Часть 1. Глина
«Сидят девушки в горенках, нижут бисерок на ниточки»
(с ) Старая русская загадка
Двухэтажное здание бывшего имения купца Митина было отдано в тридцатые годы под психиатрическую больницу. В семидесятые здесь был интернат, а в девяностом разместили очень нужную службу с модным названием «приют». Сюда свозили беспризорников со всего Подмосковья. От похожих друг на друга приютских историй ломились полки книжных шкафов в приемной. Воспитанники жили в купеческом доме на временных основаниях, больше полугода никто не задерживался: поступали в интернаты либо возвращались в семьи. Поэтому полки книжных шкафов хранили истории без начала и конца. Даже внимательный глаз не нашел бы в них ответа на вопросы: почему ребенок оказался на обочине жизни, и что будет с ним потом.
Из клиники «Божья пчела» в приют медсестра привезла Глину под вечер. Девочку приняли без лишних вопросов. Медицинский осмотр был быстрым и болезненным. Травм, гнид, чесотки не нашли, сексуальных контактов не было. Экспресс-тест на ВИЧ отрицательный. Воспитатель тычками провела Глину по коридору со словами: «Сначала мыться, потомна ужин. Не шуметь, в коридор не выходить».
Грязная, разрисованная маркером кабинка душевой вызвала у Глины прилив тоскливой тошноты. Глина не так представляла себе жизнь в столице. Ее родителям, оставшимся в Воронеже, представитель клиники «Божья пчела» со смешной фамилией Пасечник пообещал, что девочек обследуют лучшие специалисты, и после этого Марина с Галиной будут учиться в элитном учебном заведении, причем на полном государственном обеспечении. Родителям даже выплатили вознаграждение за талантливых дочерей и пообещали еще денежную помощь, если проявятся какие-то паранормальные способности. Обещания Пасечника звучали неопределенно, но предъявленные им документы опасения у Переверзевых не вызвали: клиника действовала под эгидой Правительства, Пасечник представился доктором медицинских и педагогических наук. Обилие канцелярских оборотов в речи Пасечника говорило о том, что человек серьезный, допущен к верхам власти, где бюджетное финансирование проектов льется рекой. Таиса только робко спросила, отчего в клинике содержатся дети, отстающие в развитии, а Пасечник хочет забрать не только старшую дочь Марину, но и младшуюГлину? Но Пасечник уверил, что при клинике работает лицей для одаренных детей, и Глине там самое место. Алексей Переверзев не был очарован приехавшим из столицы щёголем, но перевод на его счет кругленькой суммы от клиники «Божья пчела» убедил в серьёзности намерений Пасечника.
Мать привезла дочерей в Москву, на вокзале Переверзевых встретили улыбчивые сотрудники клиники и в фирменном автобусе привезли в подмосковную деревню. Таисе так понравился обнесенный высокой оградой парк, ухоженный и светлый, что последние сомнения были отброшены. Все здесь создано для детей, это вам не провинция с разбитыми тротуарами и пыльными захламленными сквериками. Липы, каштаны, кусты акации окаймляли периметр парка и уходили вглубь, образовывая рощицу. На прогулочном электрическом паровозике Переверзевых провезли по всей территории клиники. Жилые корпуса, лицей, санаторий для членов Правительства, клиника для детей, отстающих в развитии, административные здания, библиотека и столовая располагались так, что они друг другу не мешали, и, наверное, можно было бродить целый день и встретить таких же отдыхающих или сотрудников клиники где-то вдали. На одной из полянок паровозик остановился, и Пасечник показал геометрически устроенные лужайки: шалфей и ромашка, донник и клевер наполняли ароматом воздух округи, эспарцет колыхался розовыми волнами, золотарник возвышался на пригорках яркими желтыми пятнами. «Мы держим пасеку для нужд воспитанников и пациентов санатория, нет ничего полезнее мёда и продуктов пчеловодства, пояснил Пасечник с улыбкой, никаких химических добавок, всё натуральное: перга, прополис, маточное молочко». Маринка смотрела на обаятельного директора клиники и тоже улыбалась в ответ щербатым ртом. Ей было четырнадцать, но молочные зубы продолжали выпадать, а постоянные не торопились им на смену. Глина, насупившись, прижималась к матери, она не понимала, зачем мать привезла её сюда. Пусть Глина и не слишком усердно училась в школе, особенно в шестом классе, но это же не повод поселить здорового ребенка в какой-то клинике, пусть и знаменитой.
Мимо прогулочного паровозика прошел отряд подростков, одетые в светлые костюмы мальчики и девочки возраста Глины, как по команде помахали руками Пасечнику и гостям.
«Идут на гимнастику, начался физкультурный час для учеников лицея», пояснил Пасечник. Тишина и покой были словно разлиты в воздухе, и на лицах детей Таиса не увидела недовольства. После осмотра территории клиники Таису провели мимо стендов с наглядной агитацией в учебном корпусе, затем она недолго побеседовала со старшей воспитательницей и врачом. Успокоенная тем, что если детям не понравится в клинике, то их всегда можно будет забрать домой, Таиса Переверзева наскоро поцеловала дочерей и вернулась на вокзал, рассчитывая попасть на ночной поезд до Воронежа.
«Я бы так никогда не сделала! обиженно твердила себе Глина, никогда бы не оставила детей в незнакомом месте». Плача под острыми горячими струями душа замызганного приюта на Комсомольской, Глина вспоминала свой неправдоподобно длинный день. Всласть поплакав в душевой, исписанной черным маркером, Глина вытерлась жестким вафельным полотенцем, остро пахнущим стиральным порошком. «Максимовасука», прочла она на стене и горько усмехнулась. Неизвестный вандал был прав, Глина с удовольствием бы добавила: «Валентин Прокофьевичсука, а Пасечниккозёл», но маркера у нее с собой не было. Дрожа, Глина влезла в куцый байковый халат с чужого плеча, а трусы с этикеткой повертела в руках, но не надела, брезгливо отдав воспитательнице в коридоре. Глину отвели в палату, показали ей на кровать возле двери и кнопку тревожного вызова. Две девчонки-цыганки играли в карты, сидя прямо в обуви на одной кровати.
Ну, чо? спросила одна из них, повыше ростом и более развязанная с виду.
Глина посмотрела в ее сторону и ничего не ответила.
Ты откуда? спросила вторая, откладывая карты.
Из Воронежа, ответила нехотя Глина.
Тебя забраковали в «Божьей пчеле?» В приют всех суют, кого из «Пчелы» выперли, сказала первая девчонка.
Меня тут будут наблюдать доктора! с вызовом ответила Глина.
Ды ладно! глумливо засмеялась вторая девчонка, нас уже месяц наблюдают. СПИД у нас нашли, вот из «Пчелы» и выперли, радостно сообщила вторая девчонка, продолжая сидеть на кровати.
А что это такое СПИД? спросила Глина, хотя ей хотелось спросить, что такое венец и есть ли он у цыганок. Койка у Глины была хлипкая, скрипучая, а постельзастиранная, потерявшая первоначальную расцветку.
Дура, что ли? засмеялась та, что постарше.
Она просто маленькая! неожиданно вступилась за Глину вторая, постарше, СПИД это такая болезнь, ничего не болит, а потом рази умираешь. И у меня, и у сестры.
У меня тоже есть сестра, но ее оставили в «Пчеле», вырвалось у Глины, а меня привезли сюда. Родители даже не знают, где я.
Ды прям там, не знают. Они же вас и продали с сестрой, убежденно сказала вторая девчонка.
Разве такое бывает? попробовала улыбнуться Глина
Если ты не с улицы, то только так и бывает, хмыкнула старшая.
Как в «Пчелу» попадаютэто более или менее понятно, шмыгнула носом вторая девчонка, а вот зачем попадают сюда
Глина не ответила и неожиданно для себя снова расплакалась. Девчонки рассматривали ее с интересом. Цыганча Так отец называл женщин неопределенного возраста в юбках, расшитых стеклярусом, в парчовых кофтах, с неизменными платками на смоляных косах, с грязными ребятишками, державшимися за пыльные подолы. Они бродили по рынку и навязчиво приставали ко всем. Глина боялась их и всегда проходила мимо, ускоряя шаг, не обращая внимания на их смех и гортанный говор. Однажды старуха с седыми космами закричала ей вслед: «На тебе порча! И на матери твоей! На всем вашем женском роду. Иди сюда, сниму порчу, недорого беру».
Теперь Глине предстояло с этой цыганчой провести ночь, а, возможно, и не одну. И она такая же, как цыганча, неперспективная. Постепенно слёзы иссякли. Глина лежала носом к стене и ковыряла пальцем побелку. Девчонки играли в дурачка, утратив к новенькой интерес. Прозвучал звоноквсех позвали на ужин. Цыганки резво вскочили, сунули ноги в шлепки и весело понеслись по коридору. Глина поплелась за ними следом. Раздавали тарелки с картофельным пюре и сосиской, горку картофеля украшала половинка сморщенного огурца. Каждому в граненый стакан налили кисель бледнорозового цвета. Глина с аппетитом съела всё: она с самого утра была голодной, в клинике не удосужились ее покормить.
Глина оглядела столовую. Разновозрастные мальчишки и девчонки уплетали ужин за обе щеки. Некоторые возились, со смехом пихая друг друга локтями. Только один дылда угрюмо сидел над остывающей едой. На хулиганистых детей прикрикивали две толстые поварихи. Двое мальчишек сверкали гладко выбритыми макушками, головы остальных уже успели обрасти жестким ежиком. Среди девчонок тоже встречались с обритыми макушками. У одной, самой высокой, была татуировка на щеке в виде двух слезинок. «Обычные, заключила про себя Глина, совсем как придурки с Песчановки».
Первая ночь прошла спокойно, хотя Глина почти не спала. Она вспоминала родителей, квартиру, на Пионерской, дом бабушки на Песчановке, родной Воронеж. Она бы не прочь была вернуться домой, но пока не знала, как это сделать. Решив разведать, как можно сбежать домой, Глина успокоилась и уснула.
Наутро всех детей приюта одели в чистое, заставили тщательно умыться и причесаться. После завтрака объявили, что воспитанников повезут в «Третьяковскую галерею». Ребята и девчонки радостно зашумели. Глина заняла место в новеньком автобусе у окна в, чтобы лучше рассмотреть дорогу из приюта и окрестности. По дороге воспитательница Галина Сергеевна, на бэджике которой было написано ее имя, рассказала о меценате Третьякове и правилах поведения в музее. Глина поняла, что убежать можно будет почти сразу после выхода из автобуса, в общей толчее можно легко затеряться. Галина Сергеевна сказала, что музей находится в каком-то переулке и Глина приободрилась. Ерзавший от нетерпения на соседнем сидении мальчишка, мешал Глине, тянул ее за рукав, потому что за завязанными на затылке дурацкими бантами Глины он не видел в окно автобуса улиц Подмосковья и Москвы. Глина сердито посмотрела на него и спросила:
Тебя как зовут, деревня?
Лёня Шевченко, ответил он, присмирев от ее тона.
Сиди тихо, Лёня, не то я тебе, и отвернулась к окну. Она не знала, что будет, если Лёня не станет сидеть тихо, но помнила, чему ее учил отец. Лучшая защитаэто нападение.
Лёня умолк и стал рассматривать пейзажи через банты, а потом и вовсе заснул, да так крепко, что Глине пришлось его расталкивать, когда автобус приехал музею.
Лаврушинский переулок не был узким и захолустным, что огорчило Глину. Очередь к музею тянулась от входа почти до самого метро. Глина покрутила головой, выходя из автобуса, прикидывая, когда можно дать деру, но Светлана Сергеевна больно толкнула ее в спину, и Глина очутилась прямо у двери служебного входа. Воспитанников приюта решили впустить, минуя длинную очередь из туристов.
Глина впервые очутилась в музее, таком большом и известном, и ее охватил какой-то безотчетный страх, она забыла о том, что собиралась убежать из приюта. Тревога сменилась дурнотой. Поборов позывы рвоты, Глина попыталась рассмотреть картины вокруг, неожиданно поняв, что находится возле «Трех богатырей» Васнецова. Оказывается, пока она боролась с тошнотой, прошла почти треть экскурсии. Скосив глаза, Глина заметила, что ромбики паркетных досок то приближались к ее лицу, то удалялись. Подняв голову, Глина попыталась рассмотреть своими слезящимися глазами мужественные лики трех удалых былинных героев, но неожиданно села на пол. Краем сознания она уловила странную фразу: «Слава богу, что хотя бы одна».
Очнулась Глина уже в автобусе, который мирно катил обратно в приют. Вокруг все обсуждали увиденное и услышанное, детский смех и чавканье заполняли автобус. Всем дали по большому яблоку и пакету сока, только Глина не могла есть, потому что до сих пор ее голова кружилась, а мысли были не на месте.
До вечера она пролежала в палате, а на ужин не пошла. Она корила себя за случившееся. Когда еще представится возможность сбежать?
Утром медсестра пригласила ее в кабинет и подробно расспросила Глину о том, почему ей стало плохо в музее. Глина ничего толком объяснить не могла, а старую игрушкуклоуна с ржавыми бубенцами на колпаке, злобно отшвырнула в угол. Медсестра, поджав губы, позвала Светлану Сергеевну.
Галя, ласково обратилась к ней воспитательница, мы тебе не враги, не надо грубить и разбрасывать вещи. Мы выявляем способности наших воспитанников. Мы тебе хотим помочь.
Говоря с Глиной, воспитательница улыбалась, но глаза ее оставались холодными. Глина смотрела на нее настороженно и недоверчиво.
Мне стало плохо в музее потому, что я съела что-то несвежее за завтраком, угрюмо сообщила она, у меня кружилась голова и хотелось
Воспитательница погладила Глину по голове.
Тебе, наверное, обидно, что всем удалось посмотреть на знаменитые картины, а тебенет? Если ты будешь хорошо себя вести, то через неделю мы снова проведем экскурсию и возьмем тебя с собой.
Глина вернулась в комнату к цыганче и стала рисовать свои сны. Это было единственным заданием, которое здесь давали воспитанникам. Рисунки забирали и куда-то уносили. Глина посмотрела на календарь на стене. Через неделю начинался учебный год, вряд ли ее повезут в обещанный музей. Снова начнется математика и музыка, а эти уроки Глина терпеть не могла. «Интересно, в какую школу меня поведут? размышляла Глина, точно не в обещанный элитный лицей».
Однако, никакие уроки для нее и других выброшенных из «Божьей пчелы» воспитанников через неделю не начались. Некоторых приютских, которые жили в правом крыле, водили в школу неподалеку, но Глина, цыганча и еще несколько подростков из левого крыла приюта слонялись без дела, рисовали и читали. А еще их буквально заставляли играть с игрушками. Воспитатель пристально наблюдала за детьми и подростками, подсовывая им исключительно старых кукол, солдатиков и медведей. Глине казалось это какой-то изощренной формой издевательства, и объяснения таким поступкам она не находила.
Изредка кого-то из приютских увозили и привозили обратно, но куда и зачем возили ребят, Глине было не известно, разговоры между воспитанниками не поощрялись. Несколько раз Глина проходила какие-то странные тесты. Ей предлагали угадать, что лежит в черной или белой коробке. Она не угадывала. Потом ей показывали старые потертые фотографии взрослых и детей. Их странные, искаженные гримасами лица, Глине не нравились. Глине предложили пометить людей, у которых есть венец. Никакого венца или даже шляпы она не увидела и, по выражению лица воспитательницы Светланы Сергеевны, Глина поняла, что тест провалила. Она вспоминала, что в «Божьей пчеле» ей предлагали поговорить со старыми игрушками, спрашивали о белых бусинах, но она искренне не понимала, чего от нее хотят толстый доктор Валентин Прокофьевич и директор клиники «Божья пчела». Было обидно, что нитку прозрачных крупных бусин в клинике у Глины отобрали. Перед глазами так и стояли жадные трясущиеся пальцы Валентина Прокофьевича, срывавшего с шеи Глины подарок Маринки. Глина помнила, как после ее осмотра большеглазая высокая Софья, скривила презрительно губы: «Даже намека на венец нет! Бесперспективна». Эта же Софья приезжала и на Комсомольскую, пыталась поговорить с Глиной, но та молчала, злобно рассматривая джинсовое платье девушки и длинную черную косу-змею, спускавшуюся на грудь. Таких на Песчановке называли «фифами», а здесь, в приюте, особенно не любили. Цыганча говорила, что Софьялюбовница директора «Божьей пчелы» и имеет на него огромное влияние. Глине было всё равно, только хотелось дернуть за эту длинную косу изо всех сил, чтобы губы Максимовой скривились не от презрения, а от боли. Ведь это она была виной тому, что Глину и Маринку разлучили!
К концу второго месяца Глина заметила, что несколько подростков исчезли. Всезнающая цыганча, по секрету сказала Глине, что Лёню и еще двоих признали совершенно бесперспективными, и отправили к родителям.