Сумрачные грёзы - Маркелова Софья 11 стр.


«Да».

Анна помрачнела. Она опасалась, что все это предложение Алексея по работе могло плохо для нее обернуться.

Второй гость опустил голову вниз, а перед ним на тарелке лежала тонкая золотая цепочка, которую девушка всегда носила на шее. Анна растерянно пальцами коснулась горла, но на коже больше не было любимого украшения. Она даже не расстроилась, подумав о том, что бабушка Аглая обещала ей куда более страшную плату за вопросы.

 Если я подпишу контракт с Алексеем и его фирмой, то полученная мной прибыль будет значительно превосходить понесенные убытки?  девушка почти минуту думала над формулировкой этого вопроса. Она призналась себе, что все же сильно сглупила с предыдущим вопросом, ведь убытки не обязательно говорили о том, что прибыли не будет вовсе.

«Да»  возник на земле третий положительный ответ, от которого сердце Анны радостно заколотилось в груди. Все же ей стоило подписать контракт! А это значило, что она, фактически, обеспечит себе безбедную жизнь на долгие годы. И если бы не безликие гости, то она не приняла бы это решение с такой легкостью и уверенностью.

На тарелке третьего призрака появилось нечто крошечное и вытянутое, окрашенное в ярко-алый цвет. Анна чуть ли не грудью легла на стол в попытках разглядеть, что же такое забрал у нее дух, но внезапно ощутила слабую ноющую боль в пальце. Она с удивлением посмотрела на собственную правую руку. На указательном пальце не было ногтя.

В первую минуту девушка испугалась, но после взяла себя в руки. Даже это с трудом можно было назвать большой платой за то, что ей удалось узнать. Она стала хозяйкой собственной судьбы и заплатила за это всего лишь одним ногтем. Не так уж и много!

Палец кровоточил и болел, но Анна старалась не смотреть на него. У девушки оставалось еще целых три вопроса, а она уже узнала все, что касалось работы. И теперь, на собственном опыте убедившись, что гости и правда знали все ответы, соблазн спросить о запретном еще сильнее завладел ей. И потому следующий вопрос Анна задавала с опаской, понизив голос до шепота:

 Существует ли бог?

Земля тонким слоем рассыпалась по столу, закрывая предыдущий ответ, и новый незамедлительно появился перед глазами пораженной девушки.

«Неправильный вопрос».

Анна закусила губу, разочарованная увиденным. Это означало, что гостей не устроила формулировка. Ответ на подобный вопрос не мог быть точным и однозначным, а потому духи ничего ей и не сказали. А вот плату, как и предупреждала Аглая, все равно должны были взять.

Маленькое аккуратное ушко с золотой сережкой появилось перед четвертым призраком, а после Анна почувствовала жгучую боль, которая сдавила голову. Это было ее собственное ухо, и теперь на его месте кровоточила дыра. Ошарашенная девушка прижала ладонь к голове, а пальцы нащупали только болезненную кровоточащую рану. Даже все звуки стали словно гораздо глуше, и Анна далеко не сразу поняла, что пронзительные стоны и страдальческие хрипы, которые разносились по столовой, принадлежали ей одной.

Трудно было молодой и красивой девушке смириться с тем, что теперь ей вечно придется прикрываться волосами, чтобы спрятать свое увечье. А обиднее всего, что такая цена была уплачена за вопрос, на который духи даже не ответили. Однако так просто сдаваться Анна не собиралась, и практически сразу же резко и решительно прозвучал ее пятый вопрос:

 Что нас ждет после смерти?!

Одно-единственное слово возникло на слое земли.

«Ничто».

Пятый из призраков опустил голову вниз, но в тарелке перед ним ничего не появилось. Анна, обдумывая странный и пугающий ответ духа, подождала полминуты, однако, ситуация не изменилась. Гость забрал что-то, что нельзя было увидеть, и девушка вспомнила, как бабушка говорила ей, будто гость мог отнять даже голос. Анна попробовала что-то сказать, но звуки без проблем вырвались из ее горла, вот только голос ее изменился, стал сиплее и словно глуше. Еще не понимая, что произошло, она в отчаянии потерла свое лицо ладонями, и только в тот момент обнаружила, что ее пальцы и запястья не похожи больше на красивые ухоженные руки молодой женщины, какими были всегда.

Кожа покрылась тонкой сеткой морщинок, которых никогда не было на тыльной стороне ладоней у Анны. Жуткая догадка пронзила голову девушки, и она с болезненным осознанием поднесла к глазам прядь собственных волос. Теперь редкие седые локоны прочертили некогда красивые светлые волосы. Крик ужаса наполнил дом, и Анна схватила со стола ложку, чтобы вглядеться в собственное отражение. Оттуда на нее смотрела немолодая женщина, чье осунувшееся лицо искривила гримаса страха.

Безликие гости забрали ее молодость, ее годы жизни.

Слезы сами хлынули из глаз Анны, когда, еще не смирившись со своей потерей, она вдруг осознала, что даже после всего произошедшего она не могла прервать обряд. Аглая говорила о том, что безликие гости не уйдут, пока все вопросы не будут озвучены, и каждый ответ будет злить их лишь сильнее. Девушке оставалось спросить что-нибудь у шестого призрака с закрытым маской лицом, единственного из духов, кто еще продолжал смотреть на Анну, перед кем еще пустовала тарелка.

В тот миг от осознания собственного бессилия девушке захотелось выть. Как же она сожалела, что не послушалась бабушку и рискнула вызвать так много гостей. Это действительно оказалась сила, с которой не стоило играть! А ведь если бы она не стала жадничать и ограничилась двумя или тремя духами, то ничего бы этого не былопри ней остались бы и ухо, и молодость с красотой. Но теперь уже ничего нельзя было поделатьгость ждал своего вопроса.

 Как я умру?  хрипло спросила Анна, боясь увидеть ответ.

На могильной земле посреди стола медленно стали появляться буквы, одна за другой, пока они не сложились в слова.

«Ты лишишься сердца».

Анна замерла, не смея оторвать взгляд от ужасной надписи, которая пророчила ей гибель. И тогда она почувствовала, как ее грудь неожиданно сжалась, а боль разорвала все тело на множество мелких осколков. Впившись пальцами в грудину, девушка закашляла, неистово и отчаянно, ощущая, что в тот момент что-то бесконечно важное было вырвано из нее навсегда.

Последний взгляд, брошенный на тарелку шестого безликого гостя, после которого Анна без жизни упала на стол. А на блюде, словно роскошное угощение, лежало сырое человеческое сердце, истекавшее кровью.

Черные свечи погасли, погрузив столовую в вязкую густую тьму, а безликие гости, забрав свою плату, медленно и неспешно удалились.

В комнате остался лишь длинный опустевший обеденный стол, усыпанный могильной землей, и безжизненное тело немолодой женщины, на лице которой застыли ужас и беспредельное отчаяние. 

Симфония шепотов

Иннокентий Петрович Лисицын считал себя человеком мыслящим и в какой-то степени осторожным. Жить он старался по неким своим внутренним критериям, сформировавшимся благодаря консервативному воспитанию отца и деда еще в детстве. А вот опасливое отношение к реальности и окружавшим его людям уже выработал самостоятельно в более позднем возрасте, исходя исключительно из личного опыта. И именно из-за этого Иннокентий, хоть и довольно рано сумел обеспечить себя должным образованием и заработком, но вот о сближении с иными людьми, а в особенности с женщинами, речи и не шло. Разменяв уже пятый десяток, Иннокентий не сильно сожалел о собственном одиночестве, решительно отдав всю свою внутреннюю страсть коллекционированию.

Богатое собрание грампластинок занимало в доме Лисицына отдельную комнату, где помимо четырех поистине монументальных стенных шкафов располагались лишь проигрыватели нескольких видов и старое продавленное кресло. Каждый вечер перед сном Иннокентий любил удаляться в эту комнату, садиться в свое любимое скрипящее кресло с чашкой крепкого черного чая и наслаждаться каким-нибудь экземпляром своей коллекции.

В каждом из шкафов у педантичного хозяина царил порядок и чистота. Расставленные по эпохам, странам изготовления и музыкальным жанрам пластинки представляли собой не только современные образцы винилового ренессанса, но в коллекции также встречались уникальные диски конца XIX века из шеллака и даже столь популярные в свое время джазовые композиции, записанные на рентгеновских снимках.

Много лет назад Иннокентий со свойственной ему аккуратностью запустил свои руки в карманы всем городским коллекционерам и перекупщикам. Выменивая и доставая определенные экземпляры записей, он собирал даже плохо сохранившиеся пластинки, в краткие сроки став владельцем внушительной коллекции. И поэтому уважаемый ценитель Лисицын довольно быстро приобрел в узких кругах свою славу опытного филофониста. Ему часто стали звонить неравнодушные дельцы, доставая информацию об очередных коллекционерах или любителях, пожелавших продать свои собрания редких пластинок. И Иннокентий всегда пользовался случаем.

Так произошло и в этот раз.

Один из перекупщиков позвонил Лисицыну поздно вечером и сообщил, что недавно скончался немолодой и весьма склочный коллекционер Федосов, который последние несколько десятков лет только и занимался тем, что структурировал и прослушивал свое обширное собрание, мало с кем общаясь. Теперь же по завещанию вся коллекция досталась единственному сыну Федосова, который увлечение отца никогда не разделял и намерен во что бы то ни стало распродать все пластинки.

Для Иннокентия это было значимым событием. И на следующий же день он уже звонил в двери к сыну Федосова, с предвкушением ожидая пополнения своей коллекции.

Дверь открыл осунувшийся небритый мужчина, которому на вид трудно было дать меньше сорока лет. Укутанный в коричневый свитер крупной вязки он имел привычку прятать пальцы в рукавах и постоянно нервно прищуривал левый глаз.

 Это вы, должно быть, тот самый Лисицын, что звонили вчера?  хриплым голосом поинтересовался сын покойного.

 Все верно. Иннокентий Петрович. Рад познакомиться лично,  Лисицын протянул ладонь для рукопожатия.

 Василий. Василий Федосов,  холодные длинные пальцы крепко сжали руку гостя.  Проходите. Я как раз заканчивал изучать альбомы отца. Представляете, он систематизировал всю коллекцию. Закончил буквально за пару дней до смерти. Указал даже место покупки каждой пластинки!

Иннокентий одобрительно хмыкнул и переступил порог.

 Вы не разувайтесь. Тут грязно. Проходите в гостиную, а я пока поставлю чай. Вы будете?

 Не откажусь. Благодарю.

Повесив плащ и шарф на вешалку, Лисицын прошелся ладонью по голове, приглаживая свои волнистые седые волосы, и после двинулся прямо по коридору, который оканчивался распахнутыми дверьми, отсекавшими просторную гостиную от остальной квартиры. В воздухе витал запах пыли и почему-то расплавленного винилатакая легкая едва уловимая вонь.

Комната до потолка оказалась уставлена узкими деревянными шкафами, расстояние между которыми редко достигало больше полуметра. На полках плотными вереницами дисков стояла виниловая коллекция покойного Федосова старшего. В помещении царил мрак: окна были плотно зашторены тяжелыми портьерами. Единственным местом, где мог приютиться человек, оказался стоящий в углу диван, у которого не было ни одной уцелевшей ножки, и он просто лежал на полу, почти полностью погребенный под клочками смятой пожелтевшей бумаги.

 Вы извините за бардак. Отец тут не убирался, и я смысла сейчас уже не вижу,  Василий тихо появился за спиной Иннокентия, который с предвкушением оглядывал полки с пластинками.  Чайник я поставил. А вы садитесь на диван, подвиньте там все. Я сейчас принесу каталог отца.

Пока Лисицын сбрасывал с дивана на пол груду исписанной кривыми буквами бумаги, Василий вернулся с пачкой из пяти толстых альбомов с истертыми корешками.

 Вот. Смотрите, что вам нужно в каталоге и ищите по записям, что где лежит. Расположение на полках понять тут не трудно, все шкафы пронумерованы.

 Вы не будете присутствовать?  принимая альбомы из рук, поинтересовался Иннокентий.

 Нет, уж извините. Я разбираю вещи в спальне отца. Там куча хлама. Сделаю вам чай и опять туда. Но если понадоблюсь, то зовите, конечно.

Василий прищурил левый глаз, легко кивнул собеседнику и удалился на кухню. Через несколько минут он вернулся с кружкой горячего черного чая, передал ее Лисицыну и почти сразу же вновь покинул гостиную.

Иннокентий остался наедине с толстыми альбомами, впечатляющей коллекцией Федосова и дешевым отвратительным на вкус чаем.

Скорее отставив кружку как можно дальше, Иннокентий Петрович принялся изучать каталог. Структурированные записи, сделанные ровным аккуратным почерком, невольно вызвали у Лисицына вздох восхищения. Но тем страннее был тот факт, что сброшенные с дивана мятые листы и клочки бумаги были исписаны корявым и неразборчивым почерком, словно эти заметки делал другой человек. Хотя Федосов старший жил в этой квартире совершенно один.

Ради интереса Иннокентий подцепил пальцами ближайший к нему скомканный тетрадный лист и расправил его. Текст плохо поддавался прочтению, но несколько слов можно было разобрать.

«Пламя». «Обреченность».

Нахмурившись, Лисицын несколько мгновений изучал неровные угловатые буквы. Похоже, у старика Федосова или на старости лет помутился рассудок, или же его терзали какие-то кошмары. Почему-то эта мысль не давала Иннокентию покоя, и он, прочистив горло, окликнул Василия:

 Прошу прощения, а как скончался ваш отец?

Из соседней комнаты послышался шорох, стук и, наконец, сын Федосова ответил:

 Подробностей я не знаю. Просто отец перестал отвечать на мои звонки в какой-то момент. Несколько дней я думал, что он просто злится на меня из-за какой-нибудь очередной глупости. Знаете, он частенько так делал,  Василий тяжело вздохнул, и это было слышно даже в гостиной.  Но он все не звонил и трубку не брал. Тогда я не выдержал, приехал, открыл дверь своим ключом. А он лежит на кровати, уже весь покрытый пятнами этими трупными И ни записки, ничего Видимо во сне скончался.

 А что же сказали медики и полиция?

 Да ничего толком и не сказали. Вроде как естественная смерть, все же немолодой он уже был. В найденном завещании было указано, чтобы тело его не резали и не вскрывали. Так что я даже и не узнал, из-за какой болезни он так скоропостижно умер.

Иннокентий еще раз взглянул на скомканный лист бумаги, который он сжимал в пальцах. Слово «обреченность» почему-то отозвалось дрожью где-то внутри его тела. Будто тот, кто писал его, вложил в каждую неровную букву свою боль и отчаяние.

Василий незаметно и практически бесшумно оказался на пороге гостиной:

 Но вот одно, я вам скажу, точно было странно. Еще когда я нашел его тело, то сразу же обратил внимание: под ним вся подушка была в крови. Уже запеклось все, как плотная корка, почернело, но по следам было видно, что перед смертью вся эта кровь вышла у него из ушей.

Время до вечера пролетело практически незаметно. Василий безмолвно разбирал личные вещи покойного в спальне, а Иннокентий выписывал из каталога Федосова старшего все заинтересовавшие его пластинки. А таковых оказалось немало. Еще почти час ушел на то, чтобы отыскать выбранные экземпляры, протискиваясь между шкафами, расположенными слишком близко друг к другу.

Когда на промятом диване лежало уже несколько десятков присмотренных пластинок, Лисицын, наконец, удовлетворенно закрыл альбомы и просто ходил по комнате, внимательно вглядываясь в полки. Он надеялся отыскать что-нибудь особенное, что он просмотрел в каталоге или пропустил, сочтя неинтересным.

Ровные ряды пластинок томились в ожидании, но взгляд Иннокентия скользил мимо них, ни на чем конкретном не концентрируясь. Внутренне Лисицын был крайне доволен проведенным днем: в собрании Федосова старшего оказалось несколько экземпляров, которые он давно уже присматривал для пополнения собственной коллекции. Но все равно угрюмая гостиная, будто бы скрытая от всего остального мира каким-то незримым пологом забвения, начинала понемногу давить на Иннокентия Петровича. Он постоянно чувствовал себя лишним в этой комнате, да и во всей квартире в целом, а этот удушающий запах расплавленного винила, неясно откуда витавший в коридоре, и вовсе действовал Лисицыну на нервы.

Недалеко от плотно зашторенного окна стояла старая деревянная этажерка, на которой располагался единственный в комнате проигрыватель. Иннокентий подошел ближе, чтобы оценить состояние аппарата, но с удивлением обнаружил, что на диске лежала пластинка. Для аккуратного и бережливого Лисицына такое хранение экземпляров коллекции было неприемлемым: оставлять в проигрывателе пластинку, чтобы ее канавки забивались пылью, казалось верхом неразумности для любого филофониста.

Назад Дальше