Он прошёл процесс оформления, не сказав ни слова. Что чертовски странно для новичка. Обычно парни, которые никогда не были в тюрьме, нервничают, болтливы, пытаются подружиться с охранниками или просто задают кучу вопросов о том, каково здесь. Обычно они хотят знать истории, которые слышали об изнасилованиях в тюрьме. Они хотят знать, что делать, чтобы их не изнасиловали, а я просто говорю им, чтобы они были мужчинами. Ведите себя как мужчины, и вас не изнасилуют. Затем, когда мы начинаем искать общий язык, именно тогда парни показывают своё истинное лицо. Обычно мы видим две реакции. Сначала вы получаете крутых парней, которые не будут сотрудничать с охранниками, бросают вызов и сопротивляются при каждом удобном случае, а затем вы получаете парней, которые ломаются, начинают потеть, их глаза слезятся, а задницы сжимаются. Видите ли, они начинают понимать, что их больше нет в Канзасе. Эта реальность поражает их, и они сходят с ума.
Но не этот парень.
В каком-то смысле это было жутковато. То, как он ни на что не реагировал. То, как он отвечал на вопросы лаконично, без заикания, как будто он уже знал, что мой медицинский персонал собирался спросить. Он вёл себя так, как будто всю свою жизнь был в тюрьме и вышел из тюрьмы, чтобы его поместили в лечебное учреждение, понимаете? Не похоже на парня, который попадает сюда в первый раз. Процесс оформления прошёл гладко, он закончился раньше обычного. Когда мы закончили, заключённые всё ещё были во дворе. После того, как мы поместили его в камеру, он тоже вышел во двор. Вот здесь и началось настоящее веселье. Большинство новых заключённых я обычно оформляю сам, а затем возвращаюсь в свой офис, чтобы закончить работу с документами. Но на этот раз я решил остаться и посмотреть, как он взаимодействует с другими заключёнными. Я был у стены со снайперами и смотрел, как выходит Хорровиц.
Он прошёл к центру двора и просто стоял там, наблюдая за всеми. Некоторое время он смотрел на кого-то, а затем, казалось, терял интерес и сосредотачивался на следующем парне. И он смотрел только на самых подлых ублюдков. Настоящие крутые парни. Но как, чёрт возьми, он узнал, кто они такие? Не то чтобы эти засранцы носили вывески. Он просто оценивал их. Это всех напугало. Но вместо того, чтобы злиться, подходить к нему и бросать ему вызов, типа такого: «Какого чёрта ты смотришь? У тебя чёртова проблема?», эти парни делали всё возможное, чтобы скрыться с его поля зрения. Клянусь вам. Они вели себя так, как будто он нацелил на них пистолет.
Я слышал о том, что он сделал, все слышали, но это было Особое изоляционное крыло, самоё чокнутое в нашем учреждении. Особая изоляция - это место, куда мы помещаем растлителей малолетних, серийных убийц, массовых убийц и гомосексуалистов, а также некоторых из наших наиболее известных осуждённых, внутренних террористов и тому подобное. Кроме того, там есть парни, которые просто не в своём уме и должны быть в психиатрической больнице, но преступления, которые они совершили, были настолько отвратительными, что общественность хочет видеть их наказанными, а не говорить об их чувствах и о том, как они будут принимать наркотические препараты в какой-то психиатрической лечебнице. Мы держим их подальше от общего населения, где они могут быть убиты другими заключёнными. Я говорю вам, что это не обычные сокамерники. Это целая палата, полная пидоров и сумасшедших, и этот парень просто наблюдает за ними. Парни проходят мимо него, и никто даже не взглянет в его сторону. Клянусь, они просто ходили вокруг него. Никто не бросал ему вызов, никто не пытался с ним заговорить. Ничего. Они держались от него как можно дальше. И я знаю, вы думаете, что я преувеличиваю. Может, это нормально и я просто фантазирую. Я говорю вам, я видел, как сотни парней проходили через эти двери, и некоторые сразу же начинали дружить, некоторые сразу бросали друг другу вызов, а некоторые подходили осторожно, пытаясь почувствовать других, понимаете? Постараться понять, кто они такие. Никого здесь не игнорируют. Никого. Люди хотят знать, с кем они живут. Но этот парень смотрел на кого-то, а тот другой сразу смотрел в сторону. Я говорю о серийных убийцах и массовых убийцах, пытающихся избежать зрительного контакта, как какая-то нервная школьница, краснеющая из-за красивого квотербека.
Я скажу вам ещё кое-что непонятное, командиры тоже странно ведут себя с ним.
- Командиры?
- Тюремные надзиратели. Ребята, которые работают на меня, - хорошие ребята, но они тоже люди, и я имею в виду, что некоторые из них могут стать немного злыми, немного переусердствовать. Заключённый может зайти слишком далеко, и ему пробьют голову. Вы понимаете? Это может произойти, как бы вы ни советовали им проявлять сдержанность, и, честно говоря, на мой взгляд, это должно иногда происходить. Их больше, чем нас. Страх - единственное, что их сдерживает. Вы раскалываете пару черепов, и это помогает всем остальным держаться в узде. Но все мои ребята боялись Хорровица.
- Приведите мне пример. Как вы поняли, что они его боялись?
- Что ж, у нас есть один командир, Мартин Хайтауэр, большой мужик. Чёрный чувак, ростом около шести футов шести дюймов и почти триста фунтов весом, с таким же вспыльчивым характером. Он положил нескольких заключённых в больницу. Однажды наш жилец облил его жидкими фекалиями, и Хайтауэр чуть не убил парня. Он так сильно избил его, что тот пролежал в больнице месяц. Сейчас у него серьёзное повреждение головного мозга, потеря памяти, невнятная речь. Хайтауэр серьёзно поработал над этим парнем. Угробил всю его жалкую жизнь. Я ненавидел это делать, но мне пришлось отстранить его на две недели. Его чуть не уволили из-за этого, но что бы вы сделали, если бы кто-то кидал в вас человеческим дерьмом? Как бы то ни было, мы проводили случайную проверку камер, Хайтауэр и пара ребят из команды "ГРСО". "ГРСО" - означает группа реагирования специальных операций. Я подумал, может, вы не знаете. Как бы то ни было, они обыскивают камеру Хорровица, знаете ли, в поисках наркотиков, оружия и тому подобного, разнося её на части. Хайтауэр находит пачку писем от отца Хорровица и начинает их просматривать. Затем он начинает читать одно. Хорровиц выхватывает его из рук Хайтауэра и шлёпает Хайтауэра прямо по губам. Сильно шлёпает его, затем поворачивается к нему спиной и кладёт письма обратно на полку, где они были. Ребята из команды "ГРСО" могли уложить Хорровица, но Хайтауэр просто ушёл. А Хайтауэр вдвое больше этого парня. Он мог убить его. Но он ничего не сказал. Он ничего не сделал. Он просто ушёл. Просто так ушёл. Ребята из команды "ГРСО" были так сбиты с толку, что оставили его в покое. Я говорю вам, что в этом парне есть что-то особенное.
* * *
- 18 июля 2014 года. Время - 18:30. Офис доктора Кристофа Томпкинса, назначенного судом психолога Адама Хорровица. Добрый вечер, доктор Томпкинс!
- З-з-здравствуйте. Кто вы? Напомните.
- Никто. То есть я ни от какого-то издания. Я писатель-фрилансер, пишущий авторизованную биографию Адама Хорровица.
- Вам дали согласие? Значит, вы брали у него интервью?
- Да.
- Ваше мнение?
- Меня больше интересует ваше профессиональное мнение.
- Но, что вы о нём думаете? Как он вас поразил?
- Он страшный. Если бы я был религиозным человеком, я бы сказал, что он был ЗЛОМ. Но я не такой. Так что для меня он всего лишь один глубоко встревоженный человек.
- Что, если бы я сказал, что вы были правы в первом своём суждении? Что Адам Хорровиц - зло, чистое зло.
- Это ваше профессиональное мнение?
- Моё профессиональное мнение таково, что он имеет антисоциальное расстройство личности, а также нарциссическое расстройство личности. Он садист с манией величия; он манипулятор, лживый, недоверчивый, высокомерный и бессердечный. Но разве я не сказал то же самое более красивыми словами? Разве я не сказал, что он зло? Ему не нужно лекарство. Я не говорю о болезни ума. Я говорю о характере этого человека. Он не страдает от этих расстройств. Мы страдаем от них. Общественность. Те младенцы, которых он убил, пострадали от его расстройств, все те люди, которых он убил.
- И поэтому вы отказались его лечить?
- Потому что это бесполезно. Он не Джеффри Дамер. Он не хочет прекращать заниматься тем, чем занимается. Он не хотел, чтобы его поймали. Ему просто было всё равно, если его поймают. Он просто имел цель. Как... террорист-смертник. Его жизнь была не так важна, как уничтожение жизней этих детей.
- Почему?
- Если вы брали у него интервью, то знаете, почему.
- Но как вы думаете, почему он это сделал?
- Я думаю, он сделал это по той причине, о которой неоднократно заявлял. Он освобождает место для своего генетического потомства, устраняя конкуренцию. По той же причине, по которой он убил тех мужчин в клинике репродуктивной медицины, и кое-что ещё, о чём вы, возможно, не знаете, о чём полиция не сообщила прессе. Те пятеро мужчин, которых он убил, были не единственными. Было по крайней мере двадцать банков спермы, которые он посетил под разными псевдонимами в двадцати разных городах. К настоящему времени могут быть сотни ничего не подозревающих женщин, вынашивающих его детей. Полиция молчит, потому что не хочет вызывать панику. Представьте, если бы вы обнаружили, что ребёнок внутри вас был зачат не от замороженной спермы вашего мужа или красивого белокурого голубоглазого аспиранта, которого вы выбрали из профиля, но от спермы печально известного серийного убийцы? Это испортило бы ваш день, не так ли? Это вызвало бы панику. Конечно, они не могут выпустить эту информацию наружу. И это отделение для новорождённых в госпитале тоже было не первым, что он посетил. Он убил десятки младенцев. Задушил их. В отделениях для новорождённых больниц по всей стране. Чтобы разобраться во всех совершённых им убийствах, потребуется много времени.
- И вы это знаете...
- Потому что он сказал мне.
- Вернёмся к вашему диагнозу Адама Хорровица. Вы сказали, что он страдает антисоциальным расстройством личности и нарциссическим расстройством личности. Так он социопат?
- Как я уже сказал, Адам Хорровиц ничем не страдает. Он не знает о страдании ни малейшего понятия. Он неспособен испытывать многое из того, что мы считаем нормальными человеческими эмоциями. Такие вещи, как сочувствие, сострадание, даже страх в значительной степени чужды ему. Знаете ли вы, что было проведено исследование, в котором предполагалось, что можно определить, насколько жестоким будет ребёнок, если измерить его пульс в младенчестве? Видите ли, измерение пульса врачом в таком возрасте - странное, незнакомое и пугающее занятие для большинства младенцев. Это стресс. У них учащается сердцебиение. Но у некоторых младенцев при тестировании наблюдается низкая частота пульса и состояние покоя. Пульс между сорока и пятьюдесятью. Исследование показало, что это дети, которые вырастают жестокими. У них отсутствует нормальная реакция страха.
Страх сдерживает многие из наших агрессивных наклонностей. Устраните этот страх, и что может помешать вам атаковать, застрелить или зарезать любого, кто вас бесит? На момент осмотра после ареста у Адама пульс был сорок два. Сорок два. Нормальная частота сердечных сокращений при таких обстоятельствах была бы, по крайней мере, на уровне девяноста, даже выше сотни.
- Что ещё вы обнаружили во время исследования Адама Хорровица?
- Существует многомерная система общей структуры личности, разработанная психологами, которая называется пятифакторной моделью личности или «большой пятёркой», которую мы теперь применяем к расстройствам личности. «Большая пятёрка» состоит из пяти биполярных областей функционирования личности: обозначенных как экстраверсия против интроверсии; дружелюбие против антагонизма; сознательность против растормаживания; невротизм против эмоциональной стабильности; и интеллект или открытость против закрытости для опыта. Мне было любопытно посмотреть, где был Адам в этой «большой пятёрке». Он получил высокую оценку в области экстраверсии. Адам напорист, активен и жаждет острых ощущений, но при этом чрезвычайно низок в теплоте и сострадании. У Адама крайне низкие оценки по всем аспектам невротизма, за исключением гнева и враждебности. Другими словами, он не испытывает обычных отрицательных эмоций, таких как тревога, депрессия и неловкость, но ему очень трудно контролировать свой гнев. Несмотря на свои проблемы с контролем гнева, Адам получил высокие оценки в области сознательности, что прямо контрастирует с импульсивным, неконтролируемым поведением, которое обычно можно ожидать от антиобщественного преступника. Это прямо противоположно тому, что можно было бы ожидать от преступника, который заходил в палаты новорождённых в больницах и начинал убивать, но, вы должны помнить, ему это сходило с рук по крайней мере дважды. Он задушил двадцать младенцев в больнице в Лас-Вегасе, а затем просто вышел из здания без всяких препятствий. Он сделал то же самое в Огайо. В «большой пятёрке» общей личности Адам считается компетентным, упорядоченным, ориентированным на достижения и сознательным. Возможно, именно его характерный стиль тщательного планирования и осознанного исполнения позволил ему так много раз избежать наказания за эти убийства.
- Сколько именно людей он убил?
- Я сомневаюсь, что даже он это знает.
* * *
- Проверка. Проверка. Проверка. Это первое интервью с Самантой МакKарти. Мы в её доме. Дата - 19 июля 2014 года. Насколько я понимаю, вы мать одной из жертв, одна из немногих живых людей, которые были свидетелями его поступка. Не могли бы вы рассказать мне, что вы видели?
- Я не хотела бы. Но я уже однажды рассказала это в суде. Думаю, я могу сказать и вам. Думаю, хуже уже не будет. Это довольно сложно. Вы понимаете? Это всё ещё так сложно. Я до сих пор не могу поверить в то, что сделал этот человек. Кто может сделать что-то подобное? Какой человек будет убивать младенцев? Красивых малышей. Я всё это видела. Это было ужасно. То, что сделал этот человек, было ужасно. Надеюсь, его поджарят из-за этого. Надеюсь, он страдает.
- Что вы видели?
- Это была палата для новорождённых. Здесь держали недоношенных детей. Маленькие, крошечные. Вот где он начал. Все младенцы спали в этих инкубаторах, словно в кроватках. Это были крошечные, слабые, беспомощные малыши. Сначала я не поняла, что он делает. Я думала, что он просто папа, жаждущий увидеть своего новорождённого. Я сама была такой. Я всё время хотела видеть свою маленькую дочку. Вот почему я была там. Знаете, как это здорово для новоиспечённого родителя? И он вошёл так небрежно. Эта улыбка на его лице создавала впечатление, что он был здесь по вполне нормальным причинам. Но это оказалось не так. Когда он открыл крышку первого инкубатора, я поняла, что что-то не так. Затем он... Затем он... О, Боже...
- Переведите дыхание. Я знаю, это тяжело. Не торопитесь.
- Хорошо. Хорошо. Дайте мне секунду. Это просто... Я просто никогда не думала, что такое может случиться. Этот ублюдок убил моего ребёнка! Мою маленькую девочку. Я тогда только дала ей имя. Не знаю, почему это заняло у меня так много времени. Я просматривала все книги детских имён в течение нескольких месяцев. У меня даже было приложение на моём телефоне, которое поминутно показывало самые популярные детские имена во всём мире. Вы знаете, какое имя было самым популярным в США для девочек, когда родилась моя дочь? София. Вы можете в это поверить? София. Следом шли Эмма и Оливия. Я не могла назвать свою дочь каким-либо из этих имён. Они казались мне такими взрослыми. Не как детские имена, скорее как имена чьих-то мам. Я решила назвать её Джессикой в честь моей бабушки. Она была такой красивой. Я никогда не думала, что может быть что-нибудь настолько красивое... Никогда не думала, что смогу создать что-то настолько драгоценное.
- Я уверен, что она была очень красивой малышкой.
- Она была идеальной. Она была абсолютно идеальной. И он уничтожил её. Он забрал её у меня.
- Саманта? Вы можете сказать мне, что он с ними сделал? Что вы видели?
- Младенцам, недоношенным детям нужны были кислородные баллоны, чтобы дышать, их лёгкие были недостаточно сильны, чтобы работать самостоятельно. Были эти прозрачные трубки, которые доходили до их носа и постоянно перекачивали кислород, чтобы они могли дышать. Он взял трубки, несколько раз обернул их вокруг шеи ребёнка, а затем плотно затянул. Он продолжал тянуть, пока узел не становился всё меньше, меньше и меньше, пока голова ребёнка не повисла. Она так висела, как будто собиралась упасть. Шея была сломана, вся вытянута и скручена. Иисусe... Я пыталась забыть всё это дерьмо, понимаете? Но я не могу забыть. Я не могу перестать думать об этом. Это всё, о чём я думаю... о том, что сделал этот человек.