Наташка застыла в темноте, пытаясь понятьдодумать! что здесь творится. Она увидела папу. Тот подошел к подростку и стоял над ним, не вынимая рук из карманов.
Папа сказал:
Пожалуй, ты будешь пятым.
Он произнес это с небрежностью и даже ленцой в голосе. Будто расставлял на полке книги и решал, куда же поставить томик Эрла Стенли Гарднера.
Вот только дальнейшие его действия не отличались небрежностью и ленью.
Папа достал из кармана выкидной нож. Дома он этим ножом срезал с сала корочки, которые так любила грызть Наташка.
Папа нажал на кнопку. Лезвие бесшумно выскользнуло.
Папа взял подростка за волосы и несколькими быстрыми движениями срезал с его лица кожу. Он провел лезвием по часовой стрелкепо лбу, по щеке и скуле, под подбородком, по другой щеке. Будто счищал кожуру с апельсина. Брызнула кровь. Парень задергался, замычал истошно, до хрипа, захлебываясь криком.
Папа взялся пальцами за надрез над глазами и рванул кожу вниз.
От чавкающего, рвущегося звука Наташка вскрикнула. Вдруг скрутило живот, и ее стошнило. Перед глазами поплыло. Выпрямившись, она увидела, что папа смотрит на нее. В его глазах не было удивления или растерянности. Это был взгляд того самого папы, который приходит домой и валяется на диване перед телевизором. Того папы, который ест морковку и не обращает на бабушку внимания. Папы, которому все равно.
Тогда Наташка бросилась бежать. Во рту было кисло от рвоты, в животе кололо. Казалось, что она слышит за спиной хриплое дыхание отца.
Наташка выскочила на свежий воздух, ветер обжег ее разгоряченные щеки. Она бежала без остановки несколько кварталов, не оглядываясь и стараясь не думать о том, что папа может ее догнать. На глаза навернулись слезы. В какой-то момент она споткнулась и упала, содрав в кровь колени. Поднялась, побежала дальше, прихрамывая. В какой-то момент оказалась около школы и свернула к пристройке, к двери с надписью «Секция бокса». Не раздумывая, почти не отдавая себе отчета в своих действиях, купила билет в видеосалон, прошмыгнула в темноту зала. Сеанс уже шел. Людей было немного, несколько рядов стульев пустовало. Здесь Наташка чувствовала себя в безопасности. Не первый год она прятала в видеосалоне свои несчастья. Тут можно было успокоиться и все хорошенько обдумать.
Наташка смотрела в телевизор, не понимая, что за фильм там идет. Был бы здесь Стас, он бы решил проблему. Он бы подсказал, как быть.
А ведь она до сих пор не ответила на его письмо
Внезапно где-то сбоку вспыхнул тонкий луч фонарика, забегал по залу, кого-то выискивая. Наташка подавила острое желание вскочить и броситься прочь из видеосалона.
Мало ли кого могут искать в этой темноте?
Свет фонарика погас. С экрана гнусавый голос сказал:
Мне искренне жаль вас!
В этот момент тяжелая рука легла на ее плечо. Сердце Наташки заколотилось. Она хотела закричать, но из горла вырвался лишь сдавленный тонкий писк.
Прости меня, пожалуйста, шепнул в ухо папа. Я не могу так больше жить. Ты будешь у меня шестой.
Он зажал дочери рот ладонью и воткнул ей нож в сердцепрекрасно зная, где оно находится. Наташка почувствовала солоноватый привкус его потной ладони у себя на губах. Жизнь утекла стремительно, за считаные секунды. Наташка умерла, сидя на стуле в четвертом ряду, все остальные места в котором в тот вечер пустовали.
Так ее и нашли после окончания сеанса, в луже крови, с упавшей на грудь головой. Светлые волосы прилипли к щекам. Рот был приоткрыт.
Мама рассказала тебе, что в городе исчезло шесть подростков, шепнула Наташка на ухо. Так вот, исчезло только пятеро. Шестой жертвой была я. Трупы пятерых мальчишек нашли позже, почти год спустя, в сопках. Их изнасиловали, а с лиц содрали кожу. Смертельные раны были нанесены в сердцеточно таким же ударом, каким убили и меня.
А директор? спросил Стас.
Он попал под горячую руку. Сначала взялись за дядю Егора, ведь это он проводил сеанс, на котором меня убили. Но у него на момент моей смерти было алиби. Поэтому взяли директора. А пропавшие мальчишки все учились в одной школе, и директору уже было не выкрутиться. Правосудию все равно, кого наказывать. Главное, что убийства прекратились.
Она замолчала, ласково перебирая тонкими пальцами волосы Стаса.
Я видел дядю Егора.
Такой же мечтатель, как и мы с тобой. Вечный киноман и кинолюб. Ждет неприкаянные души и продает им билеты на последние сеансы.
Я тоже, получается, пришел на последний сеанс?
Наташка спросила:
А ты сам как думаешь? Ты же приехал. Бросил все и приехал.
Было бы что бросать.
И ты ведь сразу поверил
Не забывал ни на секунду
Он осмотрел игровой залтелевизоры, приставки, желтые картриджи, которыми была забита сетчатая коробка из-под мусора. Где-то на столе валялись пакетики «Юпи» много виноградного напитка с характерным привкусом на нёбе.
Я бы остался с тобой навсегда, решил Стас.
Какая же все-таки Наташка молодая и красивая! Он снова залюбовался легкой прозрачностью ее кожи, тонкими чертами лица, изяществом ее движений. Немного сбивала с толку дыра в рубашке на уровне грудидыра с лохматыми краями.
Давай пройдем тот проклятый уровень в «Чипе и Дейле»? предложила Наташка. А потом вернемся в зал и досмотрим «Еву-разрушительницу». Фильмполная чушь, но интересно, чем закончится.
Всегда готов.
Что-то кольнуло сердце Стаса, когда он садился у стены. Наверное, это игла любви. Та самая, о которой он мечтал много-много лет.
Наташка села рядом, протянула второй джойстик.
Спустя мгновение они увлеченно играли, не обращая внимания на выбитые окна, на осколки стекол, лужи, мусор, грязных бомжей, спящих в углу, на то, как в рваную крышу заглядывает луна, на висящую на одной петле дверь, куски кирпичей на полу, разбитые телевизоры и горы пивных банок.
Двое были счастливы и связаны этим странным словомнавсегда.
Коридоры
Мы зашли в музей в пять минут десятогото есть через пять минут после его открытия. Рекордсмены посещений. Ранние пташки. Кроме нас, вряд ли бы кому-нибудь еще пришло в голову вылезать из дома в такую рань. А вот Ане пришло, милой моей ненаглядной. Аня еще за неделю до отъезда составила график посещений.
Это тебе не Турция, говорила она. В Москве надо бегать.
Вот мы и бегали. За четыре дняшесть музеев и два парка. Кажется, я стоптал подошвы на новых ботинках и начал разбираться в живописи эпохи Возрождения. Очень полезные знания для водителя такси, ничего не скажешь. Сначала с нами бегала Оксана, Анина одноклассница, у которой мы поселились, но в итоге ей это надоело, появились важные и срочные дела, и вообще «я это уже сто раз видела». Вот так надейся на местных.
К пятому дню музеи слились для меня в единую череду галерей, выставок, экспозиций, бубнящих что-то экскурсоводов и бабушек-смотрительниц в коридорах, которым только и надо, что ткнуть носом в наше бескультурье. Я без труда мог определить, где в музее находится кафе, а гдетуалет. А еще мне отчаянно хотелось переписать Анин график и вставить туда, например, посещение кинотеатра, ресторана или хотя бы открытой веранды, где подают прохладное нефильтрованное пиво. Однако же противоречить милой моей ненаглядной было все равно что лезть в пасть к змее. Лучше подождать, пока сама выдохнется
Этот ранний музей на входе ничем не отличался от предыдущих: сразу за стеклянными дверьми небольшой прохладный холл, пол выстелен кафелем, справагардеробная, слевакасса. У стены под окном жались старые потертые стулья с потрескавшимися спинками и блестящими от пузырящегося лака подлокотниками. Потолки полукругом, узенькие окошки, пахнет историей, а проще говорястарьем. Пожилая женщина в гардеробной при виде нас оживилась, но со стула не поднялась.
Граждане, верхнюю одежду надо снимать, проворковала она, кивая острым носом на мою куртку. Не положено в верхней одежде.
Пока Аня покупала билеты, я вытряхнул из куртки телефон, зажигалку, ключи от машины, рассовал по карманам джинсов. Гардеробщица поглядывала то на меня, то на Аню с нескрываемым любопытством. Потом спросила, прижав куртку сухой ладонью:
Туристы?
Туристы, ответил я. Из Архангельска.
Бегаете, значит, галопом по Европам, одним глазком на каждую прелесть посмотреть?
А что остается? Город большой, времени мало.
Раньше, бывало, у нас тут очереди выстраивались, проворковала гардеробщица. Никто никуда не торопился. А теперь? Все бегут и бегут. А ведь надо, чтобы усвоилось. Это же вам не хот-дог. Это культура!
Аня взяла меня за ладонь и увела от болтливой гардеробщицы к двери, на которой висела белая табличка с черными буквами: «ЭКСПОЗИЦИЯ 1».
За дверью мы обнаружили коридор без окон, погруженный в мягкий ламповый свет. Казалось, что потолок слегка закруглен, а вдоль стыка между паркетным полом и стенами тянулись горизонтально трубы различной ширины. В этих трубах что-то отчетливо гудело, потрескивало и ухало. Стены были шершавые, вроде бы недавно отштукатуренные. Я различил грубые мазки кисти то тут, то там. Штукатурка местами сползла и закрутилась стружкой.
Про ремонт ничего не было написано. Я кивнул на пустые бумажные мешки, валяющиеся у стены.
Потому что ремонта и не должно было быть, отозвалась Аня и добавила всё объясняющее: Столица!
Паркет под ногами поскрипывал. Звуки наших шагов гулким эхом разносились по коридору. Мы дошли до двери без табличек, открыли ее и оказались в еще одном коридоре, но размером больше, с высоченными потолками и разлапистой старинной люстрой в центре. Стены тут были покрыты монотонными обоями, вдоль пола все еще тянулось несколько труб разной ширины.
Рядышком с дверью сидела худощавая сгорбленная старушка и вязала.
Дорогие мои! оживилась она, улыбнувшись. Неужели? Редкие гости! Вы откуда здесь вообще?
Мы, бабушка, на экспозиции пришли посмотреть, ответил я. Где у вас тут экспозиции?
Нам бы про десятый век, выставку, подсказала Аня, сверяясь с какими-то своими распечатанными листами.
Бабушка отложила вязанье, уперлась толстыми ладонями в собственные колени и посмотрела на нас из-под очков. Глаза у нее были большие, водянистые, с желтоватыми прожилками вокруг зрачков, а губы потрескавшиеся, но густо замазанные красной помадой. Мне показалось, что эту бабушку я уже встречал в каком-то другом музее, хотя они все были на одно лицо.
Экспозицию, говорите? спросила старушка. Это запросто. У нас эта ваша экспозицияпопулярная вещь! Значит так, дорогие, вам сейчас прямо по коридору, потом сразу налево и еще один раз налево. Там дверь с надписью, ну, вы увидите, не промахнетесь.
Мы поблагодарили и пошли к следующей двери. Я зачем-то оглянулся и увидел, что бабушка все еще сидит в странной позе, уперев руки в ноги, и провожает нас внимательным взглядом. С ее накрашенных губ не сходила улыбка.
За дверью, как ни удивительно, снова оказался коридорнизенький, узкий, без окон, с щербатым бетонным полом и ободранными обоями. Судя по всему, ремонт здесь был в самом разгаре, стены местами обматывали ремонтные ленты. Валялись пустые мешки из-под цемента, в воздухе сильно пахло сыростью и плесенью. Вдоль стен вились тонкие трубы, внутри которых ухало и потрескивало. Свет от ламп, свисающих на голых проводах, дрожал и подмигивал. Мы сразу свернули налево. Под ногами хрустела бетонная крошка. Потолок был заклеен черной пленкой, которая кое-где пузырилась и дрожала, будто снаружи ее поддувал ветер.
И все же странное место, заметил я вполголоса, огибая лужу с радужной оболочкой бензина по краям.
Не самый популярный музей, ответила Аня. Я выбирала: или этот, или сгонять в мастерскую глиняного искусства. Думала, передохнем немного, картинами полюбуемся.
Картин тут как раз не наблюдалось.
Лучше бы глину полепили. Как в фильмах.
В какой-то момент мы вынырнули из темноты и оказались у еще одной двери. Какой уже по счету? Рядом с ней на табуретке сидела бабушка, похожая на предыдущую, но толще, одета в темное и без очков. Она разгадывала кроссворд под пятном света от настольной лампы. Лампа, кажется, была старая, на керосине, и чадила. А ручкакак будто перо, которым бабушка царапала по бумаге с едва слышным скрипом.
Ох, дружочки! воскликнула бабушка, подняв голову. Ничего себе забрались! А ну-ка, давайте, милые, где ваши билетики? Ага. Экспозиция, значит. Ну, хорошо-с. Туристы? Любознательные, значит! Вы, милые, сейчас прямо по коридору, потом сверните направо, налево потом, за смотровой сразу дверь с табличкой. Ну, разберетесь.
Она, не вставая с табуретки, проверила билеты, открыла дверь и буквально вытолкала нас через порог. Мы несколько секунд стояли, ошарашенные от столь неожиданного бабушкиного напора. Где-то вдалеке мигала лампа дневного света. Отштукатуренный потолок вспарывала горизонтальная широкая труба, окрашенная в блестяще-голубой.
Может, назад? предложил я. Дунем в какой-нибудь парк, мороженого купим? Эти коридоры меня утомили.
Похоже на какой-то обман. Денег взяли и водят кругами
Я же говорил, хватит бегать по музеям. Погуляем на свежем воздухе, отдохнем от культуры, а?
Аня неопределенно пожала плечами. Обычно это означало, что она согласна, но лучше не напоминать о том, что идея с музеем была плоха.
Погоди секунду Аня достала телефон, набрала кого-то и, дождавшись ответа, заговорила: Оксана? Привет! У нас тут планы изменились, хотим в кафе посидеть в центре. Или в Горького дунуть на несколько часов. Ты с нами?..
Мы вышли обратно, и оказалось вдруг, что за дверью совсем другой коридор, без ремонта и бетонного пола, аккуратный, с новенькими лампами вдоль стен, ламинатом и современной отделкой. В углу сидела бабушкатоже другая. Худощавая, остроносая, в косынке, без кроссворда, чадящей лампы и пера вместо ручки.
Увидев нас, она нахмурилась и цокнула языком:
Не положено назад! Вертайтесь, откуда пришли.
Аня замерла с открытым ртом, пробормотала в трубку:
Оксан? Ты не поверишь! Мы в музее тут одном
Не положено звонить! Звонют и звонют! Это вам культура, к ней бережно относиться надо! повысила голос старушка и неожиданно пригрозила нам кулаком.
Полегче! предупредил я осторожно, хотя, признаться, не совсем понимал, что происходит.
Оксан ты можешь за нами приехать, а? Сразу отсюда и рванем. А то место странное инсталляция какая-то или еще что. Я тебе координаты сброшу сейчас
Выключить немедленно! Нарушаете тишину и порядок, уважаемая!
А вы вообще кто? спросил я. Здесь же другая была только что.
Была да сплыла! прикрикнула старушка. Вопросов много задаете. Вам прямо, до упора, а там, значит, не забудьте спросить, куда поворачивать. Иначе не дойдете. Она цокнула языком снова и вдруг оскалилась, обнажая кривые желтоватые зубы. Ходют тут и ходют! Вертайтесь, кому велено!
Как выбраться отсюда? спросила Аня, оглядываясь. Ни окон, ни дверей, блин.
Старушка снова погрозила кулаком:
Экспозиция через десять минут. Торопитесь!
Беспредел какой-то. Я потянул Аню за собой по коридору, мимо старушки, чувствуя, как по спине и затылку поднимаются мурашки.
Я понятия не имел, что буду делать, если чокнутая бабулька надумает сейчас нас остановить. Однако же она не шевелилась, только шипела и бормотала что-то, то и дело срываясь на визг.
Коридор за следующей дверью стал еще меньше, потолокниже, углы и края стен как-то незаметно обрели плавность. Пол был устлан густым красным ковром, на стенах висели бархатные шторы. Пахло чем-то странным, вроде слабого аромата гниющих яблок. Неприятно, в общем. Под потолком болтались лампы на оголенных проводах, тянулись трубы различных диаметров. Окон нигде не было. Я подбежал к шторам, раздвинул их, провел рукой по гладкой стене. Она была теплой и как будто мягкой.
Господи, у меня скоро клаустрофобия начнется, выдохнула Аня. Бред какой-то. Может, это часть экспозиции?
Странные тогда у них представления об искусстве.
Дверь впереди открылась сама собой. Показалась седоватая голова.
Идите, скорее, дорогие! проворковала она. Заблудились, небось?
Эти бабушки совсем перестали мне нравиться.
За дверью коридор был узким и темным. Стены как будто окрасились в красный, а потолок окончательно очертился полукругом.