Это было испытание. Или, возможно, последнее третье условие. Глядя в насмешливые Гринины глаза, Влас крепко пожал его руку. Рука оказалась крепкой, ни холодной, ни горячей, вполне себе нормальной.
У меня тоже будет условие, сказал он, не разжимая пальцев, не отводя взгляда. Ты расскажешь мне, что случилось в Гремучем ручье. Про всю эту чертовщину расскажешь.
Расскажу, легко согласился Гриня и так же легко высвободил из захвата свою ладонь. А захват у Власа был крепкий. Он и сам был крепкий, хоть и невысокий. Как говорится, мал да у дал. Не сработала удаль с упырем. Упырь оказался удалее
А этот Влас оглянулся.
Горыныч? Гриня оборачиваться не стал. Гуляет где-то, наверное. Власти у меня над ним нет, так маленькое влияние имеется. Не переживай, товарищ командир, как объявится, я вас первым делом друг другу представлю. Познакомлю тебя сразу с тремя его головами, сказал и невесело хохотнул.
* * *
Это был риск. Можно сказать, это был огромный риск, но чуйка, которая никогда Григория не подводила, нашептывала, что Власу Головину можно доверить даже такую тайну. Да и выбора у него другого нет. Он ведь не соврал, когда сказал, что нуждается в помощи.
Митяя до схрона донес Горыныч, а Григорий с Севой на себе тащили бесчувственного Власа. Сева попытался было узнать, за что Григорий так с товарищем командиром, но Григорий от его расспросов отмахнулся. Да и парню, видно, было не до того. От пережитого все они еще никак не могли прийти в себя.
В землянке Григорий быстро осмотрел Митяя, пощупал полыхающий жаром лоб, изучил рану на шее. Его собственных знаний хватило лишь на то, чтобы понять, что без медицинской помощи парень долго не протянет, умрет или от кровопотери, или от инфекции. Мелькнула шальная мысль дать Митяю умереть, чтобы потом тот восстал вот таким неутомимым и неубиваемым. Но мысль эту Григорий тут же отбросил. Во-первых, не желал он единственному сыну такой не-жизни, а во-вторых, в случае с Митяем смерть могла оказаться самым обыкновенным концом, а никаким не переходом в иное бытие. Значит, придется спасать. А перед этим договариваться с Власом.
Договорились! Не ошибся он в товарище командире. Не то чтобы доверился Головину сразу и всем сердцем, но точно знал, что если Влас и решится всадить ему в грудь осиновый кол, то сделает это спереди, а не со спины. Пока и этого факта хватало для того, чтобы записать Власа в союзники, а не в противники.
Собирались быстро. Да и нечего им было особо собирать! Разве только наспех побросали еду в вещмешки. Севу Григорий разбудил прямо перед выходом. Сам усыпил, сам и будил. Сева вскинулся, завертел башкой, увидел неподвижного Митяя, бросился к нему. Подружились пацаны.
Живой, сказал Григорий устало. И едва не добавилпока живой.
Дядя Гриша, ему нужно к врачу. Сева тоже первым делом потрогал Митяев лоб.
Знаю. Вот товарищ командир обещал нас к врачу отвести.
На Власа Сева уставился одновременно с удивлением и облегчением.
Про упырей он знает, сказал Григорий. А с Горынычем мы его потом как-нибудь познакомим.
По потемневшему лицу Власа было ясно, что знакомиться с Горынычем ему не хочется. А вот Сева наоборот обрадовался. Сева тоже понимал, что Влас хороший союзник.
Снаружи Горыныча не оказалось, носился где-то по своим собачьим делам. Пришлось мастерить носилки из осиновых стволов и старого одеяла. Несли по очереди: то Сева с Григорием, то Влас с Григорием. Пока несли, Митяй ни разу не приходил в себя, но Григорий отчетливо слышал быстрое биение его сердца. Слишком быстрое, но тут уже ничего не поделать.
Горыныч нагнал их на рассвете, вынырнул из зарослей орешника. Горыныч вынырнул, а Влас отшатнулся, вскинул автомат.
Тихо! Тихо, товарищ командир! Свои! сказал Григорий успокаивающе и аккуратно поставил носилки с Митяем на землю. Мало ли, вдруг руки сейчас могут понадобится. И даже непонятно, кого от кого придется защищать. Горыныч, это свой.
Горыныч оскалился двумя головами, замер в нескольких метрах от Власа. Влас опустил автомат. Кремень-мужик! Сам бы Григорий, окажись на его месте, сразу бы начал палить. А этот ничего, держится.
Горыныч не стал обращать внимание на Власа, по-кошачьи крадущейся походкой подошел к носилкам, склонился над Митяем. Влас снова дернулся, Григорий предупреждающе схватил его за рукав.
Не мешай, сказал шепотом.
Горыныч лег рядом с Митяем, положил одну из голов ему на грудь. Теперь уже дернулся и сам Григорий. Не потому, что испугался, что пес причинит его сыну вред, а потому, что башка Горыныча весила немало, а сил у Митяя осталось в обрез, он и без этой тяжести на груди дышал еле-еле. Но обошлось. Горыныч голову тут же поднял, словно просто выслушивал сердцебиение. Поднял, вопросительно глянул на Григория. Тот едва заметно кивнул. Рядом с шумом вздохнул Влас. А Горыныч уже высунул длинный черный язык и языком этим принялся вылизывать Митяево лицо. Вылизывал долго и старательно, а когда закончил, в дело вступила Костяная башказависла над Митяем на этих своих позвонках, клацнула челюстями, застыла. Что там между ними происходило, Григорий не знал, но мог догадываться. Горыныч помогал его сыну продержаться. Точно так же он неделю назад помогал и самому Григорию.
Что он делает? спросил Влас и потянулся за папиросами.
Что-то делает. Григорий протянул руку, и Влас вложил в нее полупустую пачку.
Когда папироса догорела, Горыныч отошел от носилок, а Митяй пришел в себя. Он сел, осмотрелся. Вид у него был ужасный, не лучше, чем у упыря, но все же Митяй оставался человеком. Григорий был в этом совершенно уверен.
Батя? позвал Митяй и попытался встать.
Я тут! Григорий загасил папиросу, шагнул к Митяю, поддержал за плечи.
Что это? Что со мной было?
Отключился.
С другой стороны к Митяю уже спешил Сева. Влас не двигался с места, смотрел больше на пса, чем на Митяя. Ну да Григорию было не до Власа.
Как себя чувствуешь? спросил Сева, подныривая под безвольно болтающуюся Митяеву руку, помогая устоять на ногах.
Нормально. Тот попытался отстраниться. Да что ты меня обнимаешь, как бабу?
Смирно стой, велел Григорий. Никто тебя не обнимает.
Он по-прежнему чувствовал лихорадочное биение Митяева сердца, но жара уже не было. Интересно, надолго ли?
А где?.. Митяй снова принялся вертеть головой.
Конец им, ответил за Григория Сева.
Это хорошо. Митяй криво усмехнулся. А то я думал, что это нам конец.
Будет и нам конец, если не поспешим, подал голос Влас. Сам идти сможешь?
Куда?
Влас задумался, наверное, прикидывал, сколько им нужно идти.
Напрямую не попремся. На дороге наверняка будут патрули. Придется сделать крюк километра в три, но так безопаснее. Тимофей Иванович живет на окраине, через весь город идти не придется.
Тимофей Иванович? Митяй вопросительно посмотрел на Григория.
Врач это, сказал Григорий. Тебе нужно к врачу, сынок.
Не нужен мне никакой врач! Митяй попытался высвободиться, пошатнулся и затих. Характер есть, а сил, чтобы характер проявить, пока нет.
Пока сможем тебя нести, понесем, сказал Григорий таким тоном, что спорить никто не стал. Даже Митяй. Я не знаю, надолго ли тебя хватит. А в город с носилками не сунешься, значит, там придется уже на своих ногах. Выдержишь?
И не такое выдерживал. А где Горыныч?
А Горыныч словно только того и ждалк Митяю сунулась Костяная башка, приветственно клацнула зубами. Григорий скорее почувствовал, чем увидел, как напрягся Влас. А Митяй погладил Костяную башку по черепушке, спросил:
Это ж ты меня сейчас, да? Как тогда батю?
Костяная башка в ответ снова клацнула челюстями. Тяжело вздохнул, почти застонал Влас.
С тобой, трехголовый, тоже надо бы что-то сделать, сказал Григорий задумчиво. Куда тебе такому красивому в город?
Это он легко, усмехнулся Митяй и заговорщицки глянул на Севу. Тот кивнул. Горыныч, а проверни-ка еще раз тот трюк!
Митяй едва стоял на ногах, был белым, что полотно, но во взгляде его читался детский восторг.
Что еще за трюк? только и успел спросить Григорий.
Спросить-то успел, а вот разглядеть сам трюк не вышло. Только что стояла посреди полянки трехглавая монстраи вот уже вместо одного трехглавого два одноглавых пса. Нет, не дватри! Просто третий с костяной башкой едва различим и больше похож на призрака. Надо признать, очень страшного призрака. На память сразу пришла собака Баскервилей из любимой книги про Шерлока Холмса. Да, увидел бы Шерлок такую собачку, что бы сказал?
Шерлок ничего не сказал, сказал Влас.
Да чтоб меня! Вот, что он сказал и, кажется, едва не перекрестился.
Разделяю твое изумление, Влас Петрович, согласился Григорий. Трюк и в самом деле удивительный.
Он критическим взглядом осмотрел двух Горынычей. Конечно, на дворовых псов они никак не походили, но у каждого из них было хотя бы по одной голове. А что глазюки горят красным и хвосты, что кнуты Ну, такие вот особенности породы! А Костяную башку и вовсе можно не заметить. Что-то подсказывало Григорию, что именно Костяную башку следует отправлять в разведку.
Так они и сделали, когда вышли к городской окраине. Окраина эта ничем не напоминала город. Те же деревянные домишки, та же непролазная грязь, что и везде по весне. Но там, за домишками, виднелись и двухэтажные кирпичные дома, а еще дальше и несколько пятиэтажных. Город хоть и был провинциальный, но не захолустный.
Костяная башка, ты вперед! Велел Григорий. Дай нам знать, если что. А вы, он глянул на двух Горынычей, держитесь, наверное, поблизости.
Носилки бросили еще на опушке леса и теперь Митяй шел своими собственными ногами. Григорий с Севой поддерживали его с двух сторон, чтобы не упал. Чувствовалось, что сил у Митяя осталось совсем мало. И жар возвращался.
Далеко еще? Григорий обернулся к Власу.
Вон его дом! Влас указал на стоящий на отшибе домик. Сейчас главноедо него добраться.
Это было не самое простое задание, потому что весеннее солнце уже светило вовсю, жгло лоб словно каленым железом. Григорий впервые пожалел, что не носит шапки. Сейчас бы шапка ох как пригодилась. И морду бы чем-нибудь прикрыть.
На морду он натянул шарф. Почти до самых глаз. Взъерошил волосы, закрывая изрядно отросшими кудрями лоб. Свободную руку спрятал в карман. Полегчало. Похоже, солнце его не испепелит, все это сказочки и враки! Но вот на пляже ему отныне не валяться.
Откуда ни возьмись объявился Костяная башка. Вот прямо из воздуха, если уж на чистоту.
Ну? спросил Григорий. Тихо все?
Костяная башка слабо вильнул костяным хвостом, снова исчез.
К дому доктора шли с максимально возможной скоростью, Митяя тащили почти волоком. Со стороны они, наверное, походили на компанию загулявших пьянчуг.
Запертую калитку Григорий открыл под многозначительным взглядом Власа. Открыл без особых проблем, втолкнул внутрь Митяя, сунулся сам. Двор охраняла лохматая дворняга. Должна была охранять, но сейчас она молча лежала, распластавшись на земле, у лап одного из Горынычей. Вот и хорошо, лишний шум им ни к чему.
Дальше действовал Влас, крадущейся походкой подошел к крыльцу, постучал в окошко условным стуком. Какое-то время, Григорию показалось, что целую вечность, ничего не происходило, а потом по-стариковски сухая рука отдернула занавеску, в окне показалось сморщенное, похожее на печеное яблоко лицо.
Кто там? сварливо спросил скрипучий голос.
Свои, Тимофей Иванович, сказал Влас и встал так, чтобы старик мог его разглядеть.
Разглядывали Власа долго, снова целую вечность, а потом занавеска вернулась на прежнее место и потянулись минуты ожидания.
Что-то он не спешит, сказал Григорий зло.
Возраст. Влас пожал плечами. Сейчас откроет.
Словно в подтверждение его слов из-за двери послышались шаркающие шаги, и дверь с неожиданной силой распахнулась.
Что ж вы такое творите, Влас Петрович? послышался из полумрака сеней все тот же сварливый голос. Фрицы кругом, а вы среди бела дня!
Обстоятельства, Тимофей Иванович, сказал Влас, как показалось Григорию, смущенно. Мы войдем?
Да заходите вы уже быстрее! Одного не могу понять, почему Жучка молчит? Она ж чужих непременно облаивает.
Так мы свои, сказал Григорий, втаскивая в сени Митяя. Следом задвинулся Сева. Влас вошел последним и тут же запер дверь на засов.
Идите в комнату! Велел старик. Его скрюченный силуэт уже виднелся в дверном проеме. Раненого кладите на диван. Я сейчас приду, только вымою руки.
Вдвоем с Севой они уложили окончательно обессилевшего Митяя на обшарпанный кожаный диван и остались стоять над ним истуканами.
Старик вернулся на удивление быстро, в руках у него был потертый медицинский чемоданчик. Сам же он чем-то неуловимо напоминал Зосимовича, хоть и был лет на двадцать старше.
Ну-с, давайте посмотрим, что у нас тут, сказал он, закатывая рукава некогда белой, а сейчас пожелтевшей от частых стирок сорочки. Глядя на эту сорочку, Григорий как-то сразу понял, что живет Тимофей Иванович один, без женщины. Ни одна уважающая себя хозяйка не допустила бы такого безобразия. Вот его Зося все белое сначала кипятила, а потом еще и крахмалила. В сердце кольнуло. Как давно он не вспоминал свою Зосю? Давно Но сейчас воспоминание это было светлым, не пугающим. И перед внутренним взором Зося встала той, какую он привык видеть и хотел помнитьвеселой, рыжеволосой, зеленоглазой.
А старик уселся на придвинутый Власом табурет, на соседний поставил свой уже раскрытый чемоданчик. Лицо ее выражало теперь не неудовольствие, а озабоченность.
Разденьте его, сказал он, прилаживая на переносицу очки. Одно из стекол было разбито, дужка замотана пластырем. Ну, давайте живее, господа!
Господа, хмыкнул Сева, но под строгим взглядом Григория тут же залился смущенным румянцем.
Митяя Григорий раздел сам. Раздел, отступил в сторонку, вперил взгляд в старика.
Тот, вопреки своей прежней неспешности, сейчас действовал быстро и ловко. На весь осмотр ушло совсем немного времени.
С лихорадкой понятно бубнил он себе под нос, лихорадка из-за пневмонии. Но, господа, имеет место серьезнейшая кровопотеря. Откуда?
Он снизу вверх посмотрел сначала на Власа, потом на Григория.
Мы не знаем Тимофей Иванович, быстро сказал Влас. Отбили парня у немцев уже вот таким.
Это был правильный ответ, и за этот ответ Григорий был Власу безмерно благодарен. А старик уже внимательно разглядывал запястье Митяя. То самое, со следами
Странная рана, снова бубнил он себе под нос. Странная, но ведь не смертельная? А других я не вижу. И внутреннее кровотечение я могу исключить с высокой долей вероятности. Не понимаю! Он отпустил руку Митяя, и та безвольно повисла.
Доктор, что-нибудь можно сделать? спросил Григорий и не узнал собственный голос.
Все, что от меня зависит, но меня изрядно смущает эта казуистика. Сделать бы сейчас общий анализ крови Эх, нет у меня доступа к лаборатории!
Тимофей Иванович, надо парня спасать, сказал Влас очень тихо и очень твердо. Если мы хоть чем-то можем вам помочь
Можете. Старик со стоном встал с табурета. Даже стоя он был ниже Григория на две головы. Но мне нужно знать его группу крови
Четвертая! сказал, почти выкрикнул Григорий. Четвертая, я точно знаю. У него в детстве был фимонозный аппендицит
Флегмонозный, поправил доктор ворчливо. Флегмонозный аппендицит.
Григорию это казалось незначительным, но спорить он не стал.
Как скажете, доктор. Но про четвертую группу я точно знаю.
Универсальный реципиент. Старик удовлетворенно кивнул. Это хорошо. А вы родственник?
Отец.
И какая у вас, сударь, группа крови?
Я не знаю
На самом деле он знал, четвертая, резус положительный. Как и у Митяя, но разве можно переливать сыну такую кровь?..
У меня первая, выступил вперед Влас. Тимофей Иванович, помните, когда Степана Липского ранили, вы ему мою кровь переливали? Вы меня тогда тоже называли универсальным
Донором. Вы, Влас Петрович, универсальный донор. И, наверное, можно утверждать, что молодому человеку повезло.
Он у меня фартовый, сказал Григорий шепотом.
Ну, о фартовости его мы будем судить после инфузии, проворчал старик. А теперь работаем, господа! Мне потребуется помощь!
И как-то все завертелось-закрутилось. Они только и успевали выполнять распоряжения Тимофея Ивановича. А когда началось само переливание, Григорий вышел из дома. Нет, ему не хотелось крови. И желания впиться в чью-нибудь глотку у него тоже не было. Но показалось, что так будет правильнее и надежнее. От греха подальше, от этого острого, с металлическими нотками кровяного духа.
Снаружи его ждали оба Горыныча. Костяная башка, видно, где-то шлялся. Лохматая докторская собачонка забилась в будку и не казала носа. Григорий пошарил по карманам, нашел папиросы, закурил.