейчас махом, шепнул он ей. А я пойду тоже одеваться, а то папе на работе дадут по жопе за опоздание.
Оля засмеялась.
Из комнаты вышла Марина. Женщина, которая свела Тимохина с ума пятнадцать лет назад. С годами она стала еще привлекательнее, но характер портился. Возможно, Тимохин сам был отчасти в этом виноват На Марине был брючный костюм, из-под пиджака выглядывал топ с глубоким декольте.
Там такая работа, что не страшно, даже если уволят сразу, прокомментировала она, уже без злости и раздражения, а так, по привычке.
Тимохин придерживался выбранной стратегиимолчание. Марина, наклонившись, обувала туфли.
Хотя нет, добавила она, без папы все пропадет, он ведь у нас гроза телефонных воришек.
Протянув руку к декольте жены, Тимохин одернул вниз топ, заглянув глубже. Марина шлепнула его по руке. Оля, уже уставшая ждать маму, начала что-то ковырять в стене. Из кухни вышел Игорь.
Пап, арестуй маму, она неуважительно относится к стражу порядка, внес он свой вклад в утренний семейный полилог.
Марина выпрямилась, готовая дать достойный ответ и сыну, но заметила занятие Оли.
Дочка, не нужно портить квартиру, за которую, выразительный взгляд на мужа, мама еще не расплатилась.
Взяв Олю за руку, Марина вышла, захлопнув дверь перед носом Тимохина, намеревавшегося чмокнуть обеих на прощание.
Художники и соседи
Задержаться на лестничной площадке у почтовых ящиков Тимохина заставили нарисованные мелом на почтовых ящиках крестики. Соседка, пожилая женщина, также в раздумье созерцала необычные художества.
Здравствуйте, Елена Андреевна, поздоровался Тимохин.
А, Алексей. Вот полюбуйся.
Крестики? спросил он.
Они, родимые, кивнула Елена Андреевна. И на моем, вот, стоит. И на Марии Степановны с седьмого.
А на моем не стоит.
Ну вот и думай теперь, что хотели
Она, кряхтя, спустилась по лестнице на первый этаж.
Кто хотел? спросил Тимохин, спускаясь следом.
А шастали тут двое. Темненькие. Не русские, кажись. Спросила, чего хулиганят.
Елена Андреевна остановилась у двери в свою квартиру.
И что? уточнил он.
Соседка пожала плечами и скрылась за дверью, не ответив. Тимохин тоже пожал плечами, постоял секунду, затем вернулся к ящикам и переписал номера отмеченных крестиками в свой блокнот. Теперь пора было спешить в участок.
Проходя по двору, Тимохин увидел впереди, у следующей девятиэтажной панельки, двух подростков, рисующих что-то на стене дома.
Он неслышно подошел к ним сзадина стене крупными черными буквами красовался номер телефона. Мальчишки были в легких кофтах с накинутыми на головы капюшонами, рюкзаками за спинами. Наверное, немного старше Игоря, прикинул про себя Тимохин. Один держал в руке баллончик с краской.
Восьмерка кривовато получилась, отметил вслух Тимохин.
Парни резко обернулись.
Изображая ценителя живописи, зажав рабочую папку локтем, прищуривая глаза и массируя подбородок, Тимохин делал вид, что внимательно рассматривает надпись, как будто картиной любуется. На самом деле, он уже запомнил особые приметы парней. Сережка в ухе белобрысого и шрам над левой бровью, у лысого на шее виднеется часть татуировкикрыло, на пальце крупный перстень.
Краски скудноваты
Он сделал шаг ближе к парням. Тот, что с татуировкой, державший баллончик, тут же бросил его в Тимохина и крикнул напарнику «Валим!», после чего оба смотались.
Тимохин успел среагировать, закрыв лицо. Баллончик попал в руку и упал на землю. «Засранцы», проворчал он, потирая ушибленное место. После сфотографировал нарисованный на фасаде дома номер телефона, поднял баллончик и закрасил несколько цифр. И далекому от полиции человеку было понятно, что молодые люди рекламируют какую-нибудь наркоту.
Именно в этот момент мимо дома шел, опираясь на палочку, Иван Петрович, сосед, остающийся к своим 70 годам на удивление бодрым и энергичным. Он не преминул остановиться:
Здравствуйте, товарищ Тимохин.
Доброе утро.
Да где же оно доброе, когда родная милиция фасады домов портит?
Иван Петрович с укором глядел на баллончик в руке Тимохина.
Тот сначала смутился, но потом открыто посмотрел в глаза Ивану Петровичу и поправил соседа:
Не милиция, а полиция. Не мешайте работать.
Ну-ну, буркнул Иван Петрович и побрел прочь, говоря как бы себе под нос, но нарочито громко:
Иди на своем доме и работай, полицейский Сталина на вас нет!
Да, утро понедельника начиналось интересно. Тимохин побрел на работу, предвкушая череду мелких делкраж документов, кошельков и мобильников, бытовые скандалы, пьяные драки и прочая, и прочая Но в следующем дворе его ждала очередная причина для остановки.
Недалеко от мусорных баков он заметил полицейский УАЗик, накрытое черным полиэтиленом тело и некоторое количество зевак, с которыми беседовал Петров, его коллега. «Моложе меня лет на десять, а делами занимается раз в десять более интересными и важными», вздохнул про себя Тимохин. Заметив его, Петров махнул.
Сослуживцы пожали друг другу руки.
Что тут у тебя? поинтересовался он.
Мужик вышел вынести мусор, упал посреди улицы, охотно поделился Петров. Наверное, сердце.
Тимохин подошел ближе к телу, руки зачесались узнать подробности, опросить свидетелей, поразмышлять о происшествии.
Ага, посмотри, вдруг он телефон у кого спер и в розыске, съязвил Петров, заметив, как у коллеги загорелись глаза, и громко заржал. Но все-таки присел на корточки рядом с телом, откинул край полиэтилена.
Тимохин глянул в лицо умершему, потом на Петрова.
Это Сидоренко Паша, умерший оказался знакомым.
Уже выяснили, сказал Петров и поспешно прикрыл труп.
Затем он отечески похлопал сослуживца по плечу, как бы разворачивая его восвояси. Тимохин спокойным коротким движением убрал с плеча руку коллеги.
Это мой одноклассник, счел нужным пояснить он.
Тимохин и Петров некоторое время смотрели друг другу в глаза, потом Петров почесал подбородок и согласился:
Ну ладно, это может пригодиться. Мало ли что вскрытие покажет.
Я забегу тогда сегодня, воодушевился Тимохин.
Давай, снова согласился Петров.
Тимохин пошел, наконец, на работу. Его теперешнее настроение мог бы удачно проиллюстрировать какой-нибудь первоклассник, вприпрыжку с портфелем торопящийся в школу после известия о замене нелюбимой математики на любимую физкультуру.
Мертвые одноклассники
Когда Тимохин, наконец, добрался до участка, возле кабинета его ожидали уже около десяти человек, преимущественно женщин разного возраста. Он громко всех поприветствовал и попросил проходить в порядке очереди. Сам вошел в кабинет и прошел к своему столу в углу у окна.
И потянулась «серая будня», как любил Тимохин исковеркать это слово, унылое, как его жизнь в последние годы.
Первый заявитель, женщина лет шестидесяти, жаловалась на зятя и просила арестовать его.
Что послужило причиной конфликта?
Да этот найдет причину, прости господи. Буйный он. Не знаю, что дочка в нем нашла. Зачем вообще было рожать от такого детей, чтобы по ночам раздетой к матери убегать?