И наконец, Дельпеш в свои пятьдесят лет был настоящим мачо. Не скрывал возраста и седины, любил белые рубашки. Хищник. Лето было его временем: фотографии местных красоток, сделанные камерой с крутым телевиком, какие теперь редко встречаются. Бредовые гороскопы. Куча хороших кадров со всего побережья. «На самом деле, думал Симон, Дельпеш развлекается на всю катушку, выпуская свою газетку».
Журналист почти с вызовом продолжал держать руки над головой. В этой своей белой рубашке, распахнутой на седеющем торсе, он выглядел героем-освободителем, в одиночку и без оружия вышедшим на бой против тирана, словно прямиком с картины Гойи.
Лейтенант Дюллен приблизился к журналисту и исполнил ему ту же песню, что и Симону. Нет, на острове ничего тревожного не происходит. Да, речь идет о простой тренировке. Нет, население острова не подвергается ни малейшей опасности.
Дельпеш, которого все еще держали под прицелом, слушал почти с радостным видом и явно верил Дюллену не больше, чем если бы тот сообщил, что репетирует со своими людьми «Лебединое озеро» к празднику местного святого.
Я действительно рассчитываю на ваше чувство ответственности, заключил Дюллен, обращаясь одновременно к Дидье Дельпешу и Симону.
Ответа он не ждал. В облаке охристой пыли выехал последний джип. Лейтенант помахал свите, и вооруженные охранники вернулись в цитадельза исключением двоих, замерших у моста с таким серьезным видом, будто заступили на пост у Букингемского дворца. В окрестностях пенитенциарного центра Мазарини снова воцарилось спокойствие. Опять стало слышно, как чайки дразнят заключенных, пролетая вплотную к бойницам крепости, узким щелям свободы.
Ты-то что об этом думаешь, мальчик? спросил Дельпеш. Они над нами издеваются, да?
Симону не понравилось ни то, что журналист назвал его мальчиком, ни то, что он сам ответил на свой вопрос. И все же он послушно кивнул.
Что они, по-твоему, затевают? продолжал Дельпеш. Я считаюкто-то сбежал из тюрьмы. Ничего другого в голову не приходит. Так что они тянут время, надеются поймать его до того, как придется протрубить тревогу и перепугать население. Эвакуировать кемпинги, устраивать облаву в ландах, прочесывать пляжи Они сильно рискуют, правда?
Симону удалось вклиниться в монолог журналиста:
Необязательно. Если положить на одну чашу весов размер острова, эти несколько квадратных километров, а на другуюимеющиеся ресурсы, тот отборный отряд, который мы только что видели, то весы вряд ли склонятся на сторону беглеца.
Дельпеш смерил его взглядом:
Ты на острове новичок?
Симону и это не понравилось, но он стерпел.
Тебя наняли на лето, чтобы обеспечить безопасность отдыхающих, так, да? Видишь ли, мальчик мой, на ту чашу твоих весов, где беглый арестант, надо добавить несколько гирек. К примеру, все, что ты видишь на острове Морнезе, это кемпинги, площадки для игры в петанк, семейные прогулки на велосипедах и девушки топлес. Но ты наверняка слышал, что под всем этим монахи за восемь веков выкопали настоящий лабиринт, километры коридоров, которые начинаются от аббатства Сент-Антуан. И теперь ни у кого нет планов этих подземелий.
Симон хотел ответить, но не успел. Дельпеш продолжил:
И еще не надо забывать, что с 1794-го по 1946-й остров Морнезе был каторгой, тогда соседями честных островитян были самые отъявленные бандиты Франции и Наварры. Ведь отношения таким образом завязываются, правда? Ты вряд ли мне поверишь, мальчик мой, решишь, что я делаю рекламу своей газете, но на острове Морнезе самая высокая плотность жулья на квадратный километр во всей Франции. Так что если этот беглый арестант хоть как-то подготовился, то они не скоро его поймают даже со своими биноклями и псинами, и вся эта тайная операция может обернуться очень фигово!
Дельпеш улыбнулся, вытащил компактную камеру и сделал несколько снимков цитадели. Симон решил, что журналист драматизирует ситуацию. Естественнострах повышает продажи.
Сам он на это не повелся. Дельпеш повернулся к нему:
Ты работаешь в мэрии? Кажется, я тебя уже видел. Может, будешь собирать для меня информацию?
Симон вздохнул. Этот тип не отцепится. Упрямый, как чайка, нацелившаяся на пакет чипсов.
Послушай, мальчик, с виду ты сообразительный. Ты
У Симона завибрировал телефон.
Клара.
Он извинился и отошел на несколько шагов. Дельпеш явно будет подслушивать, этот наверняка способен даже по губам читать.
Каза? Это Клара. Возвращайся в мэрию, ты мне нужен.
Это срочно? Я возле тюрьмы, тут что-то затевается, и
Возвращайся, говорю! перебила его Клара. Речь именно о тюрьме! Я только что получила свежие новости. И очень паршивые. Мы крупно влипли, Каза!
7Папа!
Среда, 16 августа 2000, 16:37
Вблизи порта Сент-Аргана, остров Морнезе
Арман, все так же лежа, приоткрыл один глаз.
Не спишь? спросил он.
Нет. Думаю.
Правильно делаешь, дураком не останешься. Разбудишь меня к аперитиву?
Арман снова закрыл глаза, повернулся на бок и почти бессознательно сунул руку в плавки. На его губах появилась довольная улыбка. Наименее дебильный из всех ребят в этом лагерено все равно озабоченный.
Что я здесь делаю?
Море спокойное, где-то у самого горизонта маячат белые треугольники парусов. На этот раз меня все устраиваломоре, штиль, парусник. Мне надо было подумать.
Полгода назад, листая каталог лагерей для подростков, я наткнулся на этот унылый и скучный парусный лагерь, но он находился на острове Морнезе.
И немедленно всплыли воспоминания, дремавшие близко к поверхности. Точнее, впечатления. Солнце и большие столы, за которыми сидят взрослые. Тень от креста Святого Антония. Камни и пыль. Кажется, цитадель. Или маяк, точно не скажу.
Я сижу в дядином псевдовольтеровском кресле. Святотатство!
Чем строже я приказывал себе образумиться, тем сильнее мне хотелось вернуться на Морнезе.
И все из-за сомнения, от которого я не мог отделаться с того дня, когда няня сообщила мне о смерти отца, упирая на то, что это был несчастный случай. Слишком упирая.
Я долго размышлял. Если это не было несчастным случаем, значит, мой отец, скорее всего, покончил с собой. Я всегда так считал с тех самых пор, как дорос до мыслей о подобных вещах. Свою роль сыграли и намеки из подслушанных разговоров Тьерри и Брижит. В аббатстве случилась какая-то беда, что-то серьезное. Трагическое происшествие. Команде пришлось прекратить раскопки и в страхе бежать с острова. Мой отец отвечал за работу, он возглавлял товарищество или что-то такое. Наверное, из-за этой истории он покончил с собой, а мама не перенесла и нарочно разбилась на машине. Официальноеще один несчастный случай, на самом делееще одно самоубийство.
Вот к чему я пришел после того, как десять лет складывал вместе краденые обрывки разговоров и разрозненные улики. И вот на какой версии остановился.
Наиболее правдоподобной версии
Той, в которую меня поневоле заставили верить.
Я долго выстраивал гипотезу преступления. Меня защищали от чудовища! Мои родители были убиты. Меня поспешно увезли с острова Морнезе под охраной, может быть, целого отряда полицейских, которых я, маленький, не заметил. Я был ребенком. Я был в опасности. Синдром Гарри Поттера. По дороге в школу я смотрел, не сопровождают ли меня невидимые телохранители.
Те времена прошли, хотя иногда я все еще продолжал искать улики. Помню, как высматривал признаки страха у окружавших меня взрослых. Лежа в постели, настораживался, если где-то в городе внезапно начинали завывать сирены, за окном шуршали шины, вспыхивали мигалки. Сейчас явятся полицейские. Они придут за мной.
Это помешательство прошло. Тем более странным было безотчетное желание вернуться на Морнезе. Странным и в то же время объяснимым.
Со временем в глубине души поселилась убежденность. Маленькое сомнение день ото дня все разрасталось и несколько лет назад превратилось в уверенность, которая окрепла за последние месяцы.
Мой отец не умер!
К такой мысли меня подталкивал целый ряд признаков. Например, моя тетя Брижит до сих пор не вычеркнула папино имя из своей записной книжки. Она каждый год ее меняла, переписывая на страничку с буквой «Р» все имена нашей семьи: «Реми Мадлен», моя бабушка и «Реми Жан», мой отец. Вот уже десять лет она переписывала из книжки в книжку один и тот же адрес: «1012, шоссе де лАббе»дорога, ведущая к аббатству, и тот же номер телефона. Я ни разу не решился позвонить по этому номеру или написать на этот адрес. Думаю, боялся прямого ответа. Я так и не научился принимать реальность, привык к намекам и недомолвкам.
Конечно, улика может показаться незначительнойвсего-навсего имя и адрес в записной книжке, но были и другие, много других. Так что, увидев в этом каталоге лагерей для подростков «остров Морнезе», я и не посмотрел на то, чем там занимаются, парусным спортом или макраме. Я лишь подумал: «Это знак судьбы, единственный шанс, который нельзя упустить, сейчас или никогда». Вечером вернулись Тьерри и Брижит, я сказал им, что согласен ехать в лагерь, что не буду все лето путаться у них под ногами и что сделал выбор.
Дядюшка с тетушкой были в восторге.
До тех пор, пока я не объявил, что выбрал лагерь с парусным спортом. Вот тут-то они заподозрили подвохпарусным спортом я не увлекался. И тогда я показал им картинку в каталоге и решительночуть ли не впервые за десять летпроизнес:
Я хочу поехать туда!
Они смертельно побледнели.
Думаешь, это удачный выбор? спросил Тьерри.
Сказать больше означало нарушить табу.
В тот момент я едва не взорвался, меня бесило, что они никогда не упоминают моего отца. Но нет. Мы, все трое, знали, почему я хочу поехать на остров Морнезе. Мы, все трое, знали, почему им не хочется, чтобы я туда ехал. Мы разговаривали, зная, какие слова под запретом. Так зачем их произносить? Это был дурацкий, бредовый разговор, но по-другому повернуть его было невозможно.
Хочу поехать туда, уперся я.
Спокойно и твердо.
Брижит полистала каталог, попыталась соблазнить меня театром или ролевыми играми, тем, что могло бы меня увлечь, но оба быстро поняли, что я не уступлю. И Тьерриа решал всегда именно онв конце концов сдался.
Ну, раз ему этого хочется
Вот так и вышло, что в тот день, 16 августа 2000 года, я мерз на паруснике посреди Ла-Манша, а тупой тренер орал на меня. Ему не нравилось, что я боюсь откренивать.
И так уже десять дней!
Арман продолжал спать. Я опустил руку в воду, чтобы почувствовать холод.
Я точно для этого не создан. Вдали, за западе, возвышался маяк Кандальников, и на мгновение мне привиделись каторжники, которых насильно везли на работы на остров Морнезе. Отец Дюваль иногда рассказывал нам историю острова во время посиделок после ужина. Он был неплохим рассказчиком, но большинство подростков во время навязанных им уроков истории хихикали или приставали к девчонкам.
Веками маяк Кандальников был последним, что видели тысячи каторжников, навсегда покидая мир свободы.
Покинуть Морнезе.
Вернуться на Морнезе?
Собираясь вернуться на остров, я не забыл списать из тетушкиной записной книжки старый папин адресшоссе де лАббе, 1012. Не попасть на это ведущее к аббатству шоссе невозможно, оно тянется от Сент-Аргана, столицы острова, к причалу парома, в сторону континента, проходя мимо расположенного посреди острова аббатства Сент-Антуан. Можно сказать, оно идет вдоль берега моря. Единственная проблемана этом шоссе не оказалось дома 1012!
Нумерация здесь была по расстоянию, номер 1012 означал, что от порога дома до мэрии Сент-Аргана ровно 1012 метров. Но на расстоянии 1012 метров от мэрии находилось поле! Маленькое кукурузное поле. Чуть ближестарая ферма под номером 927. Чуть дальшедругая ферма, под номером 1225.
А между ниминичего.
Ошибиться я не мог, по этой самой дороге мы каждый день ходили на занятия и обратно. Мне удалось поговорить с фермером, и он заверил меня, что между двумя фермами никогда никакого дома не было. Только поле. Шоссе заканчивалось на отметке 1521, слева было аббатство, справадикий, пустынный полуостров, где разместился наш лагерь.
Загадка.
Может быть, Брижит ошиблась, переписывая адрес? Может быть
А что я, собственно, искал на острове Морнезе, зачем вернулся сюда? Не стану ходить вокруг да около, мне представлялось, что воспоминания так и посыплются на меня, что на месте я все так и увижу заново. Аббатство Сент-Антуан. Порт Сент-Аргана. Маяк Кандальников. Цитадель Мазарини. Рубиновая бухта. Дикий полуостров. Я думал, что шесть первых лет моей жизни пройдут у меня перед глазами, будто фильм.
Результат оказался нулевымполное разочарование.
Воспоминаний у меня, можно считать, нет.
К тому, что было, ничего не прибавилось.
И я почти ничего не узнал на острове. Аббатство за эти годы окончательно разрушилось, туда лишь изредка забредали случайные туристы. Окрестности Сент-Аргана и порта были теперь хаотично застроены унылыми, безликими домами. Повсюду, откуда было видно море, то есть почти по всему острову, как грибы выросли кемпинги. Цитадель, маяк, Рубиновая бухта выглядели в точности как на фотографиях, которые я восемь лет тайком собирал дома, в Кормей-ан-Паризи. Обыкновенные виды, ничего особенного.
Обычный остров без всяких красот, куда летом толпами валят туристы.
Скучный и насквозь продуваемый ветром.
Я все это ненавижу. Ничего таинственного. Заурядный современный остров обывателей во вьетнамках и парусиновых панамах. Перенаселенный. Здесь невозможно побыть в одиночестве, собраться с мыслями. До приезда в лагерь я надеялся напасть на след отца и узнать тайну его исчезновения.
Обшарить аббатство.
Рыскать повсюду. Находить.
Ничего! Ровным счетом ничего! Ни малейшего следа чего бы то ни было.
Я томился в лагере для подростков, где мне было совсем не место. День за днем я сталкивался с очевидной, неотвратимой реальностью: моя личная история была удручающе банальной. Я жил здесь в детстве, до шести лет. Потом мой отец умер, погиб в результате несчастного случая, какого-то местного происшествия. Возможно, покончил с собой. То же самое можно сказать о матери. Я остался сиротой. Мы покинули остров. Никто из аборигенов не помнит этих давних событий.
Или никому нет до них дела.
Возможно, папа изменял маме. Возможно, у него были долги. Несомненно, что-то там быломутное, но ничего таинственного. Я сам вдали от острова моего детства придумал все это кино.
Мне оставалось свалить в одну кучу и выкинуть все свои бредни, набраться смелости и поговорить об этом с Брижит, Тьерри или бабушкой Мадлен. Вести себя по-взрослому. Расстаться с детством, с воображаемым миром, населенным готовыми воскреснуть умершими и королевскими сыновьями, от которых скрывают их благородное происхождение и отдают на воспитание крестьянам, чтобы те тайно растили их вдали от дворца. Мне оставалось повзрослеть, разделаться с прошлым и смотреть в будущее.
В конце концов поездка на остров Морнезе оказалась полезной.
И даже необходимой.
Она дала мне возможность поставить на всем этом крест.
Окончательно.
Плеск волн убаюкивал. Открыты у меня были глаза или закрыты? Наверное, закрыты. Во всяком случае, я был погружен в собственные мысли. Впервые за десять дней я настолько ясно все понимал.
Мой отец умер, и мне надо было приехать на остров, чтобы это осознать, рассчитаться с детством и его призраками.
Прощай, папа!
Я всегда мучился с этим словом«папа», мне невероятно трудно было его написать, произнести и даже подумать.
Но это в последний раз, и я готов сделать усилие.
Прощай, папа.
Решеноотныне я стану самостоятельным!
В этом дебильном лагере мне осталась всего неделя, и я продержусь. К тому же через четыре дня меня навестят Брижит и Тьерри. Приедут в мой день рождения, 19 августа. Они тоже воспользовались случаем вернуться на остров. Может, хотят присмотреть за мной. Может, им тоже надо поставить крест на смутном периоде их жизни. Или соскучились по старым друзьям? Не исключено, что они просто решили доставить мне удовольствие.
Нет, я не превратился в наивного дурачка.
После лагеря мы проведем вместе на острове несколько дней.
Я похороню прошлое.
Здравствуй, жизнь!
Я открыл глаза и окунулся в солнечный свет. Мне было хорошо, очень хорошо. Наш парусник незаметно отнесло течением. Арман все еще спал. Я немного посидел, не думая ни о чем, но внезапно затарахтел мотор лодки Йойо и Стефани, я дернулся, Арман проснулся.
Хватит отдыхать! заорал Йойо. Возвращаемся. И я надеюсь, что на этот раз мне не придется тащить вас на буксире!
Что правда, то правда, нам редко удавалось самим добраться до входа в порт. Ветер всегда исхитрялся дуть в свое удовольствие и не туда, куда надо. Я тряхнул сонного Армана: