Я обвожу глазами толпу юношей в поисках Деклана и, отыскав его, замечаю, что он смотрит на меня. Я неуверенно улыбаюсь ему, в его же улыбке читается убежденность в том, что все будет хорошо. Я пытаюсь вспомнить, всегда ли он был настолько уверен, что будущее не сулит ему ничего дурного. Кажется, весь последний год дело обстояло именно так. Это слышалось в словах, которые он шептал мне на ухо, когда нас никто не видел, чувствовалось в мимолетных прикосновениях его рук к моим. Эта его уверенность служит прибежищем, в котором я могу укрыться от бушующих в моей душе бурь. Я мечтаю о том, как проведу жизнь рядом с ним, о том, как буду жить без страхов и тревог. К тому же, что тоже хорошо, при виде его я чувствую, что кровь начинает быстрее бежать по моим венам.
Первая девушка в очереди Майша заходит в постройку и исчезает из вида. Ее провожают взгляды всех жителей Мидвуда тысяча пар глаз воззряется на закрывшуюся за нею дверь. Несколько минут на площади царит молчание, но затем становится ясно, что ждать придется долго. Дети начинают переминаться с ноги на ногу, матери и отцы принимаются перешептываться, беспокоясь о том, с кем кости сопрягут их любимое чадо. Некоторые из юношей и девушек начинают добродушно перешучиваться: они тыкают друг друга локтями, откидывают головы назад, слишком громко смеясь. Другие же молчат. Иные из нас не получат нынче достаточно ясных ответов на вопрос о том, к какому ремеслу им следует себя готовить, а кое-кому выбор костей окажется не по душе.
Наверное, Майша находится в Куще всего-то минут десять, но нам всем кажется, что прошла целая вечность. Она выходит, опустив глаза, и поначалу я думаю, что она плачет. Но затем она поднимает взгляд, и на ее лице расцветает несмелая улыбка. Стало быть, матушка сообщила ей добрую весть.
Вместо того чтобы направиться к костру, она идет туда, где с каменными лицами стоят парни. В толпе слышится аханье. Стало быть, родители Майши раскошелились, заплатив также и за то, чтобы с помощью костей матушка подобрала их дочери суженого. Большинство горожан копят по нескольку лет, собирая деньги на оплату подбора будущего поприща для своих сыновей и дочерей, и только самые богатые могут заплатить еще и за подбор той или того, с кем им лучше всего соединить свою жизнь.
Майша протягивает руку Банте, и площадь разражается аплодисментами. Жители нашего города всегда радуются союзам, заключаемым по любви.
Я смотрю, как влюбленная пара, держась за руки, идет к костру, и у меня начинает сжиматься сердце. Какое это, должно быть, счастье такое доверие к судьбе. Мне так хочется надеяться на то, что кости не подберут мне сегодня суженого я желаю быть избранной потому, что так велит любовь, а не судьба, но едва ли тому суждено сбыться. Матушка никогда не могла устоять перед искушением узнать мое будущее, чего бы это ни стоило. Я обхватываю себя руками, на которых нет никаких меток. Интересно, когда запястье Майши обовьет тонкая красная линия или она уже там?
К ним подбегает мальчик, держащий в руках покачивающуюся стопку одеял. Банта берет самое верхнее, и они с Майшей садятся возле потрескивающего костра, чтобы впервые поговорить друг с другом в качестве суженых. Я украдкой гляжу на Деклана, но сейчас его взгляд устремлен не на меня.
В Кущу один за другим заходят другие юноши и девушки и выходят, чтобы направиться в учение к ремесленникам, фермерам и торговцам. Несколько будут обучаться какому-то из видов магии костей им суждено стать либо Косторезами, либо Врачевателями. Но пока что никто из нас не был избран для обучения гаданию на костях. Очередь все уменьшается и уменьшается, вместе с нею убывает и мое присутствие духа.
Я провожу носком ботинка по краю дорожки, ведущей к Куще. Брусчатка мостовой все еще мокро блестит после ночной грозы. Я вспоминаю белые мягкие руки матушки и как она, бывало, обхватывала мое лицо ладонями, уложив меня спать.
Твое будущее может пойти по сотне разных путей, моя голубка, всегда говорила она мне.
Но из этой сотни путей матушка может выбрать только один. И, к моему несчастью, ее всегда куда больше заботило, что говорят кости, а не то чего хочет ее дочь.
Саския
Утро тянется медленно, словно река, в которой вместо воды течет густой сироп, и все же, когда подходит мой черед, я отнюдь не чувствую себя готовой.
Дверь Кущи отворяется, и мне в нос ударяет густой аромат сандалового дерева. На солнечный свет выходит девушка с кудрявыми черными волосами и смуглой кожей.
Ну как? спрашиваю ее я.
Она неуверенно улыбается.
Я иду в учение к портному, который шьет платье для мужчин, отвечает она. Это не так уж далеко от того, на что надеялась я сама. Ее улыбка гаснет. По правде говоря, я желала стать белошвейкой, но, тут она пожимает плечами, хорошо уже и то, что я смогу работать с тканями. Она бодрится, но я-то вижу, как она разочарована выбором, который сделали за нее кости. Во мне поднимается гнев. Почему, почему ей придется заниматься тем, чего она не выбирала? Но от того, что я произнесу это вслух, не будет проку ни ей, ни мне.
Надеюсь, твоя работа будет приносить тебе радость, говорю я ей.
Спасибо, кивает она. Я тоже на это надеюсь. И, прежде чем удалиться, сжимает мою руку. Удачи тебе.
Я смотрю ей вслед, смотрю, как она идет навстречу будущему, которое не слишком ее радует.
Мне ужасно хочется развернуться и убежать. Я прижимаю ладонь к животу и делаю глубокий вдох. Перед моим внутренним взором встает лицо отца. Пытаться убежать от судьбы это все равно что пытаться заставить жабу распевать, как соловей, бывало, говорил он. Какими благими ни были бы твои намерения, ты все равно зря теряешь время. И он был прав.
Кости сказали, что он умрет молодым, и так оно и случилось.
Смерть пришла за моим отцом всего через несколько месяцев после того, как мы потеряли бабушку, и иногда мне кажется, что я чувствую ее холодное дыхание и на своем затылке, как будто она только и ищет предлог, чтобы прийти также и за мной. И, быть может, через несколько минут гадание матушки откроет мне такой предлог. Спрятаться от этого я не могу, и мне никуда от этого не убежать. Остается надеяться, что из всех путей, по которым могла бы пойти моя жизнь, она выберет такой, который будет мне по душе.
Я закусываю губу и толкаю дверь. Куща освещена тускло, и мои глаза не сразу привыкают к царящей здесь полутьме. Мерцающие свечи отбрасывают на каменные стены длинные вертикальные тени, и к потолку подымаются тонкие струйки дыма. Матушка сидит в центре Кущи на большом белом ковре. У ее колен стоит каменная чаша, а сбоку поблескивает серебряный ларец.
Она облачена в плащ из красного шелка, подчеркивающего голубизну ее глаз, а ее светлые волосы заплетены в косы и короной уложены на голове. Она выглядит сейчас так же, как я, только старше.
Подойди, Саския, говорит она. Садись.
Я усаживаюсь напротив нее. Мое сердце бьется часто-часто.
Тебе тревожно?
Я сглатываю.
А что, есть из-за чего тревожиться?
Она отпирает запор серебряного ларца и высыпает его содержимое в чашу, и по камню стучат кости пальцев моей бабушки. При виде их меня снова охватывает горе. Бабушка, отец за последнее время я пережила слишком много утрат. Отведя взгляд от костей, я замечаю, что матушка пристально смотрит мне в лицо.
Ты веришь мне, Саския?
Верю ли я тебе? Или костям?
Она плотно сжимает губы.
Это одно и то же.
Но это не одно и то же. Я знаю, как гадают на костях кровь и пламя сольются воедино, и матушка увидит множество путей, по которым может пойти моя жизнь. Ветви, уходящие в разные стороны. Расходящиеся дороги, ведущие к разным уделам. Но, став Заклинательницей Костей, она принесла священную клятву, а потому ее долг заключается в том, чтобы избрать для меня такое будущее, в котором мои таланты будут лучше всего служить благу народа Кастелии. Даже если для меня этот путь не является самым счастливым.
У тебя есть выбор, говорю я ей.
Саския
Но я поднимаю руку, делая ей знак замолчать.
Не надо. Просто займись гаданием.
Она открывает рот, словно хочет возразить, но, судя по всему, посмотрев на мое лицо, видит на нем нечто такое, что заставляет ее передумать.
Что ж, будь по-твоему. Она берет мою руку, и я морщусь, когда она прокалывает подушечку моего среднего пальца швейной иглой. Потом сжимает его и ждет, чтобы выступила капля крови. Я держу руку над чашей и смотрю, как кровь капает на кости.
Крови слишком мало, говорит матушка и тыкает иголкой еще в один мой палец, потом еще и еще, пока кости бабули не усеивают темно-красные капли. Убедившись, что крови достаточно, она берет огниво и сноровисто поджигает кости.
Перед моими глазами все плывет, но я точно не знаю отчего от смеси запахов дыма и сандалового дерева или от мысли о том, что кости бабули будут сейчас использованы против меня. Глаза матушки закрываются, она начинает глубоко дышать, и дым тотчас устремляется в ее сторону, словно готовый исполнить любой ее приказ. Проходит несколько минут, и у меня тоже начинают закрываться глаза, по телу разливается вялость, и я забываю, что именно внушало мне такую тревогу.
Но, услыхав, как на чашу опускается чугунная крышка, я тут же возвращаюсь в реальный мир и, открыв глаза, вижу, как матушка высыпает на белый ковер обуглившиеся, почерневшие кости. Она вглядывается в них, хмурит брови, и, когда поднимает голову, ее глаза блестят.
Ты отправишься на учение в Замок Слоновой Кости, бесцветным голосом произносит она, и станешь учиться на Заклинательницу Костей с даром Ясновидения Второго Порядка. Она сглатывает и отводит от меня взгляд. Твой суженый это Брэм.
В первые секунды я слишком потрясена, чтобы говорить. А затем меня охватывает ярость.
Зачем ты это сделала?
Она не отвечает. В ушах у меня часто и гулко пульсирует кровь.
Какая именно из бабушкиных костей велела тебе погубить мою жизнь? вопрошаю я, схватив с ковра горсть костей.
Саския. Ее голос тих, но в нем звучит угроза. Прекрати.
Но что еще она может мне сделать? Что может быть хуже той участи, на которую она меня обрекла? Меня отправят далеко от дома, чтобы учиться гадать на костях, к чему я совершенно не годна. А еще по ее прихоти я отныне привязана к парню, которого из-за его меток боится весь Мидвуд, к парню, которого я бы ни за что не выбрала сама если бы выбор был за мной. Мне суждено не только всю жизнь быть несчастной ко всему прочему я еще и обречена прожить ее в одиночестве.
Может быть, вот эта? спрашиваю я, беря с ладони тонкую кость. Ответа нет, я отбрасываю кость в сторону и беру другую. Или эта?
Моя мать пытается выхватить у меня кость, на щеках у нее выступают два красных пятна, в глазах пылает огонь.
Отдай. Она тщится вырвать у меня кость, но я с еще большей силой тяну ее на себя.
И кость ломается надвое.
Лицо матушки бледнеет на глазах, она шумно втягивает в себя воздух и выхватывает из моей руки вторую половинку кости.
Сломанные кости это к несчастью.
Что ты натворила? пронзительно кричит она, и в ее голосе звучит ужас.
Но этот вопрос должна задавать не она, а я. Она лишила меня всякого шанса на счастье. И теперь эти кости ничего не стоят, ибо их можно использовать только один раз. Я встаю на ноги и решительно иду к двери.
Ответ на твой вопрос нет, говорю я. Я тебе не верю. Она не отвечает. А когда я оборачиваюсь и смотрю на нее, она по-прежнему сидит, уставившись на сломанную кость и в ужасе прижав руку ко рту.
* * *
Выйдя из Кущи, я щурюсь на яркий солнечный свет. Девушка, стоящая в очереди следующей, нетерпеливо раскачивается на носках.
Ну как? весело спрашивает она. Как все прошло?
Я молча качаю головой и прохожу мимо. Гул голосов вдруг затихает, и я чувствую, как взгляды всех присутствующих устремляются на меня. Жители города и окрестностей смотрят на меня, и в глазах их я вижу и острое любопытство, и откровенное злорадство, как будто скандал имеет запах и они только что уловили его. Но я не доставлю им удовольствия, не дам возможности перемыть мне кости и позубоскалить и, приклеив к лицу улыбку, я иду туда, где по другую сторону Кущи своей очереди ждут парни.
Деклан со смущенной улыбкой глядит, как я подхожу все ближе и ближе, и у меня сжимается сердце, когда я заставляю себя пройти мимо него.
Останавливаюсь перед Брэмом. Не знаю, хватит ли мне духу сделать это, но выбора у меня нет. Ведь нельзя отвергнуть того, кого выбрали для тебя кости, прямо в день доведывания. Сделав глубокий вздох, я протягиваю руку. Мои пальцы дрожат. Темные глаза Брэма округляются, и он отступает на шаг или два.
Как ни странно, он пятится от меня.
К моему лицу приливает кровь. Я стою с протянутой рукой стою секунду.
Две.
Три.
Наконец он запускает пальцы в волосы, так что они встают дыбом, и, чуть заметно кивнув в знак покорности судьбе, берет меня за руку. На каждой костяшке его пальцев виднеется маленький черный треугольник, ладони шершавы. Прошло немало лет с тех пор, как Брэм стоял ко мне так близко. Его прикосновение будит в моей душе воспоминания, которые я подавляла долго и упорно, и я делаю над собою усилие, чтобы тотчас не отдернуть руку.
Мы идем к костру, и мало-помалу замолчавшие было люди опять начинают переговариваться, и над площадью вновь повисает гул голосов. Мы садимся на большой плоский камень, и какая-то девчушка сует мне в руки белое пушистое одеяло.
Поздравляю вас с сопряжением, говорит она. Краем глаза я вижу, как Брэм вздрагивает, хочу сказать девочке «спасибо», но это слово застревает у меня в горле, и я просто молча киваю, что, похоже, удовлетворяет ее, поскольку она улыбается и бежит прочь.
Я разворачиваю одеяло и накрываю им наши колени. Как только оно ложится на наши сомкнутые руки, Брэм разжимает пальцы и отпускает мою ладонь.
У меня такое чувство, будто он хлестнул меня по лицу. Когда первая острая боль проходит, на поверхность выходит боль тупая, словно вдруг начинает ныть синяк, который, как я полагала, прошел уже давным-давно.
Будь моя воля, я бы тоже не выбрала тебя, говорю я.
Он сдвигает брови.
Что?
Вполне очевидно, что сам ты меня бы не выбрал. И я хочу, чтобы ты знал мой выбор тоже пал бы не на тебя.
Несколько долгих секунд он молчит, а когда начинает говорить, голос его звучит сухо, почти скучающе:
Принято к сведению.
Мы сидим рядом в напряженном молчании, и я думаю: что бы об этом сказал мой отец? Для матушки его выбрали кости, но он утверждал, что, когда она протянула ему руку в день доведывания, он уже любил ее.
И вовсе ты меня тогда не любил, фыркнула матушка, когда он поведал эту историю мне.
Отец прижал руку к сердцу.
Делла, любовь моя, я уязвлен до глубины души. Если ты тогда не любила меня, это вовсе не значит, что я не любил тебя.
Я что-то не помню, чтобы у тебя на запястье красовалась тогда красная метка, весело сказала на это матушка. До дня доведывания мы с тобой едва ли перекинулись хотя бы парой слов. Когда же ты успел в меня влюбиться?
По лицу отца расплылась улыбка.
В тот день, когда Кайл Деннис поспорил с тобой, что первым добежит до большого дуба, что растет у дома Паулсенов, и взберется на его верхушку, а ты опередила его на целых пять минут.
Она покачала головой с озорным блеском в глазах.
И каким же образом это внушило тебе любовь?
Да разве могло быть иначе? Если бы меня не покорили твои смелость и сметка, это сделали бы твои ножки, свисавшие с ветвей, пока ты распевала три куплета песенки «Встретимся наверху».
У меня эта история вызвала смех, а бабушка изумленно ахнула.
Делла, как ты могла?
В песенке говорится о двух юных влюбленных, которые вынуждены хранить свою любовь в тайне, поскольку для них день доведывания еще не настал. Каждую полночь парень взбирается на дерево, чтобы добраться до окна спальни своей любимой и поцеловать ее. Пропев эту песню, матушка тем самым поддела паренька, который вызвал ее на соревнование. Он не только проиграл, но она ко всему прочему еще и объявила всем тем, кто собрался внизу, что он к ней неравнодушен.
Справедливости ради надо сказать, заметил тогда отец, что в твою матушку было влюблено полгорода. Так что мне повезло, когда выбор костей пал на меня.
А вот мне в отличие от моего отца не повезло.
Бабушкины кости выбрали мне в пару полную его противоположность. Человека, у которого, судя по его меткам, темное прошлое и которому, как показали кости, надлежит вступить в Гвардию.