Застрахуйтесь на ближайшие десять лет, говорил он с экранов телевизоров в купленный прайм-тайм, за десять минут до программы «Поле чудес», и если за это время с вами ничего не случится, вы ни разу не воспользуетесь страховкой, достойно проживете десятилетие, подтвердите здоровый образ жизни, то мы заплатим вам два миллиона рублей! Мы поддерживаем нацию. Мы поддерживаем русский народ!
Фишка Игоря Сергеича была в том, что он уютно улыбался. Еще у него были красивые глаза, которые хорошо смотрелись по ТВ. Очень хотелось доверять этому человеку. После рекламы в «Светлое будущее» обратились сотни клиентов.
Дальше в дело вступал Пал Палыч.
Он объяснял клиенту суть акции. Необходимо застраховать жизнь на десять лет. Первоначальный взнос небольшойдвадцать пять тысяч рублей. Существует ежемесячный платеж в пятьсот рублей. Сумма каждый год индексировалась (к две тысячи девятому, когда подошло время выплат первым клиентам, сумма ежемесячного платежа выросла до двух с половиной тысяч). По истечении десяти лет с момента заключения договора, если все условия были выполнены, клиенту возвращалась сумма взносов, компенсировались расходы и выплачивалась премия «За здоровый образ жизни» в размере тех самых двух миллионов.
Пал Палыч умел продавать страховку. Ни один клиент за пятнадцать лет работы не ушел от нас. Никто не пожаловался. Были даже те, что уже успели получить назад свои деньги и засветиться по телевизору.
А все почему? спрашивал Пал Палыч, докуривая сигару. Потому что люди перестали бояться. Десять леткороткий срок. За это время ничего не может случиться, не правда ли? Каждый из этих молодых людей считает, что в наше-то время никто не устроит стрельбу в центре города, а угодить под случайную пулю сложнее, чем заболеть какой-нибудь африканской лихорадкой. Наивные люди. Мне они нравятся.
Каждую пятницу я сдавал Пал Палычу отчет по клиентам.
Я вел в компании так называемых «счастливчиков», тех, кто заключал договора в начале двухтысячных и почти подобрался к порогу своего здорового десятилетия. Как правило, каждый квартал выскакивало два-три «счастливчика».
Я сидел в квадратном аквариуме, где три стены из четырех были из стекла, и прекрасно видел приемное отделение (четыре менеджера с компьютерами, охранник, стойка регистрации). Я очень любил наблюдать за посетителями. Граждане, которые приходят страховать свои жизни на десять лет вперед, как правило, выглядят счастливыми. Они уверены в завтрашнем дне, считают себя бессмертными, здоровыми, умными и умеющими обмануть жизнь. А еще они гонятся за легкими деньгами. Это как сыграть в беспроигрышную лотерею, в которой всего-то нужно не менять образ жизни, смотреть по сторонам, когда переходишь дорогу, и верить в то, что твое сердце достаточно хорошо работает, чтобы протянуть еще три тысячи шестьсот пятьдесят дней. Милые наивные люди. Они думают, что на финише получат суперприз. Два миллиона рублейэто не та гигантская сумма, которая позволит решить все проблемы, но достаточно привлекательная, чтобы попробовать.
Мне приятно смотреть на их светлые, наивные лица, следить за движением их губ, считывать их улыбки. Сейчас этим людям двадцать или около того. А через десяток лет они станут моими клиентами.
Мир в стабильностичто может быть лучше?
В отчете по клиентам на этой неделе у меня значилась всего одна строчка.
Женщина, тридцать два года, не замужем, детей нет. Живет в квартире, которую купили родители. Банальное в своей простоте имяЕкатерина. Работает менеджером в какой-то средней фирмочке, продает кексы из Финляндии в торговые сети. Скучная, должно быть, жизнь.
С фотографии в анкете на меня смотрело молодое красивое лицо. Светлые волосы, большие глаза, пухлые губки. И почему одна, интересно?
В феврале две тысячи пятого купила страховку по акции, с тех пор исправно вносила в фонд компании ежемесячные взносы. Образцовый клиент. Через четыре месяца исполнится ровно десять лет с момента заключения договора я пробежал на калькуляторе по суммам выплат Девочка сможет купить себе однушку где-нибудь на границе с Ленобластью, ни капли не напрягаясь. Молодчина. Десять лет здорового образа жизни. В чем-то я ей даже завидовал.
На машине до ее дома ехать чуть больше полутора часов с учетом зимних питерских пробок. Я оставил автомобиль во дворах за несколько кварталов, а сам прогулялся по тихим заснеженным улочкам спального микрорайона. Чувствуется в питерской зиме какая-то сказка. Хочется вздохнуть полной грудью, загрести рукой снега, смять его в тугой комок и бросить в чье-нибудь облепленное бумажными снежинками окно.
Пал Палыч любил повторять, что для многих людей жизньэто и есть сказка. А два миллиона рублеймечта. Сказки всегда должны заканчиваться хорошо, останавливаться на каком-то моменте, когда все счастливы и никто не думает о том, как будут развиваться события дальше. В сказках необязательно, чтобы мечта сбылась. Главноеощущение счастья от прикосновения к этой мечте.
Мы продаем людям сказку, говорил бог с золотыми волосами. Они живут в сказке десяток лет, шаг за шагом приближаясь к мечте. За три-четыре месяца до того, как мы должны выплатить им деньги, люди абсолютно и безоговорочно счастливы. Это ключевой момент их жизни. Самое лучшее мгновение. Хочется поставить его на паузу и написать «КОНЕЦ», потому что осталось немного, а потом вряд ли станет лучше.
Он, безусловно, был прав.
Я дошел до нужного подъезда, разблокировал электронный домофон. Дом был старенький, панельный. Внутри классикамутная лампочка, зеленые батареи, на полу листовки: «Интернет за 0 рублей», «Чиню окна», «Сниму порчу». На коричневых дверцах лифта маркером написано, что Оля с третьего этажашлюха.
Я запрыгнул в лифт, поднялся на девятый этаж. Набрал на телефоне номер.
Гудок, еще один, женский голос:
Да, слушаю?
Катя? Я улыбнулся. Люди чувствуют, когда им улыбаются.
Да, верно. А вы?..
Артем, Артем. Не узнала, что ли, красавица? Я, это, поднимаюсь. Ты ж ключи от офиса забыла. Кто завтра откроет? Я остановился напротив ее двери. Сказал в трубку радостно: Звоню!
Вдавил кнопку звонка. Почти мгновенно щелкнул замок. Дверь приоткрылась.
На вид и не скажешь, что ей за тридцать. Милая девушка, ухоженная, симпатичная. Одета в футболку и джинсы. На ногах розовыерозовые! тапочки.
Я не дал ей времени сообразить, что не существует никакого Артема. Тяжело навалился на дверь, толкнул, ворвался внутрь. Одной рукой зажал рот, второй ударил кулаком в солнечное сплетение, сбивая дыхание. Ногой закрыл дверь. Екатерина (Катя, Катенька) выпучила глаза, я помог ей сесть на пол, а потом взял ее красивую голову двумя руками и сильно ударил о стену. Брызнула кровь, девушка едва слышно вскрикнула и осела, потеряв сознание.
Пал Палыч прав, когда говорит, что нынешние люди живут не нюхнув пороху. Они перестали бояться. Они превратились в наивных и доверчивых.
Я оттащил Катеньку в кухню, уложил возле двери на балкон. Потом плюхнул на стол спортивную сумку. Расстегнул молнию.
Вниманиеакция. Пал Палыч любит, когда приходит подробный недельный отчет. Это его увлечениечитать то, что пишут сотрудники. Надо закрыть все графы, проставить все галочки и заполнить комментарии. Победителюприз.
Пал Палыч отобрал меня из сотни рыжих голубоглазых мальчиков. Не знаю, чем я так выделялся, но точно помню тот момент, когда он склонился надо мной, такой большой, добрый, златовласый и приятно пахнущий.
Как звать? спросил Пал Палыч.
Коля, ответила моя мама. У него уже есть опыт, он у нас снимался в рекламе, да, Коля?
Мама нагло врала. До этого я снимался один раз, у маминой знакомой. Меня посадили в обнимку со слюнявой собакой и велели улыбаться. Это была реклама собачьих консервов, которая никогда не увидела свет. Но мама взяла у знакомой образцы, распечатала их и говорила всем, что ее сынзвезда рекламы.
Пал Палыч потрепал меня по голове и сказал:
Отлично, годится!
В двухтысячном, то есть пятнадцать лет назад, я стал официальным лицом страховой компании. Растяжки и плакаты пестрели по всему Петербургу. Кто-то несколько раз даже узнавал меня на улице. В общем, то был пик славы.
Я фотографировался для рекламы «Светлого будущего» четыре года. Потом Пал Палыч решил, что достаточно заявил о себе, и принялся собирать урожай клиентов. Я не устану повторять, что он бог продажи. Даже моя мама купила страховку.
Сниматься я начал в девять, а закончил в тринадцать. Еще через год мама, придя домой, обнаружила, что я выколол глаза нашему коту, крохотному сиаму по кличке Блэк. Я не любил Блэка: он вечно мяукал под дверью моей комнаты, а еще надо было выгуливать его по вечерам. Но глаза я выколол по другой причине. Я хотел хорошенько их разглядеть.
Признаюсь честно, глазаэто моя страсть. Я готов разглядывать их бесконечно. Голубые, коричневые, темно-синие, черные, с крапинками и без, с округлым ободком, с большими или, наоборот, маленькими зрачками. Есть что-то во всем этом многообразии завораживающее.
Я любил ловить взглядом сиянье чьей-нибудь радужной оболочки. В радужке отражался я самкрохотный и заинтересованный.
Радужкаот слова «радость», верно? Мне хотелось разглядеть эту самую радость, поймать ее, насладиться ею. Можно назвать это увлечением. Хобби.
Да, я псих ненормальный. Мама вдолбила это несложное словосочетание с поркой. Пощечины сыпались рекой. Я помню, как болталась моя голова, готовая вот-вот оторваться, а щеки налились красным и болели так, словно по ним провели наждачной бумагой. Мама была специалистом по порке и пощечинам. Я бы дал ей первое место в каком-нибудь чемпионате, где за порку ребенка можно было бы получить золотой ремень с гравировкой на бляхе.
Псих ненормальныйэто про меня. До четырнадцати лет, за каждую мало-мальскую провинность, звонкийшлеп! удар ладони по щеке. Вопль:
Ты с ума сошел? Псих! Я из тебя вышибу дурь-то!
Главное, что я усвоил в детстве, никогда не показывай, что ты чего-то не усвоил. Хорошая пощечина и удар ремня по голой заднице должны убедить маму, что она тебя воспитывает. Тогда следующие пощечины будут слабее, да и штаны можно не спускать.
Именно поэтому я больше не допускал промахов с котами. Я извлекал их глаза в подвале нашего дома. Дверь в подвал под лестницей всегда была открыта. Внутри было тепло и влажно, пар облизывал мое лицо. Я уходил по коридорам вдоль больших труб, обмотанных стекловатой, прятался в укромном уголке, на изломе света желтой лампы и черноты, и, только убедившись, что поблизости действительно никого нет, вынимал из рюкзака кота и ножницы.
За год с небольшим я тщательнейшим образом изучил глаза двенадцати котов.
Глазаэто снежинки души. Неповторимые и завораживающие. Встаньте перед зеркалом. Всмотритесь в радужную оболочку. Впитайте ее нежную разноцветную мякоть, искристые линии, влажные изгибы. Насладитесь непревзойденным узором, который пульсирует и дрожит в ответ на любое ваше движение. Этот глаз уникален. Другого такого не будет в мире. Светло-коричневый с голубыми волнистыми жилками. Или, быть может, тускло-оранжевый с треугольными серебристыми изгибами. Синий с зелеными волнами и набухающими желтыми точками? Какой угодно. За ним, за вашим глазом, скрывается душа. Тоже уникальная и неповторимая.
О, как же я хочу в нее заглянуть.
Катерина, вы прекрасны, говорил я, склонившись над девушкой.
Ее глаза завораживали. Горчичного цвета, с крохотными, едва уловимыми синеватыми узорами. Кровеносные сосуды, утонувшие в меланине. Смотреть в эти глазасловно проваливаться в сон.
Я специально отрезал веки, чтобы Катя не могла моргать. Мне хотелось насладиться.
Я пошел к кухонному столу, на котором разложил инструменты.
Катю я привязал к батарее. Ноги крепко затянул скотчем. Голову зафиксировал. Рот заклеил.
Ее глаза наверняка упругие и чуть мягкие, как идеально зрелые виноградины. Очень хотелось подержать их в руках.
Чтобы глаз был идеальным после извлечения, его нужно подготовить. Впрыснуть фиксирующий раствор, дождаться, пока глаз онемеет. Я не жестокий человек, и не люблю, чтобы люди мучились. Но, к сожалению, идеальный глазглаз живого человека. До извлечения.
Я взял со стола шприц с раствором. Рецепт его в Интернете не найти. Я подобрал раствор методом проб и ошибок. Что-то среднее между формалином и закрепителем для старых фотокарточек. Сохраняет живую гибкость глаза, фиксируя ткани, даже когда они уже повреждены. Просто надо подождать около девяти минут.
Катя глухо замычала. Она обо всем догадалась, конечно. Даже кошки догадывались.
Просто будет немного жечь, говорил я, подходя ближе и присаживаясь перед Катей на корточки. Я бы на твоем месте не дергался и смотрел перед собой. Если что-то пойдет не так, гарантирую адские боли. Раствор должен попасть аккурат в центр. Слышишь меня?
Легонько похлопал ее по влажным от слез щекам. Моя мама никогда так нежно не била.
Я осторожно приблизил тонкую иглу к ее левому глазу. Самый важный момент. Задержал дыхание. Катя попыталась отвернуться. Скотч натянулся. Свободной рукой я крепко схватил девушку за подбородок.
Игла вошла в зрачок примерно наполовину. Я надавил на клапан. Катя выгнулась и начала мычатьмучительно долго, беспрерывно, до истощения.
Я пошел за вторым шприцем.
Через девять минут можно будет воспользоваться медицинскими щипцами и чайной ложкой.
На следующее утро я дописал отчет. Пал Палычу необязательно знать подробности. Он не очень-то вникал в мои отношения с клиентами страховой компании. Важно, что я делал свою работу и делал ее хорошо. Но я знал, что Пал Палыч обожает читать отчеты. Поэтому добавлял что-нибудь от себя, из фантазий и предрассудков.
Нас было шестеро таких. Внештатные сотрудники: консультанты, фрилансеры, сисадмины. Это по договорам. А на делелюди, закрывающие неликвиды. Пал Палычу было невыгодно платить два миллиона рублей каждому, кто не успел попасть под автомобиль или удачно сломать себе ноги.
Если бы каждый человек проживал десять лет без единой царапины, я бы умер нищим, говорил Пал Палыч.
Клиентов было много, каждый платил страховые взносы и стремился к той самой заветной мечте. Часть из них (процентов двадцать пять) не справлялись с задачей и оформляли страховые случаи. Другая часть (чуть больше тридцати процентов) переставала платить или по каким-то иным соображениям выбывала из гонки. Оставалась третья часть, последние сорок пять процентов. Они держались до победного. Когда подходил срок, приходилось им платить. И вот тут возникал деликатный момент: платить всем Пал Палыч не хотел.
В начале каждого финансового года мы собирались в его кабинете и составляли план по клиентам. «Счастливчики» были на мнете, у кого подходил срок. Потом еще были «спринтеры» их устраняли на пятом году страховкии «неудачники», те, кому просто не повезло оказаться на кончике карандаша Пал Палыча. Все они должны были исчезнуть, согласно годовому плану, и превратиться в еще одну строчку еженедельного отчета.
Это сохраняло баланс компании и приносило каждому из нас неплохой доход.
Каждый отчет я составлял с невероятным удовольствием. Это вам не тыкать по кнопкам, придумывая отговорки или щедро рассыпая по тексту канцеляризмы. Тут надо знать, о чем пишешь. Хотя история с глазами оставалась за кадром, радужные оболочки с их бледным сияньем и капельками души стояли перед моим внутренним взором.
Катины глаза я тоже хорошо помнил. Даже когда поставил в отчете последнюю точку.
Через большое стекло мне было отлично видно нашу приемную. Из четырех менеджеров на месте только двое. Время обеда, все дела.
Входная дверь отворилась, вошла девушка в темных очках и пуховой куртке, в брюках, коричневых сапожках. Типичный молодежный стиль. На плечекоричневая же сумка, по привычной женской моде очень большая и явно неудобная. Светлые волосы спадают на лоб, на затылке собраны в хвостик
Я сообразил, что пялюсь на нее во все глаза.
Катя, Катя, Катерина, мать ее.
Те же лицо, волосы, прическа. Та же походка и одежда. Сумка эта
Девушка огляделась (я похолодел, забыв, что со стороны приемной мое стекловсего лишь большое зеркало), направилась к одному из менеджеров. Спросила у него что-то. Менеджер беззаботно кивнул в мою сторону.
Никогда не чувствовали себя загнанным зверем?
В затылке разлилась тяжелая тупая боль. Кончики пальцев задрожали. Я крепко сжал левой рукой карандаш, поднес его ко рту, погрыз тупой конец, заканчивающийся ластиком.