Олег Николаевич прервал совещание и перешел из кабинета в комнату отдыха. Утопив грузное тело в велюровом кресле, долго сидел с закрытыми глазами. Неплохо бы сейчас принять на грудь граммов сто чего-нибудь покрепче. Но он сдержался. И так последнее время стал слишком много пить.
В дверь постучали. На пороге появилась секретарь Марина Евгеньевна, сухопарая дама лет сорока, которую Михеев ценил за точность и исполнительность.
Извините, Олег Николаевич
Что у вас?
Позвонили с вахты. Там какой-то скульптор хочет вас видеть.
Скульптор? удивился Михеев. Какой еще скульптор?
Его зовут Фрол. Говорит, вы его знаете.
А, камнерез! Чего ему?
Не сказал. Уверяет, что по делу.
Знаю его дела Михеев извлек из бумажника тысячерублевую купюру. Передайте ему. И пусть гуляет.
Минут через десять, которые понадобились ей, чтобы спуститься со второго этажа на первый и подняться обратно, Марина Евгеньевна вернулась в комнату отдыха и положила банкноту на стол.
Не взял. Говорит, у него к вам важное дело.
Фрол не взял деньги? не поверил Олег Николаевич. Не может такого быть. Значит, дело действительно важное. Проводите его ко мне.
Сюда? почему-то испугалась Марина Евгеньевна.
Не на вахту же мне идти. Что вас смущает?
Он, как бы это сказать.
Не во фраке? Ничего, выдержу.
Когда камнерез был впущен в комнату отдыха, Михеев сразу понял, чем была вызвана реакция секретарши. Он был в той же рыжеватой кожаной куртке, что и на кладбище, с тем же кожаным ремешком на лбу, придерживающим длинные седые волосы, только вместе камуфляжных штанов в кирзовые сапоги с подвернутыми голенищами были заправлены линялые джинсы, а на шее болталась голубенькая косынка, призванная заменить галстук. Кирзачи на дорогом ковре ввергли бы в панику любую хозяйку. Хорошо еще, что они были вымыты и даже слегка начищены.
Да ты, брат, прибарахлился, как на светский прием, заметил Михеев.
Знал, куда иду, ответил Фрол. Здорово, Олег Николаевич. Правильно, что велел пустить, не пожалеешь.
Выпить хочешь?
Всегда. Но сначала дело. Современный человек никогда не мешает дело с удовольствием. И всегда различает, что дело, а что удовольствие.
Да ты философ! засмеялся Михеев.
Такая профессия, располагает к размышлениям, согласился Фрол. Так вот, о деле. Как ты насчет того, чтобы заказать свой надгробный памятник?
Как?! изумился Михеев. Тебе?
А кому? Ты мою руку знаешь.
Надгробный памятник?!
Ну!
Но я же еще как бы это поточнее сказать? Немножко живой.
Это сейчас ты живой. А кто знает, что будет завтра? Или даже через час? Лопнет какая-нибудь хренотень в головеи привет. У тебя машина с мигалкой?
С мигалкой.
Вот! обрадовался Фрол. Выскочишь на встречку, как все вы привыкли ездить, а на тебя прет Камаз. И как? Ты только представь: взорвут тебя, подстрелят или еще что. Это я никому на хрен не нужен, а на серьезного бизнесмена всегда найдутся охотники. Уверен, что твои наследники закажут хороший памятник? А ну как решат сэкономить? И будешь лежать под цементом с мраморной крошкой с надписью «Спи спокойно, дорогой товарищ». Хорошо тебе будет? А так ты знаешь, что надгробие у тебя будет какое сам захочешь.
Ты уже сколько пьешь? поинтересовался Михеев.
Не считаю. Вредная привычка. Сколько пью, столько и пью.
А сколько не пьешь?
Ох, долго. Часа три. Пока до твоего офиса добрался, пока ждал. Твоя вохра сначала и разговаривать не хотела.
И когда эта светлая мысль пришла тебе в головукогда пил или когда не пил?
Да я уже давно об этом думаю. А к тебе пришел, потому что у тебя много знакомых бизнесменов. И все вы по краю ходите.
Понимаю, понимаю, покивал Михеев. Ты сделаешь моё надгробие, я похвастаюсь перед друзьями, они захотят такое же. И ты пустишь это дело на поток. Наймешь бригаду, а сам будешь сидеть в офисе и стричь бабки. Так?
Нет, с бригадой не выйдет, вздохнул Фрол. Придется вкалывать самому. Это всё же не ширпотреб, штучная работа.
Что ты несешь, что ты несешь? не сдержавшись, заорал Михеев. Где это видано, чтобы живым людям заказывали надгробья?!
Не скажи, возразил камнерез. Некрологи же пишут. Живым. В газетах на всех заготовлены некрологи. Я читал. Сегодня он отбросит коньки, а завтра утром уже некролог.
Так то некролог! Сравнил!
А какая разница? Только в материале. Там бумага, тут камень. И еще неизвестно, что прочнее. Бумага, бывает, все камни переживает. И ты же поставил памятник живому, добавил Фрол, как бы удивляясь тому, что Олег Николаевич не хочет признать таких очевидных вещей.
Какому живому? не понял Михеев.
Гольцову.
С чего ты взял, что он живой?
Я живого от мертвого отличаю на раз. Это просто. Жмуры по большей части молчат. А живые разговаривают. Бывают, что и они молчат, но это потому что говорить не хотят. Или не о чем.
А с Гольцовым, значит, ты разговаривал?
Как с тобой, подтвердил Фрол.
Где?
На Ваганькове, на его могиле.
Когда?
Да сразу, как вы открыли памятник и свалили.
О чем?
Ни о чем, вообще. Об искусстве. В искусстве он ни хрена не понимает. О жизни. В жизни понимает. Про неё он хорошо сказал. К третьей половине жизни, сказал, много чего накапливается. Это я запомнил.
Вот что, мастер, решительно предложил Михеев. Давай всё-таки выпьем. Мне будет легче тебя понимать.
Как скажешь, ты хозяин.
Олег Николаевич открыл бар с разномастными бутылками:
Выбирай. Виски? Коньяк?
Да мне и водчонки хватило бы, застеснялся Фрол.
Водки не держим. Михеев налил в хрустальные граненые стаканы «Хеннесси», чокнулся с камнерезом. Будь здоров!
И тебе не болеть.
А теперь соберись и не пропускай подробностей, попросил Михеев. Почему ты уверен, что человек, с которым ты разговаривал на могиле Гольцова, и был Гольцов?
Обижаешь, Олег Николаевич. Назвал меня мастером, а моему глазу не доверяешь. Он у меня полгода жил вот тут, постучал Фрол по лбу. Я узнал бы его в любой толпе. Врубился, правда, не сразу. Только когда он ушел.
Какой он?
Высокий, худой. Лицо как на памятнике, только уже не молодое. Если бы сейчас делать его, мрамор бы не подошел. Мраморон всегда молодит.
Как одет?
Да как? Обычно. Серая кепка, плащиктакой, сотни три на любой барахолке. Считаешь, гоню? слегка оскорбился Фрол, заметив на лице Михеева ироническую усмешку.
Ну почему? Верю, что говоришь то, что думаешь. Только человек, о котором мы говорим, если мы говорим об одном и том же человеке, в плащах с барахолки никогда не ходил. Не было у него такой привычки. Предпочитал Хуго Босса.
Если разобраться, что такое привычка? рассудительно заметил Фрол. Следствие обстоятельств. Я тоже не всегда в кирзачах ходил. И ничего, хожу.
Ну-ну, дальше? поторопил Михеев.
Да, считай, всё. Сказал, что не москвич, проездом откуда-то с северов. Но я так думаю, соврал. Не знаю зачем. Выговор у него московский, ни с чем не спутаешь. Что еще? Курил как-то странно, из горсти, обычно зэки так курят.
Папиросы?
Нет, сигареты. «Голуаз».
«Голуаз»? переспросил Михеев. Уверен?
Ну да. Угостил меня. Я так понимаю, Олег Николаевич, мое предложение тебя не зацепило? Насчет надгробия?
Зацепило, заверил Михеев. Могу даже сказатьпотрясло. Нужно подумать. Такие вещи с кондачка не решают. Давай-ка, мастер, еще по граммульке, да мне пора заняться делами.
Наливай, уныло кивнул Фрол. Зря я, выходит, тащился через всю Москву. А я бы тебе хороший памятник сделал. Есть в тебе что-то наполеоновское, если ты понимаешь, о чем я говорю. С такими фейсами интересно работать.
Олег Николаевич только головой покачал. Похоже, этот псих верил, что Михеев двумя руками ухватится за его идиотскую идею, и теперь искренне огорчен. Он присоединил к бесхозной тысячерублевке еще несколько купюр, сунул их в карман рыжеватой куртки Фрола и похлопал его по плечу.
Не расстраивайся. Общество всегда плохо воспринимает новые идеи. Не созрело. Ничего, созреет. До некрологов про запас созрело? Созреет и до надгробьев. Я вот о чем тебя попрошу. Про то, что ты разговаривал с Гольцовым, не нужно никому рассказывать. Могут неправильно понять.
Не поверил, значит, заключил Фрол. Думаешь, померещилось спьяну? Так я в тот день был как стекло. Полгода не пил, страшное дело!
Я-то верю, а другие могут и не поверить. И загремишь в психушку. Тебе это надо? Ценю, что ты пришел ко мне. Насчет своего надгробья не обещаю, но при случае порекомендую тебя тем, кому оно уже нужно. Сильную ты сделал работу. Я прямо обмер, когда ее увидел. За твою руку, мастер!
Фрол с достоинством опорожнил стакан, занюхал рукавом куртки. Михеев вызвал секретаршу.
Проводите моего гостя.
Оставшись один, обессилено повалился в кресло. Даже трудные многочасовые переговоры не выматывали его так, как этот разговор. Разговор совершенно идиотский. Даже странно, как это камнерезу удалось Олега Николаевича в него втянуть. Какая-то чертовщина была в убежденности Фрола в том, что он разговаривал с живым Гольцовым.
Марина Евгеньевна напомнила:
Через десять минут совещание по экономике.
Перенесите на завтра.
Что с вами, Олег Николаевич? Что-то случилось?
Нет, всё в порядке. Просто немного устал.
Вот не хотела я пускать к вам этого волосатого. Как знала. Он сумасшедший.
Не будьте так строги к людям, вяло посоветовал Михеев. Все мы немного сумасшедшие. Каждый по-своему.
Сумасшедший. Это многое объясняло. Но не всё. «Голуаз».
Георгий всегда курил эти французские сигареты. С тех пор, как они появились в Москве. Тысячи людей курят «Голуаз». Тысячи людей курят сигареты, как зэкикак бы из горсти, защищая их от дождя и снега. Так, как курил Георгий после четырех лет в лагере. Привык, да так и не отучился. Человек, с которым на Ваганьковском кладбище разговаривал камнерез, вполне мог курить сигареты «Голуаз», не такая уж это случайность. Он мог курить их, как бывшие зэки, мало ли в Москве бывших зэков. Но то, что он курил «Голуаз» так, как курят зэкиесли и это была случайность, то какая-то редкостная, высшего порядка.
И было еще кое-что, что мешало Михееву стереть этот идиотский разговор из памяти, как стирают ненужный файл.
II
Звонку из Следственного комитета российской прокуратуры, который раздался несколько месяцев назад, жарким июльским днем, Олег Николаевич сначала не придал значения. Звонил следователь по особо важным делам Саша Кириллов, с которым Михеев был знаком еще с тех пор, когда он работал в Таганской межрайонной прокуратуре и имел чин юриста первого класса, что по армейским меркам соответствует званию капитана. За несколько лет сделал неплохую карьеру (не без помощи Олега Николаевича, оба это знали, но никогда не говорили об этом), стал подполковником юстиции. Они поддерживали доверительные отношения, иногда Михеев консультировал Сашу по сложным хозяйственным делам, в которых за долгие годы работы в серьезном бизнесе научился разбираться лучше любого юриста. Они давно уже были на «ты», Михеев называл Сашу по имени, а тот Михеева по имени-отчеству, потому что был младше его лет на десять.
Олег Николаевич, не найдется у тебя немного времени, чтобы заехать ко мне? спросил Кириллов.
Что за вопрос? Конечно, найдется. Может, пересечемся в городе? предложил Михеев. Например, в «Пиноккио» на Кутузовском. У них, говорят, новый повар, из Италии. Там и поговорим.
Не получится, поскучнел Кириллов. Нужно в конторе. Бывал у нас? Технический переулок, дом два. Это возле Лефортово.
Найду.
Не забудь паспорт, пропуск закажу.
Для любого предпринимателя вызов в СКП, даже в такой деликатной форме, не обещает ничего хорошего. Пока «мерседес» Михеева торчал в пробке в загазованном лефортовском тоннеле, он прикинул, с какой стороны можно ждать неприятностей. Вроде бы ни с какой. Было несколько дел в арбитраже, но ничего такого, за что мог бы уцепиться следственный комитет. Олег Николаевич успокоился.
Саше Кириллову было около сорока, но выглядел он неприлично молодо. Белобрысенький, небольшого росточка, хилого телосложения, с узким унылым лицом, словно пропитанным канцелярской пылью. Недокормленный студент-старшекурсник, а не следователь СКП по особо важным делам. Но жестоко ошибались те, кто по внешности судил о его характере. Среди знакомых Михееву милицейских и прокурорских мало кто мог сравниться с этим студентом по въедливости, он впивался в жертву энцефалитным клещом. Не забывал и своего интереса. Не сказать, чтобы это очень нравилось Олегу Николаевичу, но было удобно. Саша был из тех людей, с которыми можно договориться. Это всегда облегчает жизнь.
Проходите, господин Михеев, встретил он посетителя скучным казенным голосом. Олег Николаевич удивленно на него посмотрел. Саша подергал себя за ухо. Михеев кивнул: понимаю. Будьте добры, паспорт. Внесем в протокол допроса ваши данные.
В протокол допроса? переспросил Михеев.
В протокол допроса свидетеля.
Пока Кириллов тюкал двумя пальцами по клавиатуре ноутбука.
Михеев осмотрелся. Кабинет маленький, недавно отремонтированный, но уже нестерпимо скучный, как все казенные места. Олег Николаевич давно уже привык к офисам с евроремонтом, с современной стильной мебелью. Оказавшись здесь, он словно бы перенесся лет на двадцать назад. Уже начало забываться, что бывают такие убогие письменные столы и громоздкие железные сейфы.
Вот о чем я должен вас допросить, начал Кириллов. К нам поступила информация о том, что в 2002 году из ЗАО «Росинвест» было незаконно выведено активов на общую сумму в три миллиона восемьсот тысяч рублей, что подпадает под действие статьи сто пятьдесят девятой, часть четвертая, Уголовного кодекса. Мошенничество в особо крупных размерах. От пяти до десяти лет.
Информация от кого? перебил Михеев.
Анонимная.
Разве анонимки рассматриваются?
Не принято. Но когда в них содержатся факты, делаем исключение. А этот аноним очень хорошо информирован. Генеральным директором ЗАО «Росинвест» в том году был господин Гольцов, он погиб. А вы исполняли обязанности финансового директора. Что вы можете рассказать следствию об этом преступлении?
Уголовное дело возбуждено?
Нет. Доследственная проверка.
Разве такими делами занимается СКП, а не милиция? УБЭП или кто там еще?
Кому поручили, тот и занимается. У нас приказы не обсуждают. Я слушаю.
Михеев безучастно пожал плечами.
Даже не знаю, что сказать. Через меня проходили десятки операций. Не помню, чтобы у нас увели три миллиона.
Три миллиона восемьсот тысяч рублей, уточнил следователь. Что по тогдашнему курсу составляло сто тридцать пять тысяч семьсот четырнадцать долларов.
Кириллов извлек из сейфа тоненькую папку.
Посмотрите эти документы. Может быть, вспомните.
В папке было всего несколько ксерокопийплатежные поручения, банковские чеки на снятие налички, доверенность курьера на получение денег. Михееву понадобилось приложить огромные усилия, чтобы остаться спокойным и даже слегка равнодушным.
Это ваша подпись на платежках? тем же скучным казенным голосом спросил Кириллов.
Нет, не моя, твердо ответил Михеев. Подпись подделана.
А на доверенности курьера?
Тоже не моя.
Что ж, попробуем найти курьера. Кому-то же он отвез бабки. Тогда и узнаем, кто увел у вас три миллиона восемьсот тысяч рублей. Да так ловко, что вы даже не заметили. Посидите, я запишу ваши показания.
Следователь набрал на компьютере несколько фраз, вывел текст на принтер и положил листок перед Михеевым. «По существу заданных мне вопросов поясняю следующее. В связи с тем, что через меня в 2002 году проходило очень много финансовых операций, по прошествии стольких лет никаких подробностей дела я припомнить не могу. Предъявленных мне платежных документов я не подписывал. С моих слов записано верно, мною прочитано».
Михеев расписался. Кириллов вложил протокол в папку, убрал ее в сейф.
Давайте отмечу пропуск. Спасибо, господин Михеев, за содействие. Я, пожалуй, вас провожу, а то заблудитесь в наших коридорах.
Когда вышли к стоянке служебных машин, на которой под солнцем сверкал черным лаком «мерседес» Михеева, Кириллов сказал:
Ну вот, теперь можно поговорить.
Слушают? посочувствовал Олег Николаевич.