Ирина БесединаКолымская Сага
Я верю, что жизнь человека должна быть полна самых неожиданных приключений, что надо сгорать в испепеляющем огне, рисковать, смотреть в глаза опасности.
(Уильям Сомерсет Моэм. «Бремя страстей человеческих».)
Дело касается драгоценной жизнижизни, которую мы не можем создать, жизни, которая если уйдёт, то уйдёт навсегда. И она является индивидуальной, незаменимой, уникальной, такой, какой никогда прежде не было и никогда не будет.
(Аюрведа на каждый день. Секреты великого искусства жизни. С.М. Неаполитанский).
«Мы пришли сюда молодыми, мы отдали этому краю лучшие свои годы и нисколько не жалеем об этом, потому что мы были здесь счастливы, потому что труд наш был захватывающе интересным и созидательным»
(В.А. Цареградский).
Часть первая
В СТРАНЕ ВЕЧНОЙ МЕРЗЛОТЫ И ЖЁЛТОГО МЕТАЛЛА.
Родине нужна Колыма.
«Мы пришли сюда молодыми, мы отдали этому краю лучшие свои годы и нисколько не жалеем об этом, потому что мы были здесь счастливы, потому что труд наш был захватывающе интересным созидательным» эти слова Цареградского близки многим. Тем, кто приехал на Север в начале его освоения. Тем, кто трудился в глубинке и отдал этому краю свои лучшие годы.
К сожалению, мы знаем о них так мало, и в основном о тех, кто был у руля: Билибин, Цареградский, ну может быть ещё десяток другой. Я пробовала найти сведения о людях в своё время известных. Но увы, не нашла ни строчки.
Несколько энтузиастов, мысль, труд и воля которых, стояли у истоков удивительного преображения края, организовали экспедицию. Не малого по величине края, который легко мог вместить все государства Западной Европы. Это была Колымская экспедиция, во главе которой стояли Юрий Александрович Билибин и Валентин Александрович Цареградский. Два с лишним года они работали по своему плану исследований. Они копали в этой мёрзлой земле первые шурфы, промывали первое золото, чертили первые карты.
«К истокам золотой реки» называется интереснейшая книга Евгения Константиновича Устиева (издательство «Мысль»), где описывается этот трудовой и исследовательский подвиг этих людей и их товарищей по экспедиции. Удача в поиске заставляла забывать о времени, усталости, еде, закостенелой от холода и работы спины. И это была не золотая лихорадка ради своего богатства. Они работали для своей страны, для Родины, для всех её людей. Золото нужно было для решения самых насущных государственных задач: обновления промышленности, перевооружения армии, освоения новых районов страны. Золота явно не хватало. В июле 1928 года началось освоение колымских богатств.
Чтобы пробудить от вековой спячки эту огромную территорию, нужны были колоссальные денежные, материальные и людские ресурсы. Людские ресурсы, рабочие и инженерно-технические работникиэто главная забота. Отсюда лагеря, Севвостоклаг. Отсюда вербовка на Колыму по всему Советскому Союзу. Геолого-разведочная службаэто первая необходимость. Людей вербовали, предоставляя им многочисленные льготы. Строительство жилья, дороги на прииски, обеспечение жизни и быта людей. Трудно даже мысленно представить, какие подразделения должны входить в горно-промышленное управление. Автобазы и дорожные отделы, электростанция, разного рода мастерские, санитарные учреждения, бытовое обслуживание, общественное питание, торговля Всего не перечесть.
В течении трёх «сталинских» десятилетий почти с нуля был создан промышленный горнодобывающий район. Сотни тысяч заключённых строили новые посёлки, удобные для жизни, прокладывали дороги, строили электростанции, добывали металл.
Можно назвать пять главных металлов «Дальстроя»: золото, олово, вольфрам, кобальт, уран. Однако основное направление, дающее жизнь и богатство краю, а значит и странеразведка, поиск, изучение недр этой холодной земли. Оно необходимо постоянно, в прошлом, настоящем и будущем.
О жизни заключенных в этом краю написано много книг, свидетельств очевидцев.
О жизни людей вольных, завербовавшихся, тех, кто спокойно без принуждения совершал свой подвиг в условиях вечной мерзлоты, и не считал это подвигом, написано значительно меньше.
В начале этого пути нужны были организаторы жизни и производстваспециалисты: горняки, строители, дорожники, хозяйственники, медики, учителя,
Далеко не сразу создавались нужные для жизни условия. У многих были семьи. В них были дети. Их отправляли учиться в интернаты. Жизнь не всегда была безопасной. Но люди жили, трудились, любили свой край, большинство были верны долгу перед Родиной. Колыма нужна была Родине.
Богат я. Земля моя прячет
Алмазы, металл, серебро.
А реки по камушкам скачут,
И холод морозит ребро.
Рассыпано золото в недрах,
Хоронит его мерзлота.
Но воды отмоют, покажут,
Где скрыта земли красота.
Родник из-под камушков скачет,
Журчит золотая вода.
А то не вода, а на солнце
Блестит золотая руда.
Из дневника Ивана Ивановича
Геологразведчик. Как много скрыто в этих двух словах. Когда это произошло со мной? Это Шахов заронил искру во время первой геологической практики. Это он приобщил нас к жизни в тайге, пренебрежению к удобствам городской жизни, к удивлению красотой мира, к работе, насыщенной поиском, к работе, которая может захватить человека целиком.
Я вижу своим внутренним взором, как это было, как давно это было, когда взлетали на огромную высоту огненные камни, текла лава. Тысячи вулканов, изрыгая пламя, перекликались громовым рокотом подземного органа, вставала дыбом земля. Минеральный хаос постепенно затихал, земля закрывала свою драгоценную сущность. Со временем небесное тело земли облекалось доброй плотью, жизнь завладела планетой. На выгнутой спине нашей планеты, между намагниченной скатертью и звёздами, поднялся человеческий разум. Земные толщи хранят безмолвие. Через миллионы лет мы должны найти в земле её ценности. Работа, которая наполняет существование человека смыслом. И когда ты это поймёшь, то все трудности воспринимаются как обычные, простые и обязательные, неважные подробности твоей работы.
Сегодня весь день шли то по дну ручья, то карабкались на сопку. К вечеру забрались на высокий склон сопки и стали искать складку, где ветер не будет так силён. Там будет костёр и чаёвка, затем ночной отдых. Ломкие подсохшие кустики ягеля помогают разжечь костёр. Они быстро обугливаются и поджигают сухие ветки, собранный нами хворост. Освобождаем ноги от портянок, натруженными подошвами ступаем на шероховатую поверхность камня. Ласковый воздух от костра снимает усталость.
Я проснулся, как обычно, около семи часов утра и невольно ощутил в себе некоторую приподнятость настроения. Было очень светло, холодно и шумно от ветра. По изжелта-зелёному скату палатки ходуном ходили тени от качающихся лиственниц. Я представил себе, каково будет сейчас всем после сна, когда тело так чувствительно к холоду, словно в ледяную воду засовывать ноги в рабочие штаны, и на четверть часа отсрочил подъем. Я несколько приоткрыл клапан спальника, и ветер, как сито, прошивающий палатку, стал овеивать холодом мои плечи и грудь. Можно было опять закутаться, можно было бы уже и вставать, но я отчего-то длил и длил это неуютное, зябкое лежание, словно оно было наслаждением.
Здесь искони было принято помещать себя в скучноватый строй тех, кому приходится нести на плечах полную тягу земных трудов. Работать до конца: пока не упадет снег, пока сам не упадешь. Выжимать всё из каждого дня: пройти ещё вот хоть по этому отрожку, проследить ещё вот эту границу Больше уже в эти места не вернуться. Не успеешькакими цветами станешь раскрашивать белые пятна на геологической карте? Поэтому мне нельзя было принимать в расчет холода, снега и усталости тех, кому и в голову не приходило, что я могу повести себя иначе.
Палатка стоит посреди побуревших уже голубичных кустов на маленькой терраске рядом с ручьем, который запросто, не замочив подошв, перескочишь по камушкам в два-три приёма. Почти от самых его бортов уходят ввысь каменные осыпи сопок. Там и сям вдоль их подножий разбросаны некогда громоподобно низринувшиеся со стремнин огромные остроугольные глыбы. Стоянка находится довольно высоко, вниз по течению взгляду открывается речная долина самого яркого желтого цвета, какой возможно себе вообразить. Это всё лиственницы. Они колышутся ветром, шумят и испрашивают снега у холодного голубого неба, по которому быстро идут нечастые облака. Желтая неровная лента долины обрамляется тёмной зеленью кедрового стланика, целиком накрывающего низкие, скруглённые холмы. С высоких вершин больно для глаза лучатся свежевыпавшие снега. На сотни тысяч лет всё здесь устроено быть таким. И пока остается в неприкосновенности. Для этого холодного молчаливого каменного царства ничего не значат ни наша любовь, ни наше одиночество, ни наша болезнь. Я с ним единосущен.
У костра, на чурке, спиной к ветру, ежась от холода в видавшей виды телогрейке, сидел Кондратий. Он курил, и дым, отходящий от его рыжеватых усиков, тут же уносился вдаль наперегонки с облаками. На тагане болтались угольного цвета котелки, сипел чайник, у ног Кондратия стояла до половины налитая чёрным чаем эмалированная кружка. Поглядев на его худую сутуловатую фигуру, на рябое, покрытое шрамами от прошедших драк лицо, я подумал: «Сколько ихбичей, свободных как птицырассеяно по колымской земле! Годы напролет они этак жмутся к костерку, прихлёбывают вечный чихирь да курят вечный "Беломор", а всё имущество их умещается в изголовье спальника: сидорок какой-нибудь. Заглянешь ли к нему в паспортна страничку, где пропискатам в графе "Улица" написано: "Сезонная", а в графе "Дом" стоит "п\п" полевая партия. За спиной почти у каждого тюремный университет, и нет у них ни семьи, ни насиженного места, ни охоты к какому-нибудь делуодно только берегут они всегда пуще глаза: свою нищую перелетную свободу, за которую готовы воевать до последнего издыхания.
Мы хотим свободы. Тот, кто работает киркой, хочет, чтобы в каждом ударе кирки был смысл. Когда киркой работает каторжник, каждый её удар только унижает каторжника. Но если кирка в руках изыскателя, каждый её удар возвышает изыскателя. Каторга не там, где работают киркой. Она ужасна не тем, что это тяжкий труд. Каторга там, где удары кирки лишены смысла. Человек раскрывается в борьбе с препятствиями.
Когда мы осмыслим свою роль на земле, пусть самую скромную, тогда лишь мы будем счастливы.
Скоро придут сюда грозные снега и морозы. Мы чаще задумываемся о тепле нашего дома, о доме, который нас укрывает и греет. Там, дома, нас посетит человеческое раздумье. Чудо в том, что наши стены незаметно передают нам запасы нежности. Они образуются в самой глубине сердца, неведомые пласты, где рождаются грёзы.
Сегодня здесь мир и тишина. Я чувствую себя причастным ко всему, что живёт на этой земле. Я её часть. В моих руках кирка. Я на этой земле изыскатель. Возможно недалёк тот день, когда мой поиск увенчается открытием золотого прииска. Найти такое местоэто заветная мечта любого геологаизыскателя.
Пора заканчивать свои записи. Я слишком высоко мечтаю. Так чего доброго станешь поэтом. А у меня под ногами земля, путь по тропам и мозоли на ногах.
Суровая проза жизни.
Хасын
На 77-м километре Колымской трассы вдоль правого берега реки Хасын в 1938 году возник небольшой посёлок Хасын. Поначалу жили там геологиразведчики. Ещё в 1930 году вторая Колымская экспедиция геологов во главе с Цареградским В. А. обнаружила в этом районе Колымы уголь. Несмотря на низкое качество, его решили использовать для отопления Магадана. Позднее посёлок стал базой крупной геологоразведочной организации. У посёлка было большое будущее.
Хасынскими геологами открыты уникальные золотосеребряные месторождения, месторождения угля, молибдена и других ископаемых.
Колыма для геолога край больших возможностей. Высшее достижение геологаоткрыть новое месторождение. И это не сказка, ни неожиданный дар, этотруд, упорный труд не одиночек, а коллективный тяжкий труд. Длительные переходы по не очень приветливой тайге в холод, дожди, по дну ручьёв, по горам и обрывам. Изнашивалась одежда, рвалась обувь, еда иногда распределялась и была в строго необходимом для поддержания жизни объёме, были и моменты голода. Подстерегала цинга.
Начало этапа государственного освоения колымских богатств связано с прогнозом Билибина о том, что в 1938 году Колыма даст в четыре раза больше золота, чем добывалось во всей стране в 1930 году. Для освоения края ехали молодые романтики, часто не обращавшие и даже не замечавшие трудностей. Некоторые оставили там жизни.
Из порта Находка шли суда, в трюмах которых были наскоро сделаны трёхэтажные нары, на которых вповалку теснились мужчины, женщины и дети. Зеленоватая вода Охотского моря качала их на невысоких волнах. Море щадило эти суда. Настоящего шторма по счастливой случайности не было. На одном из таких судов на Колыму прибыл геолог Иван Иванович, завербовавшийся туда по договору. В настоящем геолог-разведчик, возглавляющий одну из разведпартий.
Тогда, в 1938 году, были построены первые рубленые домики барачного типа и небольшое здание клуба.
Этот посёлок и был целью путешествия Ольги с детьми. Она прибыла туда на попутной машине ближе к вечеру. Ранняя осень не радовала теплом, но и особых заморозков ещё не было. Однако Ольга и дети замёрзли. Она зашла в низкие двери неказистого домика барачного типа. Узкие окна пропускали немного света, от печки-буржуйки шло благодатное тепло. Посредине комнаты стоял длинный дощатый самодельный стол. За ним сидела небольшая группа людей. Их поздний ужин после нелёгкого рабочего дня сопровождался неторопливым тихим разговором. Иван сидел спиной к двери. Женщина, сидевшая рядом с ним, заботливо подкладывала куски жареной рыбы на его тарелку. Григорий, расположившийся напротив двери, удивлённо уставился на открывшуюся дверь, через которую зашла женщина с двумя детьми. Ольга закрыла дверь и осталась стоять у входа.
Ольга, это же Ольга! Иван, оглянись!
Иван оглянулся, замер, потом быстро отодвинул от себя тарелку.
Ольга! Оля, как ты здесь? Боже мой, девочки!
Голос его сорвался, он перепрыгнул через скамейку. Трясущимися руками схватил малышку, прижал к себе, второй рукой обнял Ольгу. И так стоял, замерев.
Как ты решилась на такое? Как ты нашла меня здесь? Какие вы холодные! Проходите, раздевайтесь, садитесь с нами за стол. Людмила, помоги их устроить. Это моя жена, мои дети. Григорий, помогай.
Григорий взял за руку старшую девочку, подвёл ближе к печке, снял пальто. Усадил её за стол. Поставил перед ней свою тарелку.
Ешь, малышка. Вы когда кушали?
Девочка проглотила слюну. Видно было, что она голодна.
Не помню. Кажется, вчера.
Людмила поставила свою тарелку перед Ольгой. Налила чай. Дала ей вилку. Сама отошла дальше, оделась и вышла. Иван держал малышку на руках, раздел её и тоже стал кормить. Иван был смущён. Вопросов больше не задавал.
Ешьте, дети, грейтесь. А потом решим с отцом куда идти, спокойно сказала Ольга.
В душе у неё была буря, но она приказала себе быть внешне спокойной и безразличной. Ольга спокойно сидела за столом. Ела, не глядя на Ивана, и ничего больше не говорила. На лице её застыла маска равнодушия. Глаза были прикрыты длинными ресницами. Видно было, что женщина предельно устала. Иван сзади подошёл к ней и положил руку на плечо. Она зябко им повела.
Григорий сказал:
Мы уйдём в клуб. Я возьму ключи у завхоза, затоплю там печь. Людмила отправится в женское общежитие. А вы тут располагайтесь.
Спасибо, сказал Иван. Завтра мы решим, где и как будем жить.
Свободных домиков не нашлось. Пришлось селиться в кернохранилище. Оно состояло из двух больших длинных помещений, сомкнутых квадратной прихожей в букву «Г». Одно, направленное к северу от входа, было завалено деревянными ящиками с геологическими образцами, кернами. Второе заняла семья геолога. Там стояла буржуйка. В углу был отгорожен ящик с углем и сложены дрова для растопки. Из деревянных ящиков для геологических образцов соорудили шкафы, стол. Составили два широких спальных места, покрыли неизвестно откуда взявшимися китайскими коврами, уложили на них матрасы, набитые соломой, их покрыли казёнными байковыми одеялами. На одном разместилась Ольга с детьми, на втором Иван.
Ольга не досаждала Ивану вопросами. С геологиней Людмилой он был связан интимными узами. Она сразу это почувствовала, ещё когда впервые стояла в дверях того геологического домика. Но ни о чём его не спросила. Даже когда они остались одни своей семьёй. Взгляд её был чужим.
Оля, я тебе всё объясню.
Ничего не надо объяснять, реши всё для себя. Твёрдо реши. А потом и поговорим. Я понимаю, почему ты перестал мне писать. Пока ты для меня чужой. Спасибо, что признал сразу своей семьёй. Но семью надо ещё построить.
На следующий день запаслись дровами, и жизнь потекла дальше. Вскоре придут суровые холода, по стенам пойдут наледи. Койки подвинут еще ближе к печурке. Тепло у самого огонька.