- Перед нами - крестьянский дом. Основное пространство избы занимала печь. В иных избах создаётся впечатление, что сама изба строилась вокруг печи. В большинстве изб печь располагали сразу справа у входа, устьем к передней стене, к окнам. Рамы окон окрашивали краской. Затем на раму натягивали паюсный мешок рыб, и тогда окно называли паюсными. Иногда использовали бычий пузырь - а порой и слюду - тогда окна назывались "слюдяными". Остекление в привычном нам виде использовалось крайне редко...
* * *
Неожиданно Любка выпала из "экскурсионной реальности" и очутилась в старинной избе.
Тусклый свет от скупого зимнего солнца с трудом проникал в дом. Она тут же закрутила головой, желая получше рассмотреть окошко, находящееся у неё за спиной.
- Слюдяное! - чувствуя, как расплывается в улыбке, удовлетворённо убедилась она вслух, разглядывая неровные пластинки мутноватой слюды, вставленные в разнокалиберные рамки.
Но больше всего её удивили мелкие картинки, изображающие цветы и зверей, да непонятные крючочки и чёрточки, нанесённые прямо на прозрачную поверхность.
Она захотела дотронуться до загадочных изображений, но застыла в ужасе, увидев перед глазами не свою руку, а маленькие грязные пальчики с обгрызенными ногтями в обрамлении чёрной каёмки.
- Нравится?! - произнёс над ухом низкий хриплый голос. - Дай-ка я тебя разгляжу, девонька.
Две руки обхватили её поперёк туловища и подняли под самый потолок.
Любка хотела возмутиться, но вместо этого визгливо закричала чужим голосом и принялась болтать в воздухе ногами.
- Она самая! Да горластая какая! - одобрительно отозвался незнакомый дядька. - Голодная, поди? Сейчас кашей накормлю...
- С сахарком? - словно против своей воли, детским тонким голоском спросила Любка.
- Ух ты, сластёна, - хохотнул мужик. - Так и звать тебя стану - Лукерья, Луша... Сладкая, значит... А моё имя - Зосима-колдун, я теперь тебе вместо отца и матери буду.
Зосима был далеко не молодым, однако статью да силой отличался завидной. Седые до плеч густые волосы разделены ровным пробором. Борода округлая и шелковистая. Брови - вразлёт, а под ними глаза... Прозрачные, словно льдинки, смотрят строго, но девчонке-сиротке не страшно совсем.
- А там у тебя, дядька, что лежит?! - спросила Люба - наречённая теперь Лушей! - тыча пальчиком на лавку у печи.
- Ох, ты и глазастая! - хохотнул Зосима. - То - моя "Книга", я тебя по ней учить стану. В этой "Книге" многое прописано, чего простые смертные знать не должны. Тут тайные премудрости сохранены да колдунами приумножены. Там и про меня, и про тебя, и про всех, кому на роду написано чародеем стать...
Зосима степенно присел на лавку и, усадив около себя девочку, стал медленно листать страницы, пододвинув поближе "Книгу".
- Глянь! - удивилась девчушка. - Там и картинки! Это как в церкви, что ли? Лики святые?
- Лики, - кивнул колдун. - Всех тех, кому небесным жребием суждено быть причастными к тайне великой. Всяк портрет на страницах этих в разное время писан и на новое рождение обречён. Вот, смотри на эту картинку!
- Красивая! - восхищённо пробормотала девочка. - Ты её знаешь?
- Теперь знаю! Ты это! - рассмеялся Зосима. - Смотрю на тебя и глаз оторвать не могу! Вот за тобой вослед - опять девка, а уж за ней - парень.
- А если сюда ещё ликов намалевать? - не унималась Луша-Люба.
- Кто на такую дерзость сам по своей воле отважится - будет стараться нас со свету сжить...
- Так страшно... - вдруг заплакала сиротка. - Украдут "Книгу" - сгинем мы...
- Не печалься! Мы на то и рождены, чтобы знания колдовские постигать да "Книгу" беречь.
- Украдут! Украдут! - упрямо шептала девочка.
- Раз такое чуешь, то знай - будет тем ворам наказанье! И избегнуть злого рока смогут только те, кто вернёт рукопись кровным владельцам. Так мой дальний предок - грек-алхимик Зосима Панополитанский, в честь которого меня этим именем нарекли - завещал. Добыл сей чародей могущественный камень, чтобы всякое вещество в золото обращать, а когда истинную суть постиг, то растворил его да впустил в кровь свою. А передать всемогущую кровь можно, лишь опоив ею другого. Только потом ждать придётся, когда эликсир вновь созреет, чтобы волю хозяина исполнять. Поняла чего?
- Дай мне, дядька, скорее этой крови хоть капелюсечку, - жалобно попросила Любка, ощущая себя маленькой замухрышкой Лушей.
- Придёт время - поделюсь, не печалься, - колдун прижал к себе девочку и поцеловал в терпко пахнущую макушку.
- Свят, свят, свят! - запричитала бабка в ветхом полушубке, испуганно переминавшаяся с ноги на ногу у дверного проёма. - Страсти господни! Прости меня, господи, грешную и помилуй.
- Ты ещё здесь, старая?! - Зосима сверкнул гневными очами из-под густых бровей на крестьянку. - Хватит причитать, оставила девчонку - и ступай... Бери муки половину куля и уходи. А если скажешь кому, что здесь слыхала - изведу тебя порчей кишечной!
- Дык, кому скажу? - засуетилась бабка, схватив мешок. - Мне и болтать-то не с кем! Я ж у помещика Листова заместо няньки у дочери его новорождённой. С дитём целыми днями... Только ей песни пою да сказки сказываю... Прощевай, Зосима.
Заскрипели дверные петли, потянуло со двора холодом, хлопнула дверь...
* * *
Неожиданно сильный порыв ветра вырвал Любку из избы Зосимы и закружил-завертел в ночном небе. В темноте и пустоте потеряла она счёт времени, а очнувшись, тут же позвала:
- Зосима! Зосима!
Кричала до тех пор, пока знакомое лицо, склонившееся над ней, не узнала и не успокоилась.
Глаза Зосимы - такие зелёные, такие прозрачные, будто студёная вода из ключа в лесной чащобе - теперь иначе на неё глядят.
- Красавицей ты у меня, дочка, выросла. Но знай, девка, невестой тебе никогда не бывать! Приняла ты на пятнадцатом году ведьминский обет вместе с зельем на моей крови настоянном - живи, не ропщи, многие тайны тебе откроются, многим чудесам обучишься, будет что другой ведьме передать.
Зосима поднял упавшую девушку и, встряхнув за плечи, поставил на ноги.
Любка - снова оказавшаяся в чужом, но уже повзрослевшем теле - потёрла рукой ссадину на лбу. Теперь рука её была нормальной величины - пальцы тонкие и длинные, правда, кожа с тыльной стороны в цыпках да царапинах.
Она огляделась по сторонам и увидела, что стоит на пересечение двух тропинок у погоста. А земля вокруг утыкана ножами, вкопанными в землю рукоятями, тогда как острые клинки наружу торчат.
"Знать, я теперь настоящая ведьма, коль меж остриёв кувыркалась да ни разу не поранилась!", - гордо подумала воспитанница колдуна.
- Садись на полено, переведи дух... - разрешил Зосима. - Да запомни: силу эту не ты породила, и не тебе её попусту тратить. Вдруг жизнь так обернётся, что придётся тебе мену совершать, со смертью торговаться. Для такого случая силу в крови годами копят, на баловство не размениваются. А то придёт судьбоносный час, а ты - пустая да порожняя. Уяснила?
- Уяснила! Я только ещё разок в птицу обернусь. Можно? Чтобы заговор назубок запомнить, - схитрила Луша.
- Неушто запамятовала, аль шутишь со мной, егоза непоседливая? - улыбнулся колдун, качая головой. - А в птицу - можно, тут вашей сестре завсегда путь открыт.
- От земли оторваться, в высь подняться! Вместо каждой руки - крыло, на моё добро, на ворогов зло! - раздался звонкий девичий голос.
Любке показалось, что она стала малюсенькой-прималюсенькой. Посмотрела на руки - увидела крылья, посмотрела под ноги - увидела чёрные когтистые птичьи лапы.
Взлетела и глянула на своё отражение в луже.
Сорока!
Восторженно застрекотала и начала кружить над кладбищем, где, прислонившись к покосившемуся кресту, сидел Зосима, глядя, как ведьма-гадуница хлопает крыльями, пролетая над его головой...
* * *
- Кандальникова! - нервно прошептала Серафима Андреевна. - Не отвлекайся! Нужно внимательно слушать, а не на потолок таращиться! Ну что за ребёнок!
Любка снова очутилась в краеведческом музее.
Теперь второклашки с интересом рассматривали муляж сгорбленной фигуры седого старца, который склонился над огромной пожелтевшей книгой, уткнув в страницу скрюченный палец. Чуть поодаль возвышалась фигура лохматой старухи, держащей в руках посудину, наполненную сухой травой. Нос у бабки был крючковатый, с огромной бородавкой на самом кончике.
- Экспозиция называется "Колдун и ведьма", - возвестил голос гида. - Ведьма - в представлении малограмотного русского народа - это женщина, наделённая колдовской силой, связанная с нечистым. Она может менять свой облик, летать, наводить порчу и вредить людям. Очень часто ведьмы оборачиваются чёрными кошками, свиньями, жабами, сороками. Основные функции ведьм - мешать продолжению рода и появлению изобилия в любых его формах. Забирая жизненную силу у людей, животных и растений, ведьма увеличивает свою собственную силу. Кладбища для них священны. Силу свою ведьма должна передать преемнику. Современному человеку трудно представить общую картину обычаев и обрядов, поверий и суеверий, мифов и легенд русского народа, связанных с колдунами и ведьмами. Колдуны представлялись крестьянину старыми людьми с длинными седыми волосами и нечёсаными бородами. В большинстве случаев они были людьми без родни и холостыми. Хмурые и малоразговорчивые, они ходили всегда насупившись и смотрели исподлобья. Сохранились легенды о местном чародее Зосиме. Жил тот колдун в маленькой и плохонькой избе в одно окошко и из дома выходил только ночью. И летом, и зимой одевался в один и тот же овчинный полушубок, подпоясанный кушаком. Был он злым и страшным...
- Замолчите, тётенька! - словно помимо свой воли громко выкрикнула Любка и сама удивилась своей смелости.
Одноклассники засмеялись, а Ленка Листова, испугавшись, дёрнула подружку за рукав и приложила палец к губам.
Хайфиц, обернувшись, покрутила у виска пальцем, за что тут же была ущипнута за жирный бочок Ирой Коркиной.
- Колдун Зосима совсем не таким был! - упрямо проговорила Люба. - Вы не знаете ничего! Нельзя зазря наговаривать! Так можно и беду накликать!
- Кандальникова, ты что себе позволяешь? - взвилась Серафима Андреевна.
Но Любка не отреагировала, затаив дыхание она смотрела, как колдун на скамейке оторвался от чтения и посмотрел на маленькую заступницу с улыбкой.
- Зосима! - Любка радостно помахала ему рукой.
Видение исчезло, и Любка снова погрузилась в темноту...
* * *
Они брели по лесной тропинке - постаревший колдун с холщовой сумой через плечо и молодая очень красивая девушка с тяжёлой косой. Старик частенько наклонялся, чтобы сорвать травинку или гриб и, понюхав добычу, складывал её в торбу.
- Ты пошто, Луша, помещика Селивёрста Солнцева приколдовала? Глумишься над дураком, забавишься.
- Так он подарки обещает, - засмеялась девушка. - Хочет, хитрец, чтоб я к нему в усадьбу захаживала, говорит, мол, о сыне печётся, мол, хочет, чтобы молодой Семён Селивёрстович мой портрет написал. Врёт, шельма! Вот поморочу его ещё на новый сарафан да серьги с бусами и разума лишу. Он, тятя, человечишка негодный, крестьян своих голодом морит, девок молодых портит. Неужто тебе его жалко?
- Эх, Лукерья... Силищи чародейской в тебе многовато. Ну да всё равно побереги её для нужного случая. Не трать понапрасну, - беззлобно проворчал старик. - Вот, колосья-то пшеничные на его поле в колтуны для какой надобности завертела?
- Шутковала, - рассмеялась Луша. - Ты лучше глянь, как у меня по-новому выходит!
С этими словами она подпрыгнула и, вскочив на пенёк, превратилась в огромную бурую жабу.
Колдун одобрительно поцокал языком, затем достал из сумки пригоршню травы, пошептал заветные слова и бросил на лягушку.
- Горячо! - обижено завизжала пучеглазая и тут же снова обернулась Лукерьей. - За что наказываешь? - обиделась молодая ведьма.
- За то, что велел тебе наперёд всё, что в "Книге" моей, познать да уразуметь. И до конца дней своих всё, что там прописано, исполнять. Сколь разов сказано: не трать силу понапрасну, копи для заветного случая! Копи столько, чтобы мертвеца могла поднять и сама не сгинуть! Эх, девка, чует моё сердце, что беда за тобой по пятам ходить станет...
- С чего вдруг? Что я нарушила? Чем гнев твой навлекла? - не сдавалась Лукерья.
- Если по полю помещичьему по ночам простоволосая бегать станешь, то можешь ненароком и волос сронить. А волос колдуньи...
- Да помню я... Волос колдуньи, попавший в чужие руки, помогает человеку - тайно ли, явно ли - вмешиваться в её в судьбу.
- И это не всё... - вздохнул Зосима. - Через волос можно многое и про кровь нашу понять, и найти наследника чародейского дара, где бы он ни прятался. А теперь подумай хорошенько! А что если присвоит чужак хитростью "Чёрную Книгу" да ещё и волос твой в придачу?
- Так всё равно ж - колдуном не станет! - упрямилась Лукерья. - Ежели не растворялась в нём колдовская кровь!
- Умолкни! - вдруг скомандовал старик. - Ну-ка, глянь за куст! Кто там притаился? Кто нас подслушивает?
Лукерья шагнула с тропинки и, разведя руками упругие ветви кустарника, ахнула.
Маленькая зарёванная девчонка сидела на пенёчке и, обхватив коленки руками, испуганно смотрела на девушку. Совсем юная прелестница была одета в пышное платьице в мелкий розовый цветочек со множеством нижних кружевных юбок, белые панталоны и саржевые туфельки. Из растрёпанных косичек торчали мелкие веточки и листики.
- Ты чья такая, беглянка? - улыбнулась Лукерья.
- Я - Петра Николаевича Листова дочь, мне учиться надоело, я из дома ушла и заблудилась...
- Выходи, давай, схоромница, отведу тебя до батюшки... - Луша взяла девочку за руку, помогая выбраться из укрытия.
- Не трожь её! Погибель за ней стоит... - простонал Зосима.
- Мала она, чтобы со мной тягаться, - ответила Лукерья, пристально вглядываясь в девочку.
- Много ты понимаешь в коварстве людском! Говорю тебе: не искушай лихо понапрасну! - старик погрозил девушке морщинистым пальцем...
Тут Любка увидела, как заскорузлый палец маятником раскачивается уже перед её глазами. Она следила за его движением будто под гипнозом до тех пор, пока сухой узловатый перст колдуна Зосимы не превратился в пухлый короткий пальчик с красным наманикюренным ноготком классной руководительницы...
* * *
- Ещё раз повторяю: прекрати безобразничать и перебивать, когда взрослые говорят! Тем более что эта познавательная экскурсия - для всего класса, а не только для тебя одной. Поэтому веди себя воспитанно. Не кричи, - назидательным тоном произнесла учительница.
Девчушка покраснела от стыда и собиралась расплакаться.
- Серафима Андреевна, просто Люба колдунов боится! - по-своему интерпретировал произошедшее Лёнчик. - А я не боюсь! - видимо, он решил переключить внимание на себя. - У меня в компьютере игра есть, там - когда на втором уровне колдун появляется - герой ему кулаком с башки кровь вышибает и кричит: "Чур меня!". Тогда он сразу колдуном быть перестанет. Можно даже приёмами карате. Вот так! Вот так!
Мальчишка вошёл в раж и, беспорядочно размахивая руками и ногами, начал прыгать по павильону.
- Кошмар какой-то! Прекрати немедленно! - Серафима Андреевна, не сдерживая эмоций, перешла на крик.
Но это не спасло ситуацию - остальные двадцать человек, уставшие от надоевшей экскурсии, тоже принялись скакать на месте и галдеть, как на переменке.
Любка хотела объяснить Ниткину, что он не прав, и она колдунов не боится. Она шагнула прямо на шалуна, пытаясь перехватить его руку.
Но заигравшийся мальчонка, разгорячённый демонстрацией своей храбрости и подбадриваемый одобрительным улюлюканьем одноклассников, совершенно случайно с размаху взял и залепил подруге кулаком прямо в нос, уронив девочку на пол. И удар был так силён, что кровь брызгами разлетелась в разные стороны.
Ленка и Ирка с визгом бросились на Лёньку и, защищая Любочку, зацепили Гастропода, который не устоял на ногах и тоже упал.
Серафима, причитая, пыталась растащить барахтающихся драчунов.
А когда куча-мала была наконец ликвидирована, то все участники несанкционированного сражения - Лёнька, Юрка, Ира, Лена, Серафима Андреевна и сама Любка - замерли от страха, измазанные кровью, помятые и растрёпанные.
И тут в полной гробовой тишине раздался хруст и чавканье - это стоящая рядом Мила Хайфиц как ни в чём не бывало дожёвывала очередной круассан.
Все засмеялись и пришли в себя.
Хорошо, что одним из посетителей музея в тот день оказался врач-травматолог, он тщательно ощупал потерпевшую и облегчённо выдохнул.
- Ну, слава богу! Обошлось без перелома. Ушиб. Сильный ушиб. Дня через три пройдёт...