Так что я для верности немного порылся в гугле, а потом сел за статью. Начал с дома «У минуты», продолжил галереей на Тынской площади, где «Суд Париса» соседствовал с историей Грехопадения и злоключениями Авраама, потом перешел к зданию дворца Шварценбергов, у которого расписаны даже печные трубы, так что кажется, будто все здание заплетено кружевами до самых карнизов и выше. Упомянул солнечные часы на Нерудовойсова, петух и зловещее «Hora ruit» время мчится. Поставил себе в заметки посмотреть найденный в гугле Мартиницкий дворец и еще одно здание, где-то на Градчанах, старый павильон для игры в мяч, судя по фотографиям, расписанный сверху до низу.
Вот и маршрут для сегодняшних прогулок, подумал я, глядя на исписанные страницы. Время уже было к пяти часам, я проголодался и решил проверить, действительно ли Вежка каждый день бывает в том кафе. Если ее там нет, думал я, что ж, пройдусь один.
Но она была. Как будто действительно нарочно поджидала именно меня.
Мы выпили по чашке кофе, я галантно расплатился за обоих, и на пороге Вежка решительно взяла меня под руку.
Вчера меня водил ты, сказала она. А сегодня поведу я. На Градчанах есть один дом, тебе непременно надо его увидеть.
И она повела меня прямо на Градчаны, к залу для игры в мяч с потрясающими сграффито, напичканных самой разной символикой вплоть до коммунистических серпа и молота, добавленных к ренессансному зданию шутниками-реставраторами в пятидесятых годах двадцатого века.
Вчера, когда я, написав о кофе, нашел Вежку за дегустацией моих рецептов, я не удивился, просто обрадовался, я люблю такие совпадения, они любят меня, психологи называют это «синхронистичностью», когда окружающий мир подсовывает тебе нечто очень созвучное тому, чем ты занят. Со мной это бывало сплошь и рядом, я уже относился к таким вещам как к чему-то естественному, с кем же еще и говорить этому миру, как не со мной, с такими, как я, готовыми пять раз до завтрака поверить в необычное.
Но второе совпадение за два дня? От градчанских садов мы пошли к Мартиницкому дворцу, на стенах которого Самсон и Геракл обращались со львами одинаково небрежно, хотя один был библейским персонажем, а второйгероем языческого пантеона, а феникс соседствовал с пеликаном, и по дороге я осторожно расспрашивал Вежку: как она думает, чем я вообще занимаюсь? Чем зарабатываю на жизнь? Какое отношение имею к архитектуре и не пишу ли часом путевые заметки?
Она рассмеялась.
Ты еще вчера сказал, что пишешь, вот я и решила тебе немного помочь.
И я с облегчением выдохнул. Совпадения совпадениями, но не до такой же степени. Скорее всего, решил я, я вчера где-то обмолвился о том, что готовлю статью, и сам не заметил, просто думал вслух. Решили выкинул это из головы. До самого вечера.
Но вечером, дописав в своей мансарде статью по домамсначала от руки, потом на компьютере, я задумался. Писал я по-русски, а Вежка еще в самом начале знакомства, спросив, откуда я, сказала, что совсем не знает русского языка. То есть либо кто-то ей пересказывает мои тексты, либо я столкнулся с чем-то совершенно необъяснимым. Имело смысл сделать одну небольшую проверку, контрольный, так сказать, выстрел. С утра и начну, решил я и завалился спатьмы с Вежкой опять пробродили весь вечер, ноги гудели и глаза слипались, я едва нашел в себе силы умыться, и заснул, по-моему, чуть ли не по дороге к кровати.
Новое утро выдалось солнечным и теплым, поэтому я вынес на террасу небольшой стол из ротанга, вооружился третьей чашкой кофе и взялся строчить. Я решил записать что-то такое, чего Вежка никак не могла знатькакую-нибудь историю из моих школьных похождений, к примеру, то, как мы после выпускного не придумали ничего лучшего, чем всей компанией поехать на Новодевичье кладбище, воздавать должное светочам наук и искусств, втайне надеясь на призрака или хотя бы на собаку, которая вылетит на нас из тьмы и напугает до икоты, чтобы остаток ночи можно было потешаться друг над другом.
Ни призрака, ни собаки нам не досталось, фонариков мы не взяли, поэтому около часа бродили среди надгробий и старых семейных склепов, не в силах даже прочесть надписи, не то что опознать памятники. Потом нам это наскучило, а пиво еще оставалось, и мы вернулись к набережной, хотели пройти насквозь весь Невский, но застряли у эрмитажного фонтана, и до утра вылавливали из него мелочь, и между прочим, выловили довольно много, но и вымокли, конечно, с ног до головы. Открытия метро мы уже дожидались, практически засыпая на ступеньках подземного перехода. На выпускной весь город откалывает номера той или иной степени безумия, наши выходки были еще безобидны на общем фоне, так что мы мирно дождались первой электрички, а потом отсыпались чуть ли не сутки.
Все это я записал, как можно смешнее, с кучей подробностей и отступлений, ну и приврал кое-где, конечно. В целом получилось неплохо. Я перечел написанное и понял, что проголодался. Засобирался в уже знакомое кафе и на выходе из квартиры увидел вдруг огромное трюмооно стояло сбоку от входной двери так ловко, что в нем отражалась вся комната, разве что без кухонного угла. Я точно помнил, что вчера днем никакого зеркала в прихожей не было. Видимо, днем принесли, решил я. После того, как я ушел. А вечером я мог по усталости не заметить и не такое.
Вежка пришла в кафе как раз тогда, когда я доедал сэндвич.
Куда сегодня? спросил я. Может быть, на Вышеград?
Она охотно согласилась, и мы пошли по набережной до самого края старого города, к огромной крепости, которая до смешного напоминала мне Петропавловку, разве что у собора были две башни, а не одна.
Мы точно так же, как и два дня назад, шли через город и точно так же болтали, но что-то изменилось в моей спутнице. Если позавчера рядом со мной шел восторженный ребенок лет восьми, то сегодня это была молодая женщина, остроумная, иногда даже язвительная, как будто за два дня она повзрослела лет на двадцать. Несколько раз мне показалось, что она отвечает мне с каким-то даже снисхождением, как будто сомневается в том, что я знаю, о чем говорю. Поскольку темой была алхимиямы же шли по Праге, мне это показалось особенно досадным, ведь о пражских алхимиках я знал действительно очень много, гораздо больше, чем знает средний обыватель. Я непременно хотел ее удивить и соловьем разливался о трех стадиях магнум опус, когда она прервала меня так резко, как будто долго копила раздражение:
Стадий было четыре. Ты забываешь о третьей, желтой. И целью был вовсе не философский камень, а полное, невероятное раскрытие собственной сути. Это потом уже все свелось к добыче золота и бессмертия. Когда люди хотят обмануть или обмануться, они всегда теряют какое-то необходимое звено, иначе обман не получится.
Тон у нее был до тошноты нравоучительный, и я бы обиделся, если бы не был так раздосадован сам на себя. Я-то излагал ей популярную версию, такую, какую выдал бы любой девушке, лишь бы заинтересовать. А она, оказывается, и сама неплохо владеет материалом, хотя про «желтую стадию» я слышал впервые. Интересно, подумал я, где она училась, что знает такие вещи.
Я оставил алхимию и завел разговор о школьных годах, она слушала с любопытством, но о себе рассказывать не спешила. Я увлекся, начал вспоминать учителей, а у меня было их много, как явных, так и косвенных, рассказал пару действительно смешных баек. Она хохотала так искренне, что я отругал себя за подозрительность. Вспомнил записанный с утра тексти взялся его пересказывать, чуть ли не в лицах, гримасничая и меняя голоса.
Вежка вдруг изумленно всплеснула руками, как будто только что вспомнила о не выключенном утюге:
Надо же! Эту историю про тебя я знаю.
Я замолчал и даже остановился, так что она успела пройти еще пару шагов вперед, прежде чем обернуться и заметить, что я остался сзади. Меня начали злить эти совпадения.
Откуда? спросил я. Откуда ты ее знаешь? Мы видимся всего третий день, я не успел тебе ничего о себе рассказать. Откуда ты можешь знать обо мне такие вещи?
Вежка задумалась, а потом пожала плечами.
Просто знаю.
Оставалось задать один очень важный вопрос. Я собрался с духом и скороговоркой выпалил:
Послушай, тебе не кажется, что все эти сведенья как бы, ну, появляются в твоей голове? Как будто кто-то берет и вкладывает все это готовыми кусками?
Она улыбнулась мне так безмятежно, будто я просил, не мешает ли ей солнечный свет.
Кажется, ответила она. Еще как кажется.
И тебя это совсем не беспокоит?
Она помолчала, явно раздумывая, говорить мне правду или отмахнуться.
Меня немного беспокоит, что это, видимо, скоро пройдет, сказала она наконец. Но совсем немного.
Но как так можно, сказал я. Это же вмешательство в личное пространство. Это неправильно. Так нельзя.
Она повернулась и посмотрела мне в лицо ярко-синими глазами. Я хорошо помнил, что вчера глаза у нее были серые, ну, может быть, серо-голубые.
Что ж в этом такого неправильного? Все вкладывают что-то друг в друга. В твоей голове разве нет того, что в нее вложили другие люди?
Мне никто ничего в голову не вкладывал, сказал я с достоинством. Я сам себе все вложил.
И никогда не следовал ничьим советам? Никогда не делал ничего, что тебе просто велели сделать?
Мне нужно было обратить внимание на ее тон, серьезный и немного печальный, но я смотрел только в яркую, невозможную синеву глаз и не мог думать ни о чем, кроме того, насколько это чистый и яркий цвет.
У тебя цвет глаз меняется, знаешь? сказал я наконец, даже не расслышав ее последних фразчто-то о воспитании.
Это просто погода, отмахнулась она.
Меня словно холодной водой окатило. Если она сейчас скажет «и лимон», подумал я, я решу, что меня зачем-то очень тщательно разыгрывают. А я, дурак, мистики себе накрутил. Ментальное воздействие, гипноз, дьявольские фокусы. Все оказалось гораздо, гораздо проще. И я спросил как можно небрежнее:
Вежка, а ты случайно не знаешь пана Иржи, он живет на Кампе, у него еще контора называется «Белая мельница»?
Конечно, знаю! отозвалась она весело. Дедушка Иржи, как же мне его не знать. Можно считать, у него на руках выросла.
Я был зол, я был в ярости. Меня все-таки разыграли. Посмеялись, провели, как ребенка. Даже не считают нужным это скрывать. Конечно же, старый мерзавец просто зашел ко мне, прочел записи, а потом пересказал их Вежке. Вот только зачем? И ведь тогда выходит, что самые первые записи он тоже должен был ей пересказать, а я хорошо помню, что встал, едва дописав, а когда пришел в кафе, Вежка уже вовсю дегустировала кофе. Мобильный телефон? Но ведь от дома до итальянцев два шага, нужно же было еще прочитать, рассказать ей, да успеть заказ сделать, да чтобы еще и принести успели. Мало где официанты настолько неторопливы, как в пражских кафе.
Я не понимал, что происходит, и от этого злился еще больше. Представлял, как они хихикают где-нибудь вдвоем после наших прогулок, обсуждают меня, дурака. «Какой-то гребаный «Волхв», думал я с непонятной горечью. Какие-то гребаные эксперименты».
Но над кем на самом деле ставились эти эксперименты? Только надо мной, только над Вежкой или над нами обоими? И каким, спрашивается, образом? Если он просто рассказывает ей то, что я пишу, то только надо мной, но с какой целью? А если она сказала правду и воспринимает мои записи как просто сведенья, которые появляются у нее в голове, то каким образом он это делает? Гипноз, внушение, какие-то техники, о которых я не знаю? Воздействий на человеческий мозг столько, что я могу гадать до второго пришествияи так ничего и не выяснить.
Оставалось понять, как действовать в этой ситуации. Подыграть им? Сделать вид, что ничего особенного не происходит? Всю дорогу до дома я пытался выбрать линию поведения, от которой мое уязвленное самолюбие пострадало бы меньше всего. И так ничего и не выбрал, только разозлился еще больше.
Поэтому когда за столиком кафе у моего дома я увидел пана Иржи, сидящего с газетой как ни в чем не бывало, я тут же подсел к нему, закинул ногу на ногу, попросил у официанта чашку капучино и только после этого удостоился внимания старого манипулятора. Он опустил газету, всмотрелся и с хорошо разыгранной радостью поздоровался. Ну конечно, подумал я, ты просто не заметил, что я подошел и сел. Ты совсем-совсем не поджидал меня тут весь вечер. И тебе совсем не интересно, как протекает мое совершенно случайное знакомство с твоей почти внучкой.
Гуляли? спросил он, оглядывая меня. Как Прага? День-то вон какой выдался, только и гулять.
Гулял, ответил я. И тут мне в голову пришла отличная идея: пусть-ка скажет мне, кто принес в мансарду это гигантское зеркало. Пусть-ка только попробует отпереться, мол, не заходил и не читал мои записи. Пан Иржи, вы не подскажете, откуда вдруг у меня трюмо в мансарде взялось? Хозяйка заходила? Она не ругалась на беспорядокя постель бросил и вещи раскиданы?
И с удовольствием увидел, что он растерян и удивлен. Неужели думал, что я не замечу? Правда, оставался еще один вариант: я видел перед собой превосходного актера.
Зеркало? переспросил он.
Да, большое такое, от пола до потолка, в огромной резной раме с полочкой, трюмо. Или это вы поставили?
Нет, не я. Хозяйка, конечно, больше некому. Трюмо я к вам и не затащил бы, пожалуй, как вы думаете? К концу фразы он уже улыбался. Эдак понимающе. Ах ты, старый лис, подумал я и решил сыграть ва-банк:
Ну и ладно. А я, знаете, с такой чудесной девушкой в Праге познакомился. Мы с ней целыми днями гуляем по городу. И знаете, тут я наклонился ближе и перешел на доверительный шепот, мне кажется, что она каким-то образом узнает, о чем я пишу. Но ведь так не может быть, правда? Кстати, это ваша знакомая, ее зовут Вежка, и она говорит, что вас знает.
Вежка мне гораздо больше, чем знакомая, сказал он серьезно. Вот ей-богу, не знал бы, что он морочит мне голову, решил бы, что оказался втянут в череду удивительных совпадений, так комично он поднимал брови и таращил свои синющие глаза. Зеркало, значит. Ну и ну. Знаете, Дима, я как бы в ответе за эту девушку. Она и в самом деле замечательная.
Да, подхватил я. Играть, так играть. Пересказывает мне мои же истории. Подсказывает, что дописать к статье. Я тут статью писал о домах с фресками, так она мне такой экземпляр на Градчанах показала! Очень помогла.
Он закивал с явно преувеличенным энтузиазмом.
Вот-вот, дома с фресками. Это замечательная тема, то, что надо. Как хорошо, что вы сами разобрались. А то я уже хотел вам сказать, о чем писать, то есть говорить с ней, ни в коем случае не нужно.
Так, подумал я, дорогая новая жена Синей Бороды, сейчас тебе дадут ключик. И старательно изобразил озабоченность.
О чем же с ней не нужно говорить? Я бы лучше это все-таки знал, так, на всякий случай. А то вдруг выскочит.
О человеческих отношениях. Понимаете, она в течение года была вынуждена наблюдать, как расходится одна молодая пара. С кошмарными скандалами, битьем посуды и оплеухами. Она очень переживала, замкнулась, перестала на улицу выходить. Вы не представляете, как я рад слышать, что вы гуляете целыми днями.
После этого он куда-то засобирался, быстро распрощался и ушел. На улице совсем стемнело, я расплатился, не допив кофе, и поднялся к себе.
Как же я был зол.
Кажется, никогда в жизни я не был так зол. Что ж, пане-панове, вы напросились, я вам устрою. Мало того, что я сейчас напишу самую душераздирающую историю развода, какую смогу выдумать, я еще и аккуратно вырву все листки из тетради, сложу их вчетверо и суну во внутренний карман пиджака. Тогда посмотрим, как вы их прочтете. Посмотрим. Даже интересно, что вы будете делать после этого. Был ваш ход, вы посмеялись. Теперь мой, и хорошо смеется тот, кто смеется в самолете, улетая из этого чертового города навсегда.
Я не спал полночи, выпил три чашки кофе и исписал семь страниц. Жили-были муж и жена, когда-то они очень любили друг друга, а теперь вот смертельно надоели. Оставил как-то муж на столе мобильный телефон, а жена возьми да и прочти все его эсэмэски за полгода. И совершенно ясно ей стало, что все эти полгода у мужа бурный роман на стороне, и золотко его новая любимая, и умница, и смеются они за спиной у старой жены вместе, сплетничают и обзывают ее по-всякому. И все бы ничего, вот только жена к тому времени была уже на седьмом месяце. Взыграли у нее гормоны, закатила она вечером мужу несусветный скандал за все его задержки на работе и командировки, он не удержался, да и поколотил ее, сначала за руки хватал, а потом и отвесил пощечину, чтобы в чувство пришла. А она заботы не оценила и начала квартиру громить, посуду бить и подушки вспарывать. Вот тогда он приложил ее как следует, дальше падение, больница, жена осталась жива, а вот ребеночка спасти-то не удалось.