И кто знает, возможно, когда она попросила меня заняться сексом с ее истинной формой, она не шутила. Может, она хотела посмотреть, смогу ли я переспать с ней настоящей. Может, я обидел ее чувства, когда отказал ей и попросил трансформироваться в Чони.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Конфетка рассказала мне все грязные секреты других солдат. Кого что возбуждает, у кого какие фетиши, в каких людей она для них превращается.
С ее слов полковник обычно заставляет ее превращаться в японскую школьницу с фотографии, что он носит в нагрудном кармане.
Обычно он не занимался с ней сексом в этой форме, предпочитая просто дрочить ей на лоб или ягодицы, в то время пока она со стоном сосала свой большой палец.
Во всем отряде у МакКлина были самые необычные запросы. С его богатым воображением он всегда заставлял ее превращаться в самых диковинных женщин, которых он только мог выдумать. Поначалу это были простые женщины-шалуньи из мира фэнтези, такие как феи, вампиры или эльфы. Но потом они стали становиться все менее и менее человечными: девушка-дьявол с ярко-красной кожей, русалка, медуза. А после его начали привлекать фурри.
Он заставлял ее превращаться в девочек-кроликов, девочек-кошек, девочек-леопардов. Затем он перешел на плюшевые игрушки, и ей пришлось преобразовать свою кожу так, чтобы она как можно больше походила на искусственный мех плюшевых животных. Иногда он требовал отрастить шесть грудей или дополнительные руки. Временами он хотел, чтобы она увеличила свой клитор до размера члена и трахала им его в задницу. Конфетка большую часть времени относилась к этому очень профессионально. Она ни разу ему не отказала. Ну, кроме одного раза, когда она рассмеялась ему в лицо и не могла перестать смеяться до тех пор, пока он с красной рожей не выбежал из ее палатки. В тот раз он спросил, не может ли она превратиться в Сейлор Мун - персонажа японского аниме.
Однако хуже всех был ЛеФорж. Секс ему походу вообще не нравился. А вот что ему и правда было по душе, так это причинять людям боль. Военная шлюха была создана так, чтобы выносить максимум насилия со стороны солдат-садистов, если это было их желанием. Синяки и прочие увечья на их теле не оставались, но чувствовать боль они все равно были в состоянии. ЛеФорж только и делал, что требовал ее превратиться в своих врагов. Или кого-то, на кого он был весьма зол. Иногда это был полковник. Иногда очередная бывшая, что бросила его. Но чаще всего это был МакКлин. Он приказывал ей стать той личностью, на которую в данный момент он затаил обиду, а после выбивал из нее все дерьмо и жестко насиловал до тех пор, пока она не начинала истекать кровью. Он не мог кончить, не узрев вида крови, поэтому на всякий случай всегда приносил с собой нож. После обслуживания ЛеФоржа Конфетка практически всегда плакала. Эмоции были не свойственны военным шлюхам, но ЛеФоржу все же удавалось пробить ее на слезы. Особенно в те дни, когда он заставлял ее превращаться в МакКлина и яростно насиловал последнего в жопу, при этом отбивая капралу позвоночник и почки, или же перекатывая его на спину ради прямого зрительного контакта, пока он его душил и трахал, как последнюю шалаву. Конфетка отказала ему лишь однажды, когда он захотел, чтобы она трансформировалась в меня.
В тот момент я должен был осознать, что она испытывает ко мне чувства. Ведь она, считай, заступилась за свою любовь. Конечно, я могу ошибаться во всем этом, но я уверен, что она, по крайней мере, считает меня чем-то большим, чем просто другом. Я самый близкий человек, что у нее есть. Ее друг, ее семья, ее любовник.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
О том, что Конфетка испытывает ко мне чувства, я даже не подозревал до того нашего памятного вылета из Кении...
Она была в своей истинной форме на протяжении всего полета, сидела рядом со мной, за весь полет ни проронив ни слова. И да, она держала меня за руку.
Она выглядела полностью опустошенной. Словно была уверена, что это наша последняя встреча. Предполагалось, что я получу место торгового представителя в компании по производству мобильных телефонов, а ее, вероятно, направили бы работать в казино или в зал повышенной комфортности при аэропорте.
Вот только конец нашей с ней дружбы меня не волновал от слова совсем. Меня больше беспокоило то, что я, вероятно, никогда больше не увижу Чони. До того, как ее призвали и отправили служить в Африку, она была профессиональным игроком в пилабол. Чони просто одержима пилаболом, и она наверняка займётся им снова по возвращении в Штаты.
Но когда полковник Дюпон громогласно объявил, что домой мы не летим, ее лицо просто засветилось от облегчения и радости оттого, что мы еще какое-то будем вместе. Она еще крепче сжала мою руку и прижалась ко мне своими короткими светлыми кудряшками.
Вот только я не разделял ее оптимизма по поводу возвращения в строй. Меня обуревало волнение.
- Какая-то херня творится, - тихо сказал МакКлин, сидя позади меня.
Я чувствовал тоже самое. Во всем этом было что-то аномальное. То, что полковник ничего не стал объяснять. И то, каким голосом он это произнес.
Дело пахло керосином. Я нутром чувствовал, что живыми мы не выберемся. Ни я, ни Конфетка, ни... Чони.
Мысли о судьбе Чони полностью захватили мой разум, пока наш самолет летел все дальше и дальше на север. Конфетка прижималась ко мне, но я ее даже не замечал.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Следующее сообщение застало нас врасплох. Нам было приказано прыгать с парашютом в снежную бурю посреди ночи, на глыбы льда где-то в Северном Ледовитом океане. Мы покинули самолет четко друг за другом, но большинство солдат в кромешной тьме приземлились прямиком в ледяную воду. Мы слышали истошные крики некоторых из них, что барахтались в пучине без каких-либо ориентиров, но полковник Дюпон даже не обратил на них внимания. Для него было очень важно не прекращать движение.
Конфетке и мне посчастливилось оказаться на одном из айсбергов неподалеку от полковника. По его наводке нам сбросили портативные моторы, хотя на льдине нас было всего трое. Чуть западнее дрейфовал айсберг с дюжиной солдат, что просто стояли и смотрели, как мы опускаем моторы в воду и удаляемся от них на нашей ледяной глыбе.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Прорываясь с ревом через арктические воды на ледяных моторных лодках, мы изо всех сил старались не отставать от полковника, айсберг которого был самый маленький, что делало его движение намного быстрее, чем наше.
Он никого не ждал и мчался по воде так быстро, как только мог себе позволить, неустанно счищая снег с лысины и слизывая наледь с усов. Мы были вторыми по скорости, но практически не видели его впереди. Основная часть его войск находилась на одном массивном айсберге, что двигался вдвое медленнее, чем мы, даже несмотря на то, что у них было три двигателя.
МакКлин был на айсберге вместе с нами. Он стоял впереди, направляя прожектор, дабы мы могли видеть хоть что-то сквозь шторм во мраке ночи.
Конфетка приняла свою мужскую форму жгучего латиноса. Она управляла мотором, направляя нас вперед, покуда ледяная вода непрерывно брызгала нам в лицо, обжигая словно ливень из игл.
Мне отводилась роль штурмана Конфетки, но я больше переживал за Чони. Я видел, что она благополучно добралась до одного из айсбергов, но боялся, что ее группа потеряется во время шторма.
- Не спускай глаз с полковника, - говорила Конфетка каждый раз, когда я оглядывался назад, чтобы убедиться в том, что она по-прежнему следует за нами, даже после того, как мы полностью потеряли полковника из виду.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
По мере нашего пути вода вскоре превратилась в слякоть, что весьма нас замедлило. Затем ледяная каша превратилась в лед, нам пришлось вступить на него и продолжить путь пешком.
Лед угрожающе трещал под каждым нашим шагом, но в итоге мы добрались до местности с более толстой ледяной основой без происшествий. Наши припасы делали нас такими тяжелыми, что можно считать чудом то, что мы не провалились.
- Это земля или просто айсберг побольше? - спросила Конфетка.
- Мы же в Арктике, - ответил я ей. - Здесь кругом только лед.
Как оказалось, к тому моменту полковник уже разбил лагерь в полумиле от нашей высадки. Тяжело пыхтя он планомерно вытаскивал крупнокалиберные пулеметы из водонепроницаемых ящиков и расставлял их по периметру лагеря.
- Капрал, - небрежно кинул он МакКлину, словно тот был рядом с ним все это время, - проверить периметр!
МакКлин беспрекословно подчинился приказу и с дробовиком наперевес бросился в снежную бурю.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
На меня и Конфетку полковник ни обращал ни малейшего внимания, словно нас там и не было.
Мы отошли в сторону от лагеря и стали ждать остальных.
И вот, спустя какое-то время, вдалеке забрезжили огни.
- Это они? - спросила Конфетка.
Я присмотрелся. К нам направлялись примерно полтора десятка солдат.
Я сразу узнал ЛеФоржа. Он шел, на ходу счищая снег со своих очков и поигрывая мускулами. Были также майор Кьюнифер и лейтенант Чейз. Позади всех, прикрывая тыл, шла Чони.
Увидев, как она идет ко мне по снегу, я почувствовал невероятное облегчение. Спокойная как танк, с непроницаемым взором, с волосами, усыпанными белыми хлопьями снега, с гранатометом через плечо, это была Чони во всей своей красе.
Майор и его люди сразу же направились прямиком к крупнокалиберным пулеметам и произвели несколько проверочных залпов вдаль. Затем они молча кивнули друг другу.
Я широко улыбнулся приближающейся к нам Чони, а она лишь слегка улыбнулась мне в ответ.
При виде выжившей Чони Конфетка даже не пыталась скрыть своего разочарования, нервно дергая себя за тонкие латинские усики.
- Кто еще выжил? - спросила меня Чони.
- Только мы, - ответил я.
- Стопудово здесь окопались уклонисты, нюхом чую, - сказала она.
- Ага, - ответил я.А они-то, походу, уверены, что в таком месте их никто искать не станет.
И вот война началась для нас снова.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Проходит еще один день.
МакКлин отказывается возвращаться в палатку офицеров. Он просто качает головой и уходит в свою палатку.
Мы с Чони и ЛеФоржем решаем проверить их. Дни сменялись днями, а они даже не двигались со своих мест. Просто сидели за пультом и смотрели в пустоту.
- Сэр? - спрашиваю я майора Кьюнифера. - Что происходит?
Нет ответа.
- Сэр, вы меня слышите?
В ответ опять тишина.
ЛеФорж щелкает пальцами перед лицом майора.
Тот даже не моргает.
- Он что, умер? - спрашивает француз.
Чони щупает его запястье.
- Нет, пульс у него есть.
Мы выжидаем. И вот майор облизывает губы и глубоко вздыхает.
- Майор? - спрашивает Чони.
Нет ответа.
Они словно не хотят больше разговаривать, не хотят двигаться, не хотят отдавать приказы.
- МакКлин был прав, - говорю я. - Какая-то херня творится.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Мы пробуем накормить офицеров. Вероятно, они не ели несколько дней.
Они жутко обезвожены. Я запрокидываю голову полковника и отправляю ложку пюре из зеленого горошка ему в рот. Что-то попадает в горло, но большая часть стекает по усам, когда я открываю ему рот для следующей порции.
МакКлин пытается накормить лейтенанта, а Чони майора.
ЛеФорж же просто нам мешает. Он тупо ржет над офицерами, тыкает в них пальцем и лает им в лицо.
Но им, походу, все равно.
- Они словно в коме, - говорю я.
- Нет, они не в коме, - отвечает Чони. - Они все в сознании, просто не реагируют на происходящее вокруг.
- Даже когда я делаю так? - спрашивает ЛеФорж, вываливая свой пенис из штанов и хлопая им по щекам полковника.
- Да, - спокойно отвечает Чони. - И как только они придут в себя, ты очень пожалеешь о содеянном.
- Ну, это вряд ли, - говорит ЛеФорж.Они ж, считай, что овощи.
- Я тебе только что сказала, что они не в коме, - отвечает она. - Они прекрасно осознают, что с ними происходит.
- Тогда почему же они ни хрена не делают? - спрашивает ЛеФорж.
У Чони нет ответа на этот вопрос.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
- Они перестали разговаривать, потому что война закончилась, - говорит МакКлин, не глядя никому из нас в глаза. - Они только что выиграли последнюю битву и осознали, что война окончена. На этот раз навсегда. И больше не будет никаких войн. Никогда. А ведь все они кадровые офицеры.
- Они просто потеряли смысл жизни. У них больше нет причин разговаривать, нет причин куда-то переезжать. Они просто отказываются жить.
Это самая длинная речь, что я когда-либо слышал от МакКлина.
- Им теперь просто все равно, - говорит он.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Еще несколько дней мы продолжаем за ними ухаживать.
Надвигается шторм, и единственный климат-контроль, что у нас остался, это тот, что уже на наших телах. Я разрезал парашют и пришил его в качестве подкладки к своей униформе, чтобы чтоб хоть как-то ее утеплить. Я перестал носить при себе пистолет, так как холод его металла просто невыносим.
Наша провизия на исходе. ЛеФорж предлагает выдолбить яму во льду и порыбачить.
- А ты представляешь, какой толщины этот лед?спрашиваю его я.
В ответ он просто пожимает плечами.
МакКлин же продолжает делать себе татуировки.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
- Иди за мной, - говорит Чони.
Она тащит меня в офицерскую палатку и просовывает палец в дыру на спине полковника.
- Что это? - спрашиваю я, наклоняясь, дабы получше рассмотреть.
Пулевое отверстие.
- Но крови нет, - говорит она.Походу, это что-то вроде химического оружия.
- Думаешь из-за этого они стали такими?
Она кивает.
Ранения есть у всех троих.
- Но, в той битве ни у кого из наших солдат подобных ран не было, - говорю я.
- Ничего не могу сказать, - отвечает Чони.Может они прицельно били по офицерам.
- Ты же была там, - говорю я.Ты слышала шлаковые выстрелы?
- До того, как меня вырубило, я ничего не слышала, - отвечает она.
- Мы должны поговорить с МакКлином... или с Конфеткой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Конфетки нет ни в одной палатке. Походу снова прячется от ЛеФоржа. А МакКлин увиливает отвечать на наши вопросы.
- Наш враг использовал шлаковые пули?спрашиваю я.
МакКлин пожимает плечами.
- Ты их слышал или нет?
- Да его там даже не было, - говорит ЛеФорж. - Он же трус. Он, стопудово, прятался под снегом в миле отсюда. Мы должны повесить его, как уклониста.
- Я был там, - говорит МакКлин.
- Так и что же произошло?
- Я не знаю, - отвечает он.Я сам толком не понимаю, что там случилось.
- Как это ты не понимаешь? - спрашивает Чони.
- Ну, это не так-то просто объяснить...отвечает он.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
С того момента, как мы прибыли в Арктику, имела место быть всего одна битва.
Поступили неопределенные сообщения о движении в нашем направлении, но четких данных не было.
ЛеФорж и я остались охранять лагерь, а все остальные направились на север. Большинство из них мы больше не видели. По официальному отчету численно превосходящий противник, отлично ориентирующийся на местности, атаковал их сразу со всех сторон. Полковник, майор, лейтенант и МакКлин приняли решение отступать, чтобы увести раненых (Кэт, Вильгельма, Джефферсона и Чони) в безопасное место.
Больше никто не выжил. Кроме Конфетки, которая вернулась в лагерь на следующее утро одна.
Но МакКлин рассказывает нам другую версию...
- Мы там были совсем одни, - говорит он. - Я взглянул на запястный монитор лейтенанта Чейза. Датчик не определял никаких биосигналов кроме наших.
- Так и что тогда их всех убило? - спрашивает ЛеФорж.
- Они сами. Убили друг друга, - отвечает МакКлин.Мы пришли, а там никого нет. Офицеры сошли с ума. У них начались галлюцинации и они открыли огонь по своим иллюзиям, пока те не растворились в буране. А после определить кто друг а кто враг стало невозможно, и они начали палить друг в друга.
- Их разум помутился, - продолжает он. - Они не знали, что делать после окончания войны, поэтому и отправили нас в эти ебеня, чтобы мы здесь развязали новую войну.
Он умолкает, и мы молча смотрим друг на друга. Я не уверен, шутит он, рехнулся или просто тупой. Или же он говорит правду.
- Найди Конфетку, - говорю я Чони. - Она была там дольше всех.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ЛеФорж: Так значит, мы здесь ни за хер собачий пропадаем?
МакКлин: Кроме нас тут больше никого нет. Смирись.
Лефорж: Бьюсь об заклад, никто даже не знает, что мы здесь!
Я: Завязывай. Мы еще не знаем, что происходит. У всех офицеров есть следы шлаковых ранений, и они не боевого происхождения. Мы считаем, что в этом причина их кататонии.