Мне нужно проснуться! уже не хрипел, а кричал Митяй. Я больше так не могу! Отпустите!!!
Держите, молодой человек! отозвался доктор. Держите, я сейчас! Пару секунд.
Митяй, не кричи! Сейчас все сделаем, все поправим. Хочешь проснутьсяпросыпайся! Все будет хорошо
Сева держал и уговаривал. То ли друга, то ли себя самого. А Митяй вдруг перестал метаться, и взгляд его сделался осмысленным, но все равно пронзительно нездешним.
Сева?.. спросил вдруг Митяй шепотом. Сева, это ты?..
Что-то кольнуло в груди, в том месте, где сердце, что-то отозвалось на это беспомощное «Сева, это ты?..» А потом Митяй снова заметался, закричал:
Сева, где ты?! Разбудите меня! Пожалуйста, разбудите!!!
Таня?.. неожиданно для себя произнес Сева. И оторопел.
Откуда это пришло? Где родилась эта странная и одновременно невероятная уверенность, что невидящими глазами Митяя на него смотрит Танюшка?
Таня! крикнул Сева. Танюшка! Где ты?!
Она хотела ему ответить. Кажется, хотела. Но не успела. Подкравшийся из-за спины Севы доктор вонзил в бедро Митяя шприц. Вонзил и забубнил успокаивающе:
Вот так, вот так Держите его, молодой человек сейчас все закончится
Оно и закончилось. Закрылись незрячие глаза Митяя. Закрылся канал. И тонкая нить, связывавшая Севу с Танюшкой, оборвалась с пронзительным звоном. Захотелось орать и расшвыривать мебель. Захотелось ударить этого проворного старика, который все-все испортил, который не позволил ей договорить
Сева не ударил, просто, когда Митяй затих, молча вышел на крыльцо, уселся на ступеньки, сжал виски руками. Завыть бы тихо, по-собачьи, вот как Горыныч
Горыныч выступил из темноты. Трехглавый красноглазый пес смотрел на Севу и утробно рычал. Или выл?
Ты ее тоже слышал? спросил Сева у Горыныча. Ты ее слышал и пришел на ее зов?
Горыныч вздохнул всеми тремя своими головами. Во вздохе этом Севе послышалось облегчение.
Значит, слышал. Значит, мне не почудилось.
Горыныч лег у его ног.
Она спит. Понимаешь? Она где-то одновременно тут и не тут. Не может вырваться из этого своего сна. Поэтому ты ее потерял, да? Ты просто не чувствовал ее в этом мире, да?
Горыныч качнул одной из своих голов, тихонько заворчал.
А только что у нее получилось пробиться, да? Не проснуться окончательно, но нащупать дорожку в этот мир, да? Через Митяя нащупать.
На мгновение Севе стало обидно, что она пришла к Митяю, а не к нему самому. У него ведь были такие яркие, такие реалистичные сны, в которых он строил замок специально для нее, для Танюшки. У Ольги Владимировны получилось войти в его сон, а Танюшка не захотела. Или не смогла?
Коленям вдруг стало нестерпимо холодно. Это Горыныч положил на них одну из своих голов, положил, заглянул Севе в глаза. Строго так посмотрел, совсем не по-собачьи.
А сейчас ты ее чувствуешь? спросил Сева, проводя ладонью по колючей, пахнущей дымом шерсти. Ты можешь ее отыскать?
Горыныч зажмурился и на мгновение полностью слился с темнотой, а когда в темноте этой вспыхнули три пары красных огней, Сева уже и сам все знал.
Она в Гремучем ручье.
Это было очевидным. Это был единственно верный ответ.
Горыныч снова вздохнул, убрал голову с его коленей, отступил в темноту и снова с темнотой этой слился.
Ты куда? позвал Сева, но темнота больше не отозвалась. Горыныч исчез.
А во двор вышел Тимофей Иванович, устало облокотился на покосившиеся перила, спросил:
С кем вы разговаривали, молодой человек?
Ни с кем. Сева встал. Неудобно сидеть, когда пожилой человек остается стоять. Вам показалось, Тимофей Иванович.
Показалось? В голосе доктора послышалась усмешка. У меня проблемы со зрением, но не со слухом. Но будем считать, что показалось.
Как Митяй?
Держится жар, но это ожидаемо. Препарат еще не подействовал. Я уколол ему вторую дозу. Надеюсь, господа подпольщики добудут лекарства.
Какие они вам господа буркнул Сева себе под нос, но Тимофей Иванович все равно услышал.
Благородные господа. Вот в этом контексте нужно рассматривать мое заявление, молодой человек.
Он обошел Севу, тяжелым стариковским шагом спустился по ступеням, с кряхтением присел на корточки перед будкой, позвал:
Жучка? Ну где ты, моя хорошая?
Собачонка высунулась из будки, глянула на хозяина, заскулила.
Да что с тобой такое? спросил Тимофей Иванович. Заболела ты что ли?
Он погладил собачонку по голове, потрогал нос.
Мокрый. Не заболела. А чего тогда тихая такая, а?
Сева знал, почему тихая. Из-за Горыныча. Но зачем доктору такие подробности? Он вздохнул и вернулся в дом.
Митяй спал, раскинувшись на диване. Что это был за сон, кто был в этом сне, Сева мог только догадываться. Захотелось схватить Митяя за тощие плечи, затрясти изо всех сил, вызвать ту, что пряталась на дне Митяевых зрачков. Он уже и руку протянул, но тут же отдернул. Митяй ни при чем. Митяй и сам сейчас болтается между небом и землей. Зачем его тревожить?
А вот самому Севе подумать было о чем. По всему выходило, что вместе с фон Клейстом выжила и Танюшка. И держит он ее именно в Гремучем ручье. Потому там и охрана на воротах. Но что с ней?! Почему подать о себе весточку она может только вот так, через Митяя?! И почему именно через Митяя? Что их связывает?
Ответ был очевиден. Митяя и Танюшку связывает только один человек. Нет, не человек! Их связывает упырь! Сначала Отто фон Клейст ставил опыты над Митяем, а теперь ставит их над Танюшкой. Вот такая там связь! Та самая, упыриная, которая как невидимая удавка захлестывается у тебя на шее и тянет, тянет.
От осознания всего ужаса происходящего заломило в висках. Захотелось тут же броситься на поиски Танюшки. Сева бы и бросился, если бы не данное дяде Грише обещание. Если они с Власом Петровичем до рассвета не вернутся, заботы о Митяе и старом докторе лягут на Севины плечи.
Потянулись долгие часы ожидания. Оставаться в доме было невмоготу, и Сева то и дело выходил на крыльцо, вдыхал пропитанный весенней сыростью воздух, всматривался в темноту.
Дядя Гриша с Власом Петровичем Головиным появились, когда заря еще не занялась, но звезды на небе уже потухли. Самый темный час, самый страшный. Наверное, Сева все-таки задремал, сидя на крыльце, потому что, когда кто-то легонько тронул его за плечо, едва не вскрикнул.
Свои, сказал дядя Гриша и тут же спросил: Ну как вы тут?
Митяй спит. Сева встал, потер словно песком засыпанные глаза. А вы? Получилось?
Получилось. Дядя Гриша ободряюще похлопал его по плечу, прошел в дом.
Следом на крыльцо поднялся Влас Петрович. Вид у него был странный, какой-то пришибленный. На Севу он даже не взглянул, оперся на перила, закурил. Оставаться рядом с ним было неловко, словно бы Сева напрашивался на разговор. А он не напрашивался, у него и собственных проблем хватало. И обсуждать эти проблемы он станет не с командиром, а с дядей Гришей. Так уж вышло, что только дяде Грише он может доверить эту страшную тайну. Поэтому Сева ничего не сказал Головину, а молча вернулся в дом.
Добыча оказалась богатой. Это если судить по тому, с каким восторгом Тимофей Иванович рассматривал принесенное.
Прекрасно великолепно бубнил он себе под нос, перебирая многочисленные пузырьки и пакетики. Отличная работа, господа! Просто великолепная!
Дядя Гриша никак не реагировал на его восторги, он стоял на коленях перед лежащем на диване Митяем, гладил того по белым волосам. Сначала гладил, а потом просто положил одну руку на лоб, а вторую на грудь, закрыл глаза, будто сосредотачиваясь на чем-то понятном только ему одному.
Как он? Сева встал за сего спиной.
Жар спал. Дядя Гриша обернулся. И дыхание ровнее.
Взял бы вас себе в помощники, любезный, отозвался Тимофей Иванович. Вы поразительно точно для обывателя оценили состояние пациента. Да, ваш сын стабилизировался. И с добытыми вами препаратами у меня появилась надежда на благополучный исход. Думаю, ему даже не понадобится повторное переливание крови.
Это хорошо. Спасибо, доктор! Дядя Гриша встал с коленей, посмотрел на Севу, сказал шепотом: Выйдем, Всеволод. Разговор есть.
Они тихонько протиснулись мимо увлеченно перебирающего лекарства доктора, вышли во двор, где закуривал очередную папиросу Влас Петрович.
Что? спросил Сева нетерпеливо. Вы что-то видели?
Видели, дядя Гриша кивнул. Еще одного упыря прямо в городе.
Я не понимаю
Сева и в самом деле не понимал, откуда взялось столько упырей. Ему думалось, что всех созданных старой ведьмой они убили еще неделю назад, а потом столкнулись на поляне с бывшими односельчанами Митяя: мужиками, бабами, детьми Откуда они взялись? Кому потребовалось их создавать?
Фон Клейст? выдвинул он единственно логичное предположение.
Зачем ему? Дядя Гриша пожал плечами. Он упырь, но не дурак. В первую очередь он должен думать о своей безопасности. А какая тут безопасность, когда по Гремучей лощине шастает столько нежити?! Пойдут слухи, разговоры. Опять же, одно делогражданское население, и совсем другоенемецкие солдаты.
Думали они о своих, когда половину гарнизона в овраге прикопали, хмыкнул Влас Петрович. Нет у этих тварей ничего святого.
Святого точно нет, но чувство самосохранения быть должно. Особенно у фон Клейста. Этот выродок очень осторожен. Я своими собственными ушами слышал, как он с сестрицей ругался из-за этих Дядя Гриша замялся, быстро глянул на Власа Петровича, из-за этих девочек. Из-за того, что она с ними творила, почти не таясь. Нет, это не его рук дело.
Рук снова хмыкнул Влас Петрович.
А ведь и в самом деле, его изменила эта ночная вылазка, произошел в нем какой-то надлом. Из-за упыря? Так он их уже видел. Непонятно.
Если не фон Клейст и не эта его гадина слово «гадина» он процедил сквозь стиснутые зубы с особой какой-то ненавистью. Тогда должен быть кто-то еще. Этот их третий чокнутый брат, к примеру.
Он мертв. Дядя Гриша покачал головой.
Ты лично видел его мертвым? спросил Влас Петрович зло.
Мне тетя Оля сказала. Фон Клейст убил его после того, как меня дядя Гриша осекся, так и не договорив.
А если она ошиблась? Если не доглядела? продолжал гнуть свое Влас Петрович.
Не могла она не доглядеть, сказал дядя Гриша твердо. Я уверен.
Ты, Гриня, может и уверен, а вот у меня есть сомнения. Понимаешь, работа у меня была такаяподвергать все сомнению и искать причастных к совершенному преступлению. Так вот я тебе сейчас как следователь говорю: есть кто-то еще, какой-то третий кровосос. И если это не фон Клейст и не та сука, значит, остается только тот, с кого вся эта свистопляска началась. Как, говоришь, погиб Клаус фон Клейст?
Порубили его, сказал дядя Гриша, но как-то не слишком уверенно.
Порубили. Влас Петрович кивнул. А где? Хотя бы приблизительно место преступления указать сможешь?
Да я и точно могу. Наверное. Тетя Оля сказала, что пряталась в овраге, когда они сцепились. А оврагов там всего несколько. Ты что надумал, Влас Петрович? спросил дядя Гриша и сощурился.
Севе вдруг показалось, что в темноте его глаза подсветились красным, не так, как у Горыныча, но похоже. Нет, показалось. Наверное, в них просто отразился огонек папиросы.
Я надумал изучить место преступления и убедиться, что подозреваемый издох, как ты мне тут и толкуешь.
И что это тебе даст? спросил дядя Гриша. В голосе его слышалась нерешительность. Словно бы он уже и сам не доверял собственным словам.
Исключим или добавим в список подозреваемых еще одного кровососа, сказал Головин с мрачной решимостью. Хреновый бы я был следователь, если бы хватался за первую попавшуюся версию.
И когда пойдем версии проверять? спросил дядя Гриша мрачно.
Я бы прямо сейчас и пошел, пока не рассвело.
Я с вами! Сева даже сделал шаг вперед, словно до этого его было плохо видно, а чтобы предупредить возражения, сказал: Митяю уже легче, Тимофей Иванович за ним присмотрит. Ему даже кровь больше не надо переливать. А через несколько часов мы снова вернемся.
Вернемся и раньше, если не будем дурью маяться, проворчал дядя Гриша и посмотрел на Власа Петровича: С дедом сам договаривайся. Как договоришься, догоняй. Мы пошли.
И пошел. Не дожидаясь ни Власа Петровича, ни Севу. Сева рванул следом. Может быть, получится поговорить о случившемся с Митяем без посторонних. Конечно Влас Петрович не совсем посторонний, но только дядя Гриша сумеет его понять. Или хотя бы поверить.
Поговорить наедине не получилось. Головин догнал их через пару минут.
Договорился, но вернуться обещал к обеду. Так что действовать будем быстро.
Уверен, товарищ командир? Дядя Гриша глянул на него как-то странно и ускорил шаг.
Какое-то время Севе с Власом Петровичем еще удавалось держать заданный им темп, но через пару километров они начали сдавать. Головин дышал все тяжелее и, кажется, начал прихрамывать на левую ногу. Сева еще держался, но и у него уже покалывало в боку. И только дядя Гриша казался двужильным. Трудно поверить, что всего неделю назад он был при смерти.
Ладно, первым не выдержал Влас Петрович, остановился, уперся ладонями в согнутые колени, часто и шумно задышал. Твоя взяла, Гриня! Сбавляй темп!
Дядя Гриша остановился, окинул их снисходительным взглядом, кивнул:
Как скажете, товарищ командир.
Дальше шли уже не так быстро, но все равно споро. Открытые места им удалось пересечь еще потемну, но здесь, в лощине, следовало держать ухо востро. Особенно в лощине!
Сева все надеялся, что объявится Горыныч, но Темный пес, как они еще между собой называли это странное создание, так и не появлялся. Впрочем, за все время им вообще не попалось на пути ни единой живой души. Ни живой, ни мертвой, как сказал Влас Петрович. Лишь один раз, еще в самом начале пути, дядя Гриша заставил их отойти подальше от дороги. Минут через пять по дороге этой проехал грузовик с фрицами. А дальше никогони живого, ни мертвого.
Они остановились на самой границе парка напротив безголового фавна.
На территорию не пойдем, сказал дядя Гриша твердо и Влас Петрович с ним согласился.
У Севы мнения даже не спросили, но он не обиделся, помнил, кто охраняет периметр Гремучего ручья.
Чтобы обойти усадьбу и выйти к оврагам, пришлось сделать большой крюк. К тому времени солнце уже было высоко, но лучи его почти не прорывались сквозь окутывающую лощину туманную дымку. Дядя Гриша то и дело останавливался, прислушивался к чему-то. Сева тоже прислушивался, но не слышал ничего, кроме шума ветра в кронах деревьев.
Долго еще? спросил Влас Петрович шепотом. Похоже, и на него повлияла гнетущая атмосфера этого места. За всю дорогу он даже ни разу не закурил. Наверное, чтобы не выдать папиросным дымом их присутствие.
Почти пришли, сказал дядя Гриша и нырнул в тоннель, образованный ветвями старого орешника. Скоро будем на месте. Не отставайте.
На том конце тоннеля было, кажется, еще темнее. Окружающие деревья тонули в тумане. А от тишины закладывало уши. А дядя Гриша уже ловко орудовал топориком, сначала срубая, потом освобождая от веток, а потом остро затачивая осинки.
Как говорится, береженого и бог бережет, сказал он, выдавая им с Власом Петровичем по осиновому колу. Усадьба близко, так что без лишней надобности лучше не палить. Если полезут упыри, придется с ними по старинке.
А они полезут? спросил Влас Петрович, взвешивая кол в руке.
А я знаю? Дядя Гриша беспечно пожал плечами, шагнул вперед и растворился в тумане.
Головин и Сева шагнули следом, но пройти им удалось немного.
Стоим, послышалось из тумана. Еще два шагаи овраг. Думаю, это он и есть. Смотрите, не свалитесь. Шею тут свернутьраз плюнуть.
Они сделали два осторожных шажка и оказались рядом с дядей Гришей на краю поросшего кустарником оврага. Дно оврага было скрыто в густом тумане.
Глубоко тут? деловито поинтересовался Влас Петрович.
Не знаю. Но давайте я лучше сам.
Вдвоем полезем! В голосе Власа Петровича послышались одновременно решительные и злые нотки.
Как скажешь, товарищ командир. Но учти, если ноги переломаешь, мы тебя с Севой на своих горбах тащить не будем.
Я тоже с вами, быстро сказал Сева.
Да как же мы без тебя? буркнул дядя Гриша и начал спускаться.
* * *
В овраг спустились без приключений, ни ноги, ни шею никто не переломал. Лишь почти в самом конце Сева не удержался, кубарем скатился по склону. К чести мальчишки, катился молча, даже не пикнул. И когда уткнулся в то, что осталось от Клауса фон Клейста, тоже не пикнул, лишь тихонечко застонал, отползая от груды чего-то едва различимого в тумане.