Кира вылезла из душа и вытерлась белым махровым полотенцем. Замоталась в жесткий гостиничный халат, тоже ослепительно белый.
Вернувшись в комнату, она согрела чайник и заварила себе чай, достала из неработающего холодильника сладости и суши. Чашка чая и сладости очень уютно смотрелись на стеклянном журнальном столике, а суши и чипсы выбивались из общей картины. Кира уселась в кресло и принялась закидывать в себя вредную еду, прихлебывая чай. Но удовольствия не было, насыщение не приходило, словно на самом деле ей хотелось наполниться чем-то иным. Поэтому она перестала есть. Купленные припасы больше не казались ей такими аппетитными.
Внутри нее медленно разливалась холодная пустота. Кира беспомощно наблюдала, как она захватывает ее тело. Сидеть в номере стало нестерпимо.
Она вспомнила про бар внизу гостиницы. Быстро высушила волосы, натянула короткое платье, накрасила ресницы и спустилась вниз. Обычно в такие заведения она не ходила. Пошловатый интерьер, ночной клуб из девяностых возможно, он действительно существует тут еще с тех времен. Громкая музыка в стиле «туц-туц», странно танцующие люди. Сейчас то, что надо. Народу было немного, но достаточно, чтобы затеряться.
Тело сразу отозвалось на «туц-туц» и поняло, как под него двигаться. Наверное, когда-то древние люди так же реагировали на стук барабанов. Есть ритм, есть твое тело. Дальше все случается само.
Кира заказала себе два шота и выпила их с непривычки к алкоголю медленнее, чем следовало. Сначала было слишком горько, потом слишком сладко. Обычно она не пила алкоголь, чтобы беречь кожу. Но сейчас было все равно.
«Туц-туц» снова завладел ее телом. После шотов она влилась в ритм еще органичнее. Минут пять она танцевала одна, потом к ней присоединился мужчина. Немного старше нее, в брюках и белой рубашке возможно, командировочный, из того же отеля. Мужчина ей понравился. Уверен в себе. Не напрягается рядом с ней и не напрягает ее а это иногда случается рядом с незнакомым человеком. Знает, что делать. Какая-никакая искра проскочила.
Они провели вместе несколько песен, довольно долгих, как и все эти «туц-туц». Такая музыка может длиться вечно. В ней нет структуры, которая обязывала бы ее заканчиваться. Она просто существует сама по себе, никуда не двигается, не развивается и от того не заканчивается. И не затрагивает ни сердца, ни разума.
Он что-то спрашивал у нее, она отвечала. Кира почувствовала запах его пота. Ей понравилось. Она знала, что совсем безразлична ему, и от этого ей было легко с ним.
В номер Киры они добрались с бутылкой вина, но открыть ее не успели. Он пошел в душ, она пошла за ним. Они занялись сексом прямо в душе она опиралась на стеклянную перегородку, он был сзади. Стекло запотело, и на нем снова проявился нарисованный домик. Он напоминал о чем-то. Где-то в подсознании Киры заворочался какой-то бесформенный ком, но в нормальную понятную мысль так и не собрался, и она отпустила его.
После секса они пошли в постель и повалялись там. Говорить было особенно не о чем. Искра была, но связи между ними не возникло. Кире показалось, что он пришел в клуб по той же причине чтобы утолить какую-то боль. И то, что они сделали, не уменьшило проблем, а только позволило какое-то время их не замечать как алкоголь или наркотики. Теперь боль возвращалась снова, затекала обратно в их тела тонкими струйками. Какое-то время они молча полежали вместе. Потом он собрался, поцеловал ее и ушел. На прощание он кинул на нее долгий взгляд, но ничего не сказал.
Еще немного понежившись в постели, Кира вернулась мыслями к нарисованному домику. Что-то связанное с ним продолжало сверлить ее подсознание. Она встала с постели и добралась до еще мокрого душа. Стекло уже не было запотевшим, и домик еле виднелся. Но он там был. Уютный маленький домик посреди нигде, который рисуют все дети на свете. Который слету нарисует и любой взрослый. Домик, который есть внутри каждого человека.
Кира подумала о муже. Она тосковала по нему. По его улыбке. По его сильным рукам и широкой спине. По тому, что она ощущала в его объятиях. С другими было не так. Ей хотелось к нему. Но на пути у этого порыва вставало все, что он ей наговорил. Сознание пыталось найти лазейку. Может, она все-таки что-то не так поняла? Может, он имел в виду что-то другое? Может
Интересно, что он сейчас делает? Ест жареную картошку или жирные пирожки, сидя у Картофельной женщины на кухне? Она опять представила, как он занимается с ней сексом. Так же, как и Киру, целует ее в шею. Так же смотрит ей в глаза. Делает с ней все то, что делал с Кирой. Опошляет то, что было их таинством, превращает его в общедоступное и дешевое. Она представила, как муж обнимает ту женщину после секса, и она утыкается ему в плечо. Все это раздирало ее сердце гвоздями раскаленными и ржавыми.
Кира думала, что между ней и мужем было что-то особенное, не такое, как у всех. Что-то важное. Теперь ей казалось, что она все это выдумала. Напридумывала себе великую любовь. А у них было все, как у всех. Кира выдумала, что для такой, как она, бесчувственной, холодной, есть подходящий мужчина. Подходящие мужчины есть для обычных теплых женщин, которые пекут им жирные пирожки. Такие, как Кира, всегда будут одиноки.
Потом ей в голову снова стали приходить мысли, что она что-то не так поняла. Он же не говорил прямо, что он спит с Картофельной женщиной? Может, это не измена? По крайней мере, не физическая измена? Например, просто временный кризис отношений. В какой-то книжке она читала, что мужчинам иногда надо отдалиться, отстраниться, отойти подальше от женщины, чтобы потом вернуться. Может, это сейчас с ними и происходит? И он, на самом деле, уже хочет вернуться, а она отталкивает его Может, он наврал про измену, чтобы просто отойти подальше? Может, и Картофельной женщины никакой нет, а та Алла, которую Кира нашла в соцсети просто случайная знакомая?
Кира наблюдала, как ее психика изворачивается, чтобы найти выход. Она отвергла эти мысли. Это неверный путь. Все так, как есть. Он ей изменил, и между ними все кончено. Она снова одна.
Потом мысли пошли по второму кругу. Конечно, он ей изменил. Но, может, он вернется, и все будет как прежде? Люди прощают друг другу измены. Люди многое друг другу прощают. Может, и она простит? От этой мысли ей стало тошно.
Ее бросили ради женщины, которая лучше, чем она. Вот и все.
Кира впервые за долгое время заплакала. Внутри что-то сжималось в комок до боли. Все сильнее и сильнее, хотя постоянно казалось, что дальше некуда. Кира всегда чувствовала внутри себя это сжимание, когда плакала.
Вдруг она услышала женский плач в соседнем номере. Странно слышать чужие рыдания, когда сама занята тем же. Кира всегда, всю жизнь, плакала бесшумно. Она иногда слышала чужие громкие рыдания, читала о них в книгах, но никогда не понимала, неужели у других действительно не получается делать это тихо? Или они специально делают это вслух, как те люди, которые при виде котов произносят бессмысленные пословицы? Может, женщина плачет для кого-то конкретного, находящегося в том же номере. Или она одна и хочет, чтобы к ней пришли и утешили.
Интересно, что у нее случилось.
Может быть, люди всегда плачут о чем-то конкретном. Каждый раз об одном и том. Может быть, даже о чем-то общем. Когда больно, мы все прикасаемся к этой боли в каком-то общем источнике.