Это детдом? спросил Олег.
Да.
Но ты сказал, что кое-что прикупил своим.
Это и есть мои.
После этой поездки они стали встречаться чаще. Олег приезжал в общагу на Спартаковской отдохнуть от суровых порядков семьи, где тон задавала теща, поиграть в преферанс, выпить и потрепаться с ребятами. В комнату Георгия всегда набивалось человек по десять, азартно спорили о политике, пели под гитару. На гитаре Георгий играл мастерски. В преферанс тоже мастерски, азартно и в то же время расчетливо, никогда не проигрывал. Он вообще не проигрывал. Пока ему не изменила удача.
После института их пути разошлись. Гольцов распределился куда-то на Урал. Несколько лет о нем ничего не было слышно, потом кто-то рассказал, что Георгий в Венесуэле, строит какую-то гидроэлектростанцию. Олег удивился: каким ветром его занесло в Венесуэлу? Потом понял: знак новых времен. Если сам он в двадцать восемь лет стал начальником управления в союзном министерстве, почему молодой русский инженер не может работать в Венесуэле? Менялись времена, менялись
Странное какое-то виски. Не берет. Нужно добавить.
За тем, что в те годы происходило в стране, Олег следил с интересом, но как бы отстраненнотак болельщик следит по телевизору за футбольным чемпионатом. На его жизнь ничего не влияло: ни горбачевская антиалкогольная компания, ни яростная борьба народных избранников за отмену 6-й статьи Конституции о руководящей роли КПСС, ни ощутимый даже в Москве дефицит продуктов. Зарплаты хватало, продукты по-прежнему привозил шофер тестя, а водки и коньяков было всегда полно в его домашнем баре. Только вот тесть с каждым днем становился всё более хмурым и раздражительным. Но Олег научился слушать его с внимательным и сочувствующим видом, а все его слова пропускал мимо ушей. Даже ГКЧП воспринял как неожиданное развлечение.
К вечеру 19-го августа он из любопытства он подъехал на Краснопресненскую набережную. Машину оставил возле гостиницы «Украина», вместе с толпой прошел к Белому дому. На улице стояла колонна танков, но вид у них был не устрашающий, а довольно мирный. Экипажи сидели на броне, покуривали, пересмеивались с москвичами. В дулах танков торчали какие-то красноватые цветки, везде одинаковые. «Девушки подарили?»спросил Олег у танкиста. «Какие там девушки, ухмыльнулся тот. Старшина!»
Возле Белого дома бурлила толпа, происходила какая-то жизнь. Куда-то тащили арматуру и бетонные столбы, катили огромные деревянные бобины из-под кабелястроили баррикады. Но по большей части кучковались возле тех, у кого были транзисторы, напряженно слушали радио «Свобода». По радио передавали, что Горбачев в Форосе. В толпе появлялись какие-то озабоченные люди, военные и штатские, на ходу отдавали приказания. Олег узнал среди них вице-президента Руцкого, примелькавшихся по телевизору депутатов. Покрутившись возле Белого дома часа полтора и подкатив к баррикаде бобину, с трудом пристроившись к облепившим ее энтузиастам, Олег решил, что остальное лучше смотреть дома по телевизору и начал выбираться наружу. И тут на него наскочил какой-то человек в камуфляже без знаков различия, весело приветствовал и сразу спросил:
Ты на машине?
Это был Гольцов. Олег даже не сразу его узнализ-за камуфляжа и сильно загорелого лица.
Да, а что? Ты как здесь? Я слышал, ты в Венесуэле.
Проехали. Дуй в ресторан «Загородный», забери всё, что они наготовили, и вези сюда. Скажиот меня, они знают.
После «Загородного» пришлось смотаться на базу райпищеторга в Филях, потом в типографию за тиражом экстренного выпуска демократических газет. Несколько раз «Жигули» Олега останавливали военные патрули. Услышав фамилию Гольцова, пропускали.
Стемнело, начал накрапывать дождь. Толпа у Белого дома не уменьшилась, но будто помолодела. Жгли костры, пели под гитару. По «Свободе» передавали тревожные сообщения, но на площади никакого напряжения не ощущалось. Совсем другая атмосфера было внутри Белого дома, куда Олега провел Георгий. Трезвонили телефоны, хрипели милицейские рации, по коридорам быстро проходили хмурые люди. Гольцова знали. Он с кем-то знакомил Олега, представляя: «Мой друг». Фамилии этих людей ничего не говорили Олегу, он сразу их забывал. И только позже узнавал по телевизору: рыжий Чубайс, пухлый Гайдар, худосочный, словно бы чахоточный Хасбулатов. На лестничной площадке, куда Георгий вышел покурить, они неожиданно столкнулись с группой людей, спускавшейся вниз. Впереди шел Ельцинобрюзгший, с растрепанной прической. Георгий посторонился, почтительно поздоровался. Ельцин приостановился, хмуро вгляделся.
А, гидротехник! Как же, помню.
Пожал Георгию руку и проследовал дальше.
Откуда он тебя знает? спросил Олег.
Пересекались. Давно, когда я Нижне-Кутскую ГЭС строил. Чуть под суд меня не упёк.
За что?
Да было дело. Надо же, запомнил. Вот что значит бывший прораб! Всех помнит!
Лицо Георгия оживила улыбка, как бы даже растроганная.
Тревожная ночь в Белом доме сообщила Олегу чувство причастности к дальнейшим событиям. За ними он следил по телевизору. Втайне от тестя радовался триумфу Ельцина, ликовал вместе со стотысячной толпой на площади Свободной России, даже не подозревая, как эти события отразятся на его жизни.
6 ноября 1991 года указом президента Ельцина деятельность КПСС была запрещена, ее организационная структура распущена. Тестя свалил тяжелый инсульт.
8 декабря 1991 года президенты России, Украины и Белоруссии подписали Беловежское соглашение, денонсирующее договор 1922 года о создании Союза Советских Социалистических Республик.
СССР перестал существовать. Все союзные министерства закрылись. В их числе и Минпромстрой СССР.
Удар был страшный. В одночасье Олег оказался безработным с парализованным тестем в инвалидной коляске, с двумя дочерьми и неработающей женой на руках, с умеющей только командовать тещей. Он растерялся. От растерянности сунулся в Минпромстрой РСФСР, хотя заранее знал, как его там встретят. Так и встретилизлорадными ухмылками. В кадрах заверили, что специалист с таким опытом руководящей работы им нужен, но вакансий пока нет. Либерализация цен обнулила все немалые семейные сбережения. Из дома быстро исчезли ценные вещиковры, дубленки Раисы, картины и антиквариат из кабинета тестя. Как жить?
По вечерам Олег садился в «четверку» и всю ночь колесил по Москве, подбирая припозднившихся москвичей и загулявших гостей столицы. Получалось плохо, торговаться он не умел, солидные с виду клиенты уходили проходными дворами, пьяные засыпали в машине и не понимали, чего от них хочет водила. Приходилось выбрасывать их из салона и уезжать, злобно матерясь.
Воспоминания о том жутком периоде жизни намертво врезались в его память. Как человек, которому пришлось поголодать, с особенной бережливостью относится к хлебу, так и Олег стал относиться к деньгам. Деньги были единственной защитой от превратностей жизни. Чем их больше, тем защита надежней. Он и раньше не любил сорить деньгами, теперь бережливость превратилась в скупость. Человек, у которого нет денег, как голый на осеннем ветру. Он никогда не забывал того, что тогда чувствовал. Не вспоминал, но и не забывал.
В то тяжелое время у него даже мысли не появилось позвонить кому-нибудь с просьбой о помощи. Кому? Все его знакомые оказались, как и он, выброшены на обочину жизни. А те, кто сумел пристроиться на хорошее место в кооперативе или СП, были вовсе не склонны к благотворительности. Какой им смысл кому-то помогать, тратить попусту свои возможности? Олег их понимал, он и сам бы не стал.
Ни разу не возникло у него желания позвонить и Гольцову. Ну да, вроде бы друг. Но что такое дружба? Такая же эфемерность, как любовь. Но любовь хотя бы подразумевает некие физические действия, нечто вполне материальное. А дружба?
Георгий позвонил сам:
Чем занимаешься?
Бизнесом, буркнул Олег. Собираю по помойкам бутылки. Прибыльное, оказывается, дело!
Так, понял. Сейчас подъеду, никуда не уходи.
Прикатил на длинном белом «линкольне», в прекрасном костюме. Окинув быстрым взглядом кабинет с голыми стенами, с тусклым паркетом вместо ковра, с пустыми углами, разозлился:
Жопа! Почему сразу не позвонил?
Объяснений Олега не дослушал:
Хватит, этот поезд ушел. Ты мне нужен. Есть интересное дело.
Какое?
Гуано.
То есть? не понял Олег. Это же
Ну да, птичье говно.
Только на рассвете Олегу Николаевичу удалось забыться тяжелым сном. Тут же, в кабинете, на широком кожаном диване, давно сменившем антикварное канапе. Проснувшись от гула Ленинградского проспекта, с удивлением посмотрел на бутылку виски. Пустая. А вчера была полная. Это он, что ли, её приговорил? Выходит, он, а кто же еще? В ванной долго разглядывал себя в зеркало. Обвисшие, как у бульдога, щеки, мешки под глазами, жиденькие волосики на голове.
«Что-то наполеоновское», вспомнились слова камнереза. Хмуро усмехнулся. Да уж, наполеоновское. Только вряд ли Наполеона после Аустерлица. Скореепосле Ватерлоо или на острове Святой Елены.
Заглянула Раиса:
Третий раз звонят с работы. Спрашивают, ты будешь? Что сказать?
Буду. Вызови машину.
Я тебе не секретарша.
А кто ты мне?
Михеев, ты хам! равнодушно отреагировала Раиса.
В офисе Олег Николаевич вызвал Марину Евгеньевну:
Позвоните Панкратову. Панкратов Михаил Юрьевич. Скажите, что мне нужно его увидеть. Пусть назначит удобное для него время.
Глава втораяПОСРЕДНИК
I
Отношения власти и бизнеса были напряженными везде и во все времена. На Западе веками совершенствовалась система взаимодействия между нимиадвокатура, арбитраж, суды. В СССР их роль выполняли партийные комитеты всех уровней, от райкомов до ЦК КПСС, мелкие трения между предприятиями устраняли тысячи толкачей, вооруженных коробками конфет и духами «Красная Москва» для секретарш местных начальников и коньяками «Двин» и «КВВК» для самих начальников. События 1991 года, которые позже стали называть демократической революцией, не только разрушили все хозяйственные связи, но и уничтожили этот незаметно встроенный в систему механизм.
Российское государство и российский бизнес были изначально обречены на немирное существование, потому что бизнес был молодой, дикий, не признающий никаких самоограничений, а государство за семьдесят советских лет так привыкло к всевластию, что органически не могло идти ни на какие компромиссы с бизнесом. В этих условиях неизбежно должны были появиться люди, которые взяли бы на себя функции посредников между властью и бизнесом, помогали бы им сосуществовать без кризисов.
В начале 90-х годов эту нишу занял криминал. Организованные преступные группировки не только крышевали магазины и своими методами разрешали противоречия между бизнесменами, но и пытались наладить их взаимодействие с властями. Но серьезные предприниматели быстро поняли, что эта помощь может обернуться потерей всего бизнеса, и сами начали искать выходы во властные структурыв милицию, в налоговые инспекции, в губернаторские администрации и даже в Кремль. Дело это очень трудозатратное, гораздо удобнее знать человека, у кого эти связи уже налажены и к кому можно обратиться, когда возникнет необходимость.
Таким человеком и был Михаил Юрьевич Панкратов.
Среднего роста, плотного телосложения, с очень коротким седым ежиком на крупной голове, с припухшими веками, придававшими его лицу слегка сонный вид, он имел вид муниципального чиновника, привыкшего иметь дело с бумагами. Да так оно и было, чего-чего, а бумаг через его руки прошли многие тысячи.
Иногда, оглядываясь на прожитую жизнь, он поражался тому, какими непредсказуемыми зигзагами она изобиловала. Выпускник юридического факультета МГУ, он совершенно неожиданно для себя стал следователем Управления по борьбе с особо опасными хищениями социалистической собственности КГБ, дослужился там до полковника. После 91-го года КГБ расформировали, вывели из него погранвойска, Службу внешней разведки, правительственную связь ФАПСИ и Службу охраны. Некогда всемогущий Комитет государственной безопасности превратился в Федеральную службу контрразведки, а Управление съежилось до размеров отдела экономической безопасности. Тогдашнее руководство ФСК больше всего было озабочено тем, чтобы не испортить отношений с Кремлем, вмешивалось в ход расследований, выводя из дела крупные фигуры, связанные с властью. Это не нравилось Панкратову, привыкшему все дела расследовать обстоятельно и до конца. Напряженность нарастала, кончилось тем, что во время очередной реорганизации Панкратова вывели за штат. Не успел он подумать, чем дальше жить, как получил предложение поработать для ассоциации «Русалко», объединявшей водкозаводчиков московского региона. Позже возглавил службу безопасности «Русалко», а когда она прекратила свое существование, стал советником по безопасности Национальной алкогольной ассоциации. Про то, что он полковник, Панкратов и думать забыл и очень удивился, когда однажды получил из кадров ФСБ предписание явиться для оформления отставки и пенсии.
Он не сразу определил свое положение в социальном устройстве постсоветской России, взбаламученной, как после землетрясения, перепутавшего все привычные роли. Учителя торговали в палатках, инженеры шли в челноки, писатели в политику, младшие научные сотрудники становились банкирами и владельцами огромных заводов. Постепенно приходило понимание, что само время вызовет к жизни людей, которые играли бы в громоздком государственном механизме ту же роль, какую играет смазка в работе двигателя.
В такой роли неожиданно для себя оказался Панкратов. Осознав это, он словно бы нащупал под ногами твердую почву. Это сообщило ему чувство своей не то чтобы значимости, но необходимости в новом устройстве России, и позволило избавиться от состояния неопределенности, в каком он долго себя ощущал.
За годы работы он приобрел огромный опыт, обзавелся обширным кругом знакомств. К нему часто обращались за советом не только водкозаводчики, попавшие в трудное положение, но и предприниматели, не связанные с алкогольным бизнесом. У него была репутация человека, который не берется за сомнительные дела, но если за что-то берется, доводит дело до конца. Дела были самые разные: разрулить противоречиво сложившуюся ситуацию, найти устраивающий всех выход из конфликта интересов, проверить подноготную предполагаемого делового партнера.
Звонок из ЗАО «Росинвест» с просьбой генерального директора Михеева о встрече его не удивил, хотя ни ЗАО «Росинвест», ни фамилия Михеев ничего ему не говорили. Нередко бывало, что на него выходили через знакомых.
Накануне того дня, на который была назначена встреча, набрал в Гугле: «Росинвест, Михеев». Высыпала целая куча ссылок на разные «Росинвесты», еще больше на «Михеев». Но совместились только один раз, на сайте Московской регистрационной палаты. ЗАО «Росинвест»: зарегистрировано в 1992 году как совместное предприятие с немецкой торговой фирмой «Blumengarten» под первоначальным названием «Росарт», производственная и торговозакупочная деятельность. «Blumengartenцветник», вспомнил Панкратов основательно подзабытый немецкий. Что такое «Росарт», не понял. С 1996 года существует под названием «Росинвест».
Генеральный директор Михеев О.Н. Адрес, контактный телефон. И всё.
Такая скудость информации могла свидетельствовать о двух вещах: либо это ЗАО небольшое и по этой причине не объявляющее о себе в Интернете, либо оно не хочет привлекать к себе внимания. Попросту говоряне хочет светиться. Разумно, отметил Панкратов, не те времена, чтобы выставлять напоказ свое процветание, можно запросто привлечь внимание рейдеров.
«Росинвест» занимал небольшой трехэтажный особняк в глубине кривых лубянских переулков с такими пробками, что Панкратов на своем «фольсквагене» пробивался по ним больше времени, чем ехал от своего дома на Бульварном кольце. Погода вконец испортилась, лепил мокрый снег, дворники работали без остановки. Въезд во дворик особняка преграждал шлагбаум. Охранник вежливо спросил, к кому приехал посетитель. Услышал фамилию Михеева, что-то сказал в рацию, услышал ответ и поднял шлагбаум. Во дворе стояло с десяток иномарок и черный шестисотый «мерседес». В особняк вели мраморные ступени, вахта была, как рецепшен пятизвездочного отеля. На вахте Панкратова уже ждала сухощавая подтянутая женщина средних лет, ничем не напоминающая надменных, как проститутки, моделей, привычных в офисах новых русских. Панкратов невольно зауважал неведомого Михеева. Если человек подбирает секретарш по деловым качествам, а не по длине ног и величине бюста, уже одно это говорит в его пользу.