Ну Иван Герасимович может, это и не Клевцов был?
По голосу Ирмы было ясно, что она и сама не верит в ошибку учителя.
Ну, может, и не Клевцов, кивнул Овсянников. Тот-то подошел бы.
А у меня, Иван Герасимович, ночью был Барабаш, выпалила вдруг Ирма.
Федор?
Федор.
Ну, тогда Тогда я видел именно Клевцова, Ирма, развел руками учитель и повернулся к Воронову. Тогда я, скорее, к вам, Алеша. Вы, пожалуйста, Ирму никуда одну не отпускайте и будьте
Он замолчал, подбирая слова, потом закончил с неловкой полуулыбкой:
Получается, что вам надо быть бдительным, Алексей, и повернулся к Ирме. Вот ведь как получается.
Иван Герасимович, начала Ирма, но тот прижал руки к груди:
Прости старика, милая, опаздываю. Завтра все обсудим, а сегодня буквально пару слов выслушай. Ты помнишь, что в тех рассказах старых жителей, которые мы собирали и читали, нас удивляли слова о том, что будто там был слышен собачий лай?
Ирма тряхнула головой, будто отгоняя сон:
Какой лай, Иван Герасимович?
Люди из деревень, которые нам рассказывали про «чертово городище», говорили, что слышали вдалеке, будто через пелену, собачий лай!
Ирма кивнула:
Конечно, помню!
Так, вот, мы не верили, что по лесу могут бегать стаи собак. А это, возможно, и не собаки вовсе были! Вполне возможно, что это был лай лисий. И это значит, возможно, что где-то там был питомник по разведению пушных зверей. Край-то у нас богат «мягким золотом», как говаривали в древние времена, и, возможно, кто-то решил вместо того, чтобы по тайге плутать в поисках зверя, разводить его у себя под боком. Делов-то только что клетки сколотить.
Ну а связь какая? невольно вмешался Воронов.
Овсянников уперся пальцем в пуговку на рубашке Воронова:
Есть у меня соображения некоторые, но все это завтра. Приходите сразу утром, часов в десять, будем чай пить. А ты, Ирма, вспомни, кстати, того краеведа, которому мы письмо писали. Он ведь нам что-то интересное тогда рассказал.
Помню! радостно вскрикнула Ирма. Он ведь
Но Овсянников энергично замотал головой:
Все, дорогие мои, извините, бегу. Завтра, Ирма, все завтра.
И зашагал в обратную сторону
Глава 5
После встречи с Овсянниковым Ирма как будто вспомнила, что идут они издалека, повисла на руке Воронова и тараторила, вспоминая истории тех времен, а едва вошли во двор, громко закричала, что не ела целую вечность, что совсем оголодала, что остались только кожа да кости. Так и ходила, то крича по двору, то забегала на несколько минут в избу.
Старуха тоже покрикивала в ответ, но стол накрывала проворно, и видно было, что делает это с удовольствием.
Сели за стол, и Воронов, налив самогонки в стаканчики, сказал:
Вот, хочу выпить за ваше здоровье, а стараниями вашими и вашей внучки даже не знаю вашего имени-отчества.
Бабка непонимающе уставилась на него:
Чево?
Ну, как вас называть? А то все без имени да без имени.
Бабка продолжала молчать, и Воронов спросил еще раз:
Как ваше имя?
Нателла, все еще не понимая, что происходит, ответила бабка.
Ага, радостно кивнул Воронов и поднял стакашек. Ну, за твое здоровье, бодрая грузинка!
Какая еще грузинка? удивленно спросила бабка, опустошив стаканчик.
Ну как? Внучка ваша Ирма. Имя грузинское. Ты Нателла, тоже грузинское имя.
С чего грузинское-то? начала приходить в себя бабка.
Была такая грузинская певица Ирма Сохадзе, привел аргумент Воронов. И про какую-то Нателлу я тоже слышал. Вроде, про грузинку.
Он снова взялся за бутыль, наливал как бы между прочим, продолжая разговор.
А вы, значит, не из грузинских? вроде как с сожалением переспросил он и поднял стаканчик. И давно тут ваш род живет?
И, едва, опрокинув самогонку в себя, сменил тему:
А вот скажи-ка мне, любезная Нателла, что у вас тут за разговоры про «чертово городище»? Мы тут всего ничего, а со всех сторон про него разговоры идут. Ты про него что слышала или нет?
Бабка между тем, не обращая никакого внимания на вопросы Воронова, продолжала спокойно обедать, и только поняв, что прозвучал последний вопрос, остановилась:
Ты вот что, голубь, ты закусывай! Самогонки мне не жалко, а наоборот пей в удовольствие. А закусывать надо, чтобы здоровье не повредить. А то вы там, в городах, себя губите всякими этими экологиями да черными дырами.
И, проследив, чтобы Воронов взял ложку и начал хлебать борщ, сменила тему.
Ты словами-то не бросайся и черта реже поминай! Балясная, известно, без церкви живет, а бога не забывает, и бог ее бережет. Про городище мне еще моя старшая сестра рассказывала. Ее с нами заставляли нянчиться, вот она и выдумывала разные сказки. Да старалась выдумать пострашнее, чтобы мы за ворота не шастали. А то, если мамка вернется, а нас нет, так ей задницу отстегают, а потом велят бежать нас искать.
Она посмотрела на Воронова и с ехидцей спросила:
Тебе-то, поди, страшилки не интересно слушать, а? А про то, какими еще словами городище прозывается, я не знаю и знать не хочу.
Делать-то все равно нечего, ответил Воронов.
Нечего-нечего, согласилась бабка. Тебе про городище-то что знать надо?
Мне? Да просто интересно. Люди говорят, а я и не понимаю про что?
Не понимаешь, так оно иной раз и к лучшему, философски заметила бабка и уточнила. Я ведь по-вашему, по-ученому, не умею говорить.
А мне и не надо по-ученому, усмехнулся Воронов. Мне по-человечьи даже лучше будет. Глядишь, больше пойму.
По-человечьи тоже заковыристо получится, да ладно, сам просил. Но говорить буду так, как сама слышала. Погоди, чай приготовлю.
Впрочем, чай она готовила прямо тут, а потому и рассказ почти не прерывала.
Первый-то раз я это все услышала истинно так, как тебе сказала, от старшей сестры, а где там сказка, где быль не знаю. Да тебе, я думаю, сказка и не нужна. А слух пошел в войну. Балясная-то на отшибе, новости сюда медленно идут, да и отсюда тоже. Молодых мужиков, конечное дело, в армию побрали. Остались или старые, или хворые, или совсем сопливые. В общем, для баб тоска в любую сторону. Как хошь, так и справляйся. А еще осенью, ближе к ноябрьским, привезли к нам эвакуированные семьи. Где с мужиком, где нет. Из разных городов, но больше из Ленинграда и Москвы. Расселили по нашим, конечно. Не строить же для них новое жилье. Осень, холода идут, да и некому. Ихние-то мужики к такому делу не приспособленные. И люди эти были, видать, не из простых, потому что сразу начали сюда наезжать мужики молодые, бравые, но все в гражданском. Ну, особенно бабам веселее стало.
Нателла даже как-то по-молодому мотнула плечами и ухмыльнулась.
Пока разместили всех, пока обустроились, зима началась. А те мужики-то так и продолжали наезжать. Для чего не скажу, не знаю. Только бывало так: приедут ближе к обеду, пройдут по избам. Где просто зайдут-выйдут, где посидят, поговорят о делах разных. Иных приезжих и мужиков и баб вызывали в школу. До обеда в школе уроки, а после обеда всех домой отправляют, и учителей тоже, и какие-то там разговоры ведут. А еще так у них было: одни разговорами занимаются, а другие прямо с лыжами приезжают и в тайгу. Для какой нужды не знаю. Но дотемна, считай часа три-четыре, пропадают. Иногда на ночь тут оставались. Ночевали в школе. Говорили, будто кто-то к нашим бабам шастал, но сама не слышала, врать не стану.
Не знаю, с какого перепугу, а втемяшилось одному из этих мужиков настрелять соболей для жены. То ли от кого наслушался, что соболей тут полно, то ли еще что, не знаю, но стал он по деревне искать проводника, чтобы вместе на охоту пойти, да никого не нашел. Другим своим товарищам предлагал, да те отказались. А он еще говорит, дескать, такая охота будет, что и стрелять не придется, а мехов много можно взять.
Он, видать, как-то договорился со своими, потому что сразу как приехали, он на лыжи и в тайгу. Вернулся уже, когда темнело. Веселый сказал, что теперь уж и жену и дочь в соболя оденет, надо только подождать.
Приезжали они раз в неделю дней в десять. Такого, чтобы как по расписанию, не было. Вот он после этого раз приехал никуда не ходил, второй раз приехал никуда не ходил. А на третий раз снова отправился, но в одиночку. Утром вышел, обещал вечером вернуться, а вечером его нет. Прежде никогда такого не бывало, и что делать никто не знает! Побегали по Балясной, поспрашивали, а толку что? И утром его тоже нет. Тут уже им и ехать пора и дальше таиться, видать, уже невозможно. К вечеру срочно приехали какие-то еще, походили по избам, поговорили с людьми и уехали.
Потом уж кто-то сказал, что доложили начальству, будто он самовольно отправился в тайгу да там и пропал. А, дескать, буран да снег все заровняли, и найти его не получилось.
Вот такая история, завершила рассказ бабка. Понравилось тебе?
Понравилось, кивнул головой Воронов. Рассказываешь ты хорошо, обстоятельно. Ты мне только вот что скажи, ты почему решила, что это каким-то боком касается вашего городища?
А таким боком, что мужик этот перед тем, как первый раз пойти, расспрашивал про городище, да ничего не вызнал. А когда вернулся, посмеялся, мол, ничего не знаете о том, что вокруг есть! Деревенские, мол, и есть деревенские.
И над чем он смеялся? Над кем конкретно? продолжал спрашивать любопытный Воронов.
Да откуда я знаю? взвилась наконец бабка Нателла. Ты вон Ирку спрашивай! Они это городище все вместе искали!
Воронов стал поворачиваться к Ирме, но и та уже забеспокоилась:
Ничего мы не искали! Это у нас вроде игры было!
Вроде игры? Как это? успел спросить Воронов, но бабка сразу налетела на него:
Да чего ты к ней привязался, как мильтон?
Воронов расхохотался:
А и правда «мильтон»! Я уж и забыл, что ментов так звали!
Вот и вспоминай, кого как звали, от души посоветовала старуха. Чего ты к девке вяжешься?
Но «девка» сама вмешалась, продолжив:
Тебе же Овсянников рассказывал, как все начиналось, рассказывал, что школьники помогали. Меня как раз тогда к бабе сюда привезли. Уже не первый раз, конечно, а все равно новенькая, никого не знаю. Ну, тут Овсянников и пришел, дескать, что дома сидеть, иди знакомься с ребятами. Вот и ходили по Балясной, собирали разные рассказы про старые времена.
И много вам про это самое Воронов демонстративно с опаской посмотрел на бабку, городище рассказывали?
Да я вот сижу вспоминаю, медленно проговорила Ирма. Вроде, и много, а вроде, и ничего. Так как-то все было к слову, что ли будто вскользь.
Это как?
Ну, не про городище само там никто не бывал, а про то, что вот, дескать, а еще врали, будто То есть понимаешь, речь Ирмы становилась быстрее, увереннее. Люди откровенничали про вранье. Сразу же предупреждали, что вранье пересказывают.
А вы продолжали собирать?
Так нам же Овсянников такое задание давал, мы и собирали.
Она подумала и продолжила уже торопливо, будто опасаясь что-то забыть:
А ведь Овсянников это скрывал от всех!
Ну, как он мог от всех скрывать, если вы открыто ходили и расспрашивали?
Да нет. От нас-то ему что скрывать! И от деревенских тоже, она задумалась. Но скрывал! И нам велел не рассказывать никому. Говорил, мало ли что, сплетни пойдут, вы же ребята взрослые, понимать должны
Вот смотри, заговорил Воронов. Искали-искали, но городища этого не нашли, так?
Так.
Расспрашивали-расспрашивали, но ничего не узнали, так?
Так.
Ну, а откуда, в таком случае, ноги-то растут у этого городища? он посмотрел на обеих. Вот ты, Нателла, говоришь, что только от старшей сестры слышала, значит, извини, до войны и сказки. И при тебе ничего не находили, и никакой путник из тайги не выходил, обросший и одичавший, так?
Ну! перекрестила рот Нателла.
Воронов готовил очередной вопрос, когда в ворота застучали сильно и требовательно. После двух-трех ударов раздался женский голос:
Наталья, ты дома?
Дома, че орешь! двинулась к воротам бабка.
А гости твои?
Дома все, дома, не ори! Что случилось-то?
Да как что?! Овсянниковых убили! Пошли посмотрим.
Бабка, охнув, прислонилась к воротам, Ирма схватилась за лицо, Воронов замолчал, соседка, оповестив, засеменила к месту происшествия.
Воронов молчал недолго, взял Ирму за руку:
Есть короткий путь к дому Овсянниковых? и, видя неподвижное лицо Ирмы, повторил громко, Есть путь?
Ирма кивнула, схватила Воронова за руку, потащила за собой.
Возле распахнутых ворот овсянниковского дома стояли, не решаясь войти, люди. Ирма стала проталкиваться вперед, а Воронов остался сзади.
Ему и отсюда было видно главное.
Овсянникова в спортивном костюме лежала почти посреди двора, широко раскинув руки и согнув ноги в коленях. Овсянников сидел за накрытым для обеда столом, уткнувшись в него лицом.
Со стороны все это выглядело совершенно спокойно, почти естественно. Будто Овсянникова решила удивить мужа балетным па или гимнастическим переворотом, но сделала его неловко и упала. А Овсянников, увидев это, расхохотался так сильно, что аж прилег лицом и плечами на стол.
Ничего себе, весело
Ирма, протолкавшись вперед, повернулась и крикнула:
Иди сюда!
Но Воронов не только не пошел никуда, но и ей крикнул громко, будто их разделяли десятки метров:
Не надо там топтаться, милиция потом заругается!
Не милиция, а полиция, поправил с чувством превосходства стоящий рядом мужичок лет пятидесяти. Не знаем, как у вас, а у
Ирма, идем, там бабушка одна. Мало ли что, громко сказал Воронов, глядя прямо в глаза мужику.
И тот, кажется, смутился.
Домой возвращались не спеша, молча.
Уже поворачивая с главной деревенской улицы к дому, Воронов увидел выезжающий мотоцикл с коляской, которым управлял человек в форме.
Участковый, что ли? спросил он у Ирмы.
Та кивнула головой.
Пошли домой скорее.
Нателла все также сидела у стола, положив на него руки.
Увидев входящих Ирму и Воронова, не шевельнулась, и только когда они подошли к столу, негромко спросила:
Что там?
Ирма молчала, и Воронов сказал коротко:
Трупы там, Нателла, трупы. Два трупа.
Глава 6
Воронов слегка подтолкнул Ирму к скамейке, на которой сидела бабка:
Садись. Поговорить надо.
Сам сел напротив, чтобы видеть обеих.
Нателла, а отчество как?
Что? спросила бабка.
Отчество ваше как? Как к вам обращаться?
Ишь ты, вернулась она к прежнему тону. Сколько тут жил, не спрашивал, а тут
И посмотрела на Воронова, выжидая.
Тот молчал, глядя на нее сосредоточенно, и бабка сказала то ли сердито, то ли смущенно:
Иосифовна.
Помолчав, добавила:
Да ты не бойся, не еврейка.
Воронов ответил все тем же ровным голосом:
Во-первых, евреи как нация мне ничего плохого не сделали, следовательно, бояться их нет причин. Во-вторых, я иногда книги читаю и знаю, что люди верующие своим детям имена давали по совету попов, которые детей крестили. Посему Иосиф это не столько от евреев, сколько от христиан. Но христиане меня тоже никак не обидели, поэтому и их я не боюсь. Что касается вашего отчества, Нателла Иосифовна, то мне так проще вести серьезные разговоры: по имени-отчеству и на «вы».
Ну, ты, как в телевизоре, чисто служитель закона, будто через силу выговорила старуха.
И ваши отношения с законом меня в данный момент мало интересуют, точно тем же ровным голосом отреагировал Воронов и, видя, что собеседница приготовила ответную реплику, уточнил, Заинтересуют, если увижу какую-нибудь связь происходящего с вами лично. И, пожалуйста, не перебивайте. Время дорого.
Нателла явно не хотела молчать, но сдержалась, а Воронов перевел взгляд на Ирму:
Ты начнешь?
Я-то чего? изумилась та.
Ирма, спокойным голосом начал Воронов. Мы с тобой только что вернулись от двора, где лежат два трупа. Это тела хорошо известных тебе людей. Более того, один из лежащих там за несколько минут минут, Ирма!!! за несколько минут до своей смерти сообщает тебе какую-то новость, сообщает, хотя для этого ему приходится задержаться. А он спешит, Ирма, очень спешит. И у меня, между прочим, не сложилось впечатления, что он был в состоянии испуга или даже легкой паники. Он не был напуган, но спешил. Он спешил, но бросил все, чтобы подойти к тебе и предупредить, голос Воронова набрал силу, стал напористым, преодолевающим сопротивление. Он предупреждал тебя, хотя я стоял рядом, Ирма, значит, он был уверен, что важная информация дойдет до тебя, а я ее не пойму!
Воронов замолчал, достал сигарету и начал проделывать весь ритуал прикуривания. При этом он демонстративно шарил взглядом по сторонам, оглядывая то избу, то забор, то голубое небо.