Замерев на лестничной площадке перед дверью, Стас улыбается. Ему почему-то кажется, что он очень скучал. Что давно не видел Олюши, не слышал, как она смеется, не говорил с ней. Может быть, она куда-то уезжала?
Стас зачем-то стучит вместо того, чтобы позвонить.
Кто там?! огрызаются из-за двери. И вроде бы голос Олин, только слишком уж едкий, скрипучий.
Я, Стас улыбается, нежно поглаживая дверь. Солнце, это я.
Стас едва успевает шагнуть к ступенькам: дверь отскакивает резко, словно ее пнули ногой с обратной стороны. На пороге стоит Олюша: под глазами черно, совсем как у пчелки, волосы собраны в пучок, но отдельные кудряшки все равно топорщатся в разные стороны. Она плюет Стасу под ноги что-то круглое, пластиковое и рявкает:
Заходи!
Стас недоуменно улыбается. Тянет вперед руки: сейчас обнимет, она и успокоится.
Не пустила бы, Олино кукольное лицо искривляется, морщинится. Она громко всхлипывает. Не пустила бы, но ты умер, дурак!..
Шагнув в прихожую, Стас прижимается к Оле. Она плачет, скулит, как обиженный ребенок, который толком ничего не может объяснить и просто хочет защиты.
Все хорошоСтас утыкается носом в мягкий пучок. Там не я умер, там чудище. Оно внизу лежало, а я на лавке. На лавке теплее.
Оля чуть ли не воет и отталкивает от себя Стаса.
На лавке теплее! На лавке, блин! Пойдемтянет она его за руку, а потом вталкивает в ванную. Иди!
Оля снимает одежду со Стаса: рывками, как будто кору сдирает с молодой веточки. Он не противится, но и не помогает. Только стоит, пошатываясь, и блаженно улыбается.
Полезай! Давай! вновь прикрикивает Оля, и Стас послушно садится в ванну. Рядом включается стиральная машинка, и зеленая толстовка, оказавшись по ту сторону чистоты, приветливо машет рукавом.
Горячая вода кусается, щиплет, от нее воздух наполняется невыносимой вонью, но Стас знает, что нужно терпеть, иначе Олюша расстроится.
В бой идут разноцветные баночки: из них льется что-то душистое, мягкое, и Оля короткими пальчиками раздирает спутанные волосы Стаса. Немного приведя их в порядок, она хватается за мочалку и со злобным отчаяньем трет пятнистую кожу. Давнишние места от уколов, новые места от уколов, синяки, переливающиеся мерзостными оттенками, сухие корки, трещины. Стас осторожно смотрит на Олю из-под налипшей на лоб челки и хочет сказать, что все это не нарисованное. «Это не краски, солнце, не акварель. Не потечет от воды, не растает». Но он молчит, продолжая терпеть приятнейшую в своей жизни пытку.
Воздух пахнет теперь настоящей весной, но Оля хлюпает носом, опять плачет.
Вылезай давай, обессилев, шепчет она. Вытру.
Махрово. Сладко. Радостно. Стас гладит ворс полотенца, гладит Олину кожу, стоит, зажмурившись, боится проснуться где-то на отшибе мира, у Черного под боком.
Оля, резко тряхнув головой, оставляет Стаса с полотенцем в руках, а сама открывает дверь теплой влажной ванной и ускользает в холодный мир.
Голый, босой, со стекающей с волос водой Стас бредет следом, будто на привязи.
Держи, не поднимая припухших глаз, Оля протягивает шорты и футболку. Они слишком широки, с броскими фирменными надписями, очень хорошего качества. Да и пахнут как-то чересчур по-мужски, чем-то пряно-древесным, сильным.
Это чьи? Стас от обиды закусывает щеку изнутри. Мнет в руках тряпки богатого паренька, словно хочет перетереть их в пыль. Но потом, заметив спокойный Олин взгляд, все-таки надевает, покоряется.
Оля, без смущения переодевающаяся в той же комнате, только пожимает плечами, улыбается горько и криво.
Пойдем есть, тянет она Стаса за руку на кухню, как будто боится, что без ее помощи он упадет.
Стас опускается на свой любимый стул напротив окна, сгибается, будто хочет рассмотреть фиолетовые цветочки на скатерти, а сам пытается скрыть разгорающуюся с каждой секундой боль.
Ты что будешь? спрашивает Оля, не оборачиваясь, стоя на одной ноге перед холодильником и держась за дверку. Да я толком и не готовила ничего. Заболела.
Я не хочу, хрипит Стас.
Он привык, что за едой всегда приходит рвота. Олюше нельзя это видеть. Она его тогда выгонит, тогда будет смотреть на него как всекак на тушеную капусту, как на слизня, как на собачье дерьмо. Как на то, чем он стал.
Ты когда ел в последний раз? Оля оборачивается, смотрит с жалостью, но Стас видит в этом взгляде еще остатки нежности, прежней теплоты. Видит то, зачем он, наверное, пришел. «Она любит еще. Еще любит» горячей волной переливается в груди. «Не забыла и любит. Любит и совсем не забыла»
Оля молча жует свою лапшу, глотает с трудом, но продолжает есть. Стас ловит ее взгляд: он сейчас в футболке, и руки его можно рассматривать хоть целую вечность. Оля болезненно морщится, следя за ходом покрасневших, разбухших вен. В глазах ее снова мокро от слез. Она вскакивает и с грохотом кидает тарелку в раковину. К несчастью, та не бьется. А Стас виновато улыбается: он бы прикрылся, да нечем.
Хочешь, я помою посуду? тихо предлагает он.
Давай сюда свои пальцы, шипит Оля едва ли не ненавидящим тоном.
Она садится рядом и кусачками обстригает пожелтевшие ногти Стаса, вычищает из-под них грязь. Стас закусывает губу: спину и ноги сводит, некоторые мышцы болезненно подергиваются, но надо терпеть, иначе все кончится.
После ногтей Оля берется за волосы: бережно смазывает их ароматическим маслом, водит пальцами по вискам, по лбу, даже по щекам Стаса. Он закрывает глаза, следует за нежными руками, как покорившийся змей за флейтой. Реальность серебрится, идет блесткими кругами. Было ли ему когда-нибудь настолько же хорошо? Наверное, было. Но все это до вечного «сейчас».
Клекот ножниц заполняет кухню. Волосы летят и летят вниз, щекочут. Стас чихает. Один раз, другой, третий. Утирает носна руке остаются разводы крови.
Оля бросает ножницы и отворачивается к раковине, тихо всхлипывает.
Споешь мне? едва слышно просит она так, как, наверное, просят о последнем желании перед казнью.
Стас знает, что когда-то он хорошо пел, что когда-то песни хором гремели в его голове. Но теперь там пусто. Он совершенно ничего не может вспомнить: бормочет что-то невнятное, но это нисколько не походит на мелодию.
Хочу спать. Я болею, резко обрывает Оля, глядя теперь пусто. Разочарованно.
Молча уходит в спальню, Стас волочится за ней. Они сворачиваются в единый клубок у края кровати: спина к груди, сердцесквозь слои плотик сердцу, а рукив крепкий замок.
***
Оля просыпается неожиданно и болезненно. За ее спиной кто-то был, согревал кто-то, целовал. А сейчаспусто, только сквозняк лижет затылок. Проморгавшись, Оля вдруг вспоминает о Стасе. И приснится же такое. Больше года ведь не виделись, а как живой. Бормотал что-то виновато, прятал глаза под отросшей челкой, все время норовил ее коснуться. Оля поспешно одергивает улыбку с губ, трет ледяными ладонями горячие щеки. Почему теперь, когда все стало так хорошо, что поверить трудно, воспоминания о Стасе настойчиво лезут в голову?
Обернувшись к окну, Оля вскрикивает. Стас встречает ее пробуждение восторженным криком:
Солнце! А помнишь, у тебя были крылья?! Он сказал, что у тебя были крылья! глаза его блестят лихорадочно, безумно, улыбка, как у дурацкой клоунской маски, разрезает лицо.
Отползая чуть дальше, Оля встает с кровати, пятится к стене. Натыкается на книжную полку. Стоит, притянув к туловищу локти и сжав кулаки. Стас с озлобленным разочарованием вскрикивает:
Куда ты их дела?! Где они?!
Подскакивает к Оле, грубо стиснув запястье, вертит ее вокруг себя. В Олиной голове фальшиво гремит духовым оркестром одна из любимых песен: «Где твои крылья, которые нравились мне»
Стас ощеривается, проводит ладонью по волосам. Оставив испуганную Олю у книжного шкафа, он спешит в ванную и надевает свои еще чуть влажноватые вещи, брезгливо сбрасывая Сашины.
Ты готова? резко спрашивает он.
Стас, Оля пятится к коридору, дрожит. Стас, перестань, ты меня пугаешь.
Олюш, ты что?! Ты что, милая моя, любимая?! Стас падает перед Олей на колени и ползет ближе. Мы ведь вместе, да?! Ты же помнишь, что мы вместе?! Ты почему еще не готова, а?! Нам ведь пора уже. Нам пора!
Стас впивается в Олины плечи цепкими, длинными музыкальными пальцами, давит так, что слышится хруст.
Перестань, пожалуйста, Оля плачет от страха и обиды. Стас, перестань. Хочешь, я дам тебе денег? Тебе хватит на несколько раз. Хочешь денег?
Какие деньги, солнце мое! Стас вскакивает, хватает ладонями Олино лицо и прижимается лбом к ее лбу. Не будет следующего раза, ничего не будет. Любимая моя, Олюша! Мы готовы теперь. У меня почти отросли крылья, где твои?! Где они?! Мы всех спасем, родная моя! Всех спасем! Одна против многих, не так уж и много, да?!
Стас хватает брыкающуюся Олю на руки и встает на подоконник. Оля плачет навзрыд, ее тело медленно обмякает. Стас покрывает ее лицо поцелуями.
Пора, солнце мое, пора.
Он делает шаг с подоконника. Оля едва успевает вскрикнуть.
***
Стас истошно кричит. Оля стоит над ним и поливает его лицо холодной водой из стеклянного кувшина. Стас изгибается, на шее вздуваются вены, он переживает приступ страшной боли. Наконец, когда вода заполняет нос, Стас кашляет и открывает мутные, словно закрытые полупрозрачными шторками, глаза.
Уходи! Оля кидает в Стаса его вещами и сталкивает с кровати. Уходи!
Стас надевает джинсы, водолазку и толстовку, быстро скинув шорты и майку. Ему сейчас очень дурно и страшно. Он только что убил свою Олюшу, а потому она жутко на него разозлилась. Он с ужасом смотрит на красивое, перекошенное гневом лицо и опрометью выскакивает из квартиры.
Стас несется в кроссовках по снегу, хрипя и задыхаясь. . Он забывает, что Олюша жива, он не чувствует ее тяжелого взгляда. Он летит к Ире, большой и сильной Ире. Он признается ей, что сделал с Олюшей, и Ира что-нибудь придумает. Она ее оживит, как оживляла в детстве сломанные игрушки. Она все исправит.
5
Иди, Ир, родственнички пришли. Паша ухает на кровать и накрывает голову подушкой, чтобы не слышать надоедливых трелей охрипшего звонка.
В груди Иры тут же поднимается кипучая злость.
Детей хотя бы успокой, скажи, что все нормально, огрызается Ира на мужа.
Она сначала спешит на кухню и хватает нож, а потом, испугавшись саму себя, вскрикивает и бросает его в раковину. «Совсем, урод, обалдел! До каких мыслей доводит За нож схватилась, дожили! Господи, да избавь же ты нас уже от него! Пожалуйста, Господи, трудно разве? Разве трудно тебе, а?!»
Ира отирает потные ладони о выстиранную ночнушку и, наконец, настежь открывает дверь. Она хватает Стаса за капюшон и, как щенка, втаскивает в прихожуюмало того, что ей спать не дает, так еще и всех соседей перебудит.
Он почти не похож на брата, которого она знала с младенчества. Глаза у него теперь какие-то большие, совсем черные Ира толкает Стаса к лампе и со злобной радостью понимает, что глаза такие из-за огромных зрачков. Губы все потрескались, от тела осталась кожа да кости, жуть! И по морозу в одной толстовке Ох
Тебе чего надо? нависая над Стасом, как змея перед броском шипит Ира. Ты че пришел, а?! Матери тебе мало?! Мало матери, спрашиваю?! Ира отвешивает брату тяжелый подзатыльник, совсем как в детстве. Он насупливается, плачет.
Ириш, помоги! Помоги! Я Олю убил
Стас сползает по стене на пол, продолжая плакать. Смотрит на сестру с надеждой, не моргая.
Я Олюшу убил, Ир. Помоги!
У Иры холодеет в груди. Ладно ворует, с этим свыклись уже, смирились А теперь вот до чего дошло И на кого руку-то поднял, ирод! Самая ведь прекрасная девочка на всем свете! Ангел во плоти!
Ирочка, помоги! Оживи, почини ее! Стас тянет вперед ладони, собранные в пригоршню. Как будто милостыни просит или прощения
Замолчи, дурак! грубо обрывает его Ира и уходит в комнату за телефоном.
Паша уже дрыхнет, как ни в чем не бывало. Но мальчишки, вроде бы, тоже спят.
Паш, Ира трясет мужа за плечо. Вставай. Он Олю убил. Сейчас в полицию звонить будем.
Поспал перед работкой, ворчит Паша и трет широкими ладонями мясистое лицо. Ну-с, пошли, че . Будем звонить Да, может закроют, наконец. Всем спокойнее будет, лучше. Да?
Ира кусает уголок телефона от волнения, смотрит на блеклый свет фонаря за окном. Неужели убил? Ее мелкий непутевый Стастеперь убийца? Хоть и воротит
ее от одних мыслей о нем, а все равно не верится. Вместо полиции Ира набирает номер Оли.
Пока тянутся гудки, Ира выходит в коридор. Стас корчится у вешалки: то встает, то снова садится, поджимает колени к подбородку и раскачивается вперед-назад. Давно не кололся, видели, знаем. Чем больше гудков отмеряет трубка, тем становится тревожнее. Паша удивленно спрашивает:
Не берут?
Он, наверное, о полиции. На Стаса он смотрит настороженно, как на чудного маленького зверька в зоопарке, который, если что, может и прокусить палец до крови.
Ир? ударяет Олин голос в ухо, и Ира от облегчения едва не садится мимо стула. Ей становится трудно дышать, затылок наливается чугунной тяжестью. Ир? девчонка явно волнуется. Ир, что со Стасом?
Да ничего с твоим Стасом, дура! зло выплевывает Ира. Она запускает пальцы в короткие волосы и мнет кожу головы. Приперся посреди ночи, орет, что тебя убил. Слышишь, блаженный?! Живая Оля твоя! Слышишь ты меня или нет?!
Ира отбрасывает телефон, подскакивает к Стасу и колотит его зонтиком, который случайно оказался в ее руках.
Ах ты паразит! Ах ты сволочь! Пошутить решил, зараза?! Пошутил?! Пошутил, я тебя спрашиваю, а?! Ира переходит на крик. Кровь шумит в ушах, перед глазами мелькают темные пятна.
Ир, Ир, Ир, Паша мягко оттаскивает ее в сторону. Не надо, перестань. Жива девка, так?
ЖиваИра вытирает мокрое лицо, осознавая, что мокрое оно не только от пота, но и от слез.
Стас смотрит испуганно, как нашкодивший кот, и все сильнее вжимается в угол. Искусанные до крови тонкие губы дрожат.
Выгони его, устало просит Ира. А мне «Скорую» вызови, Паш. Кажется, криз опять
Да давай померяем хоть, Паша чешет волосатую грудь и косится на Стаса. Всегда ж спрашивают, какое давление.
Выгони, тверже говорит Ира. Мужик ты или нет, а?! Выкинь просто!
Ир, так Олюша жива? Стас встает на ноги, высовывается из-под пуховиков. Жива Олюша?
Олюша, Ира запрокидывает голову и страшно хохочет. Мать довел, сестру довел, а ему все Олюша, да?!
Мать? робко спрашивает Стас, как будто только вспомнил, что она у него вообще была.
Не ты, хочешь сказать, телефон ее спер? Не ты приходил, а?! В Бакулевке она, с инфарктом лежит, Стас! Еще чуть-чуть и один останешься, скотина! Некому за тобой смотреть будет! Не-ко-му! Ты подожди, я еще посажу тебя, сволочь. Ира вновь встает и грозно раскачивается. Посажу! Заявление напишу, что ты ее ограбил! А ну давай ключ от вашей квартиры! Давай сюда ключ, чтобы еще чего не вынес! Хотя что там выносить уже, Ира хрипло хохочет. Что выносить?..
Стас накрывает ладонью маленький кармашек джинсов, сквозь ткань прощупывая добротный ключ от старого замка. Отдавать нельзя, иначе все. Все пропадет, исчезнет. Стас отступает, спиной открывает дверь и буквально выпадает в подъезд: его с силой выталкивает из квартиры жуткий Ирин смех, полный презрения и боли.
***
Войти бы, но мама опять будет злиться. Она не улыбается теперь никогда, не радуется его возвращению. Только морщинки на лбу становятся четче, только кривится верхняя губа и глаза выцветшие, усталые, смотрят все время на дверь. Провожают сына, едва он переступает порог.
Но сейчас решиться надо, сейчас по-другому никак. Розовый кошелечек спас, вдохнул жизнь, но ненадолго. Теперь бы нужно еще, пусть немножечко, но еще. Но нужны деньги, а деньги есть только здесь, в душной квартирке с прелым запахом одиночества.
Ключ медленно поворачивается, щелкает, чуть покапризничав, замок. Стас захлопывает за собой дверь и воровато оглядывается: не выйдет ли мама из комнаты? Но вроде бы тихо, из звуковтолько надоедливые настенные часы да вечно протекающий кран.
Странно, может быть, мама на смене? Раньше ночных не брала, не любила. На рассвете смертей всегда больше, а у мамы от бумажной волокиты сильно болела голова. Стас горько усмехается, вспомнив страшную рутину маминой жизни. Наверное, если и его не станет, она этого даже не заметит. Только кивнет покорно, да пойдет докладывать посмертные данные.
Стас пытливо рыщет взглядом по полкам, пытаясь рассмотреть что-нибудь хоть мало-мальски ценное. Если тут ничего не найдет, придется идти к Олюшке, или даже к Ире Ирин образ вдруг четко всплывает в голове. Отекшая, заспанная, с уже глубокими морщинами на лице, она привычно кричала и злилась. Говорила что-то про маму, как обычно сыпала проклятиями Было ли это? Стас смахивает слюну, стекающую из угла рта, злится, потому что не может вспомнить. Было ли это?! Да какая разница теперь, Господи, какая разница! Успеть бы только, успеть, пока не началось в полную силу. Пока не началось.