Над крестами пролетал ворон. Каркая, он взмахивал сильными крыльями и касался кудрявой копны берёзы, чей гибкий, тонкий ствол раздваивался внизу и тянулся в облака, в белёсе сливаясь в одно целое дерево.
Выйдя за забор, я отчётливо расслышал скрип калитки, запираемой на висячий замок.
Мам, ты слышала?
Что? спросила она скучно.
Мама остановилась на узкой тропинке, заросшей горчичным сорняком по колено. По платью её полз жирный проворный паук.
Словно кто-то крался. Я точно не глухой. Вот, прислушайся, может, и услышишь.
У тебя просто воображение разыгралось. Надо идти, нельзя оставаться. Возьми меня за руку, и мы пойдём с кладбища.
Ну подожди!
Пойдём, ну же, без пререканий, произнесла она как бы в пустоту.
Я послушал маму и последовал за вереницей, однако, не забывая время от времени оборачиваться на могилы. И вот, наконец, когда мы проходили мимо последних заброшенных крестов, я разглядел бесформенную чёрную фигуру, которая вырисовывалась из чахлых кустов, и понемногу обретала невзрачный, но вместе с тем угрожающий облик. В верхней части, на которой, предположительно, должен был находиться рот, чернела овальная дыра.
Безногая Тень летела по тропинке и разражалась беспричинным смехом.
Я в ужасе бросился вон с кладбища, обежав людей. Они всполошились, но не ускорили шага вместе с мамой, верно, думая, что мне с горя захотелось повеселиться. Но я всё видел! Видел, как нечто, напрочь оторванное от всего человеческого, выбралось наружу из водянистой зелени и последовало за нами в дьявольском упорстве!
Я задыхался и кашлял на бегу. Можно было вновь посмотреть, что находилось за хлипкой остроконечной оградой. Когда меня окружили родственники, я настолько расхрабрился, что попробовал круто развернуться, не пряча глаз.
Что с тобой? спросила мама.
Ничего!
Так вышло, что Тень испарилась.
Я резко рванул жухлой травы вместе с землёй и, разбросав её по сторонам, попал нечаянно в курчавую бороду Фёдора.
Успокойся немедленно! Я понимаю, как тебе тяжело, но, пожалуйста, будь поспокойнее. Вот что ты наделал?
Извините.
Фёдор отряхнулся и проговорил:
Трава же не съела меня.
В час дня мы сидели в столовой. К прямоугольному столу, застеленному вязаной скатертью, был подан картофельный суп с вермишелью. В фарфоровых мисках нездоровых оттенков лежали маринованные помидоры с легко отслаивающейся красной кожей, огурцы в соли, свежие пучки душистой петрушки и укропа, мясистые грибы, заправленные жирной сметаной. На отдельных круглых тарелках с желтоватыми цветами, обрамлёнными листьями, остывали свиные котлеты и сладкие вареники, дубовая доска была завалена ломтями пшеничного и серого хлеба.
Все ели молча, пили чай с лимоном из отмытых до блеска чашек. Фёдор неторопливо глотал водку из протёртой рюмки. Безымянная родственница, ни одного слова не проронившая за всё утро, сняла шляпу и, положив её на единственный свободный стул, вдруг зашепталась с Дмитрием. В перерывах между длинными фразами они кусали пряники с фруктовым повидлом.
Мама встала из-за стола со словами:
Он нежно и безумно любил Пашу. Зимой он катал его на саночках, чуть позже купил коньки. Знаете, это были чёрно-красные, раздвижные коньки на липучках, одевались проще простого. Паша правда всё равно возился долго, кое-как потом стоял на льду. Он раз за разом падал, хныкал, а Гриша помогал, показывал, как отталкиваться. Часами гуляли в холодную погоду, никакой мороз им был не страшен
Её губы мелко задрожали. После третьей чашки чая с крашеным пряником я подумал вставить слово:
Между прочим, я хорошо научился кататься. Учительница по физ-ре это подтвердит.
Мама кивнула и продолжила:
Но отец с сыном всегда смотрятся хорошо и мило! Они были словно единым целым! А я Я, честно говоря, завидовала и ревновала. Мне, как матери, были понятны их чувства, но я часто оставалась отстранённой, будто мы не семья, а соседи. Теперь же, когда всё так сложилось когда так трудно!.. Да что это я? За тебя, Гриша!
Мы выпили чай (безымянная родственница, впрочем, угостилась водкой), и мама кинулась порывисто целовать моё лицо.
Ну ни при всех же!
Она проговорила тихо:
Мне неловко, что я не такая хорошая.
Я отстранился от мамы, доел пряник и стал подслушивать взрослые разговоры. О папе они заговаривали раза три (вот как раз тогда я и слушал более внимательно), после вспомнили о прошлом, в котором я занимал совершенно маленькое место, и потому не был им настолько заинтересован.
Не забылась чёрная Тень. Она всплывала в памяти, точно свежий акварельный рисунок, ещё не просохший от воды, и мысленно нависала надо мной зловещей громадой.
Когда я почувствовал тревогу, такую же, как возле могил, дверь отворилась. В столовую ворвался оглушительный свист ветра, он затряс пальмы в пыльных кадках. Из ливня показались грубоватые лица. Трое мужиков одновременно отряхнулись и прошли мимо столов с бумажными салфетками в рабочих засаленных комбинезонах, испачканных мокрой грязью. Порядком наследив в зале, они свернули на кухню.
Когда мы уйдём? спросил я, тронув маму за длинный рукав. Ну, когда же?
А что? Не можешь усидеть?
Могу.
Глянь, какой там сильный дождь! Хочешь промокнуть до нитки и заболеть?
А у нас найдётся зонтик, и мы не промокнем, проговорил я, очень довольный мыслью.
Она созналась, что совсем забыла о нём, и тут же спросила у остальных:
Никто разве не брал зонта?
Откликнулись безымянная родственница и Фёдор. Не прошло и половины часа, как было решено разъезжаться по домам.
Я спрятал в карман несколько сытных пряников и допил остатки холодного чая.
Мужики с чистыми физиономиями выбежали из кухни. Позади них оказались Тени. Они проплыли мимо посетителей, томившихся в ожидании новых закусок, и повернулись таким образом, чтобы я их отчётливо видел.
Мама приподнялась. Я резко сжал тусклый конец её платья, ощутив, как заколотился пульс.
Тихо, не шевелись! Остановитесь!
Безымянная родственница подала маме весело зонт с коричневой кожаной ручкой.
Надеюсь, мы уместимся под ним втроём. Павлуша, не балуйся, милашка! проговорила она и почему-то слегка потрепала молочные щёки Дмитрия. Если мы не будем шевелиться, то не уйдём из столовой. А я видела, что ты просто мечтал о том, чтобы уйти. Так почему нас останавливаешь?
Да, помрачнела мама. Наигрался.
Я не сводил глаз с Теней. Они полыхнули пустыми окровавленными глазницами и, миновав затейливый ковёр с летучими рыбами, не касаясь цементных плит, заскользили беззвучно по холодному воздуху. Одна из Теней уменьшилась и в таком виде просунулась через перекладины стула Ольги.
Осторожно!
Она обеспокоенно заворчала:
Что там, Павлик, кто-то есть? Я сейчас разберусь с безобразником!
Тень лёгким касанием пригладила Ольгину чёлку. Я угрожающе замахнулся рукой, пропустив через трясущиеся пальцы полупрозрачные чернила. Тень проворно отползла к мутному, полуоткрытому окну и взвыла с другими, более аккуратными Тенями.
Трое посетителей столовой прервали обед и посмеялись над происходящим.
Нет, кажется, почудилось! Но вы всё же встаньте.
Ольга крепко взяла мужа под костлявый локоть, приникла к нему с собачьей преданностью и затрепетала.
Мама повела меня к выходу. Родственники оставили недопитый чай и, забрав верхние одежды (безымянная родственница также надела свою шляпу), проследовали охотно за нами. Дмитрий, казалось, был единственным, кто чувствовал присутствие Теней, но он не сказал мне о них ни слова, вероятно, потому что боялся, что я ему не поверю.
Зачем ты так поступаешь? Красиво, что ли? Ты нарочно хотел расстроить меня? Верно сказала Настя. Вернее, она хотела сказать, но не договорила, прошелестела мама и, выдохнув, добавила, когда мы шагали до машины под большим зонтом: Я не знаю, кого ты отгонял от Ольги. Она явно испугалась, смотри же, до чего ты довёл своими глупостями старушку!
Она окинула взглядом свекровь, хлюпая мокрыми туфлями.
Дождь затопил всю дорогу, по которой нам предстояло вернуться в Забвеннослав, там высадить Ольгу, Фёдора и Настю, а дальше уехать в Доброхотск. В мой родной город.
(я ни за что их не сложу и не откажусь от дома)
Из старых тетрадок мамы я смог узнать, что в детстве она втайне ото всех помышляла поисками чародейки, исполняющей мечты. Могущественная добрая волшебница проживала в бревенчатом жилище с невысокой резной лестницей с бурыми медведями. Она выходила изредка в лес за лекарственными травами и ягодами, которые пригождались в варении зелий для людей, не утративших трогательную детскость. Все живые и робкие, что прятались, бегали и прыгали со страхом в душе, совались через распахнутые ставни и просили чародейку о помощи. Она встречала гостей, дарила сладости растерявшим вкус к жизни и отводила детей на тропку, в конце которой их обязательно ждали мама с папой. Найтись в огромном лесу уже было настоящим проявлением чуда.
В машине не было столь безопасно, как показалось на первый взгляд. К окну с моей стороны прилипли Тени, и в салоне тотчас стемнело.
Ольга спросила громко с удивлением:
Что-то увидел, Павлик?
Нет. Но я хотел бы глянуть на поле.
Сейчас ты ничего не разглядишь, даже если постараешься.
Но я попробую!
Мальчишка такой забавный, мне смешно становится, когда я вижу его! произнесла Настя и залилась звенящим смехом.
Я спокойно улыбнулся, приник ухом к стеклу, чтобы ясно расслышать торопливые голоса Теней.
Тебя назвали забавным мальчишкой! Думаешь, это было сказано из самых лучших побуждений? Ну и балда! Слушай, а что ты так спокоен, как будто в кино сидишь и причём не на первом ряду, отчего болит шея, и даже не на последнем, откуда ни черта не видать? Мы теперь с тобой на долгие-долгие годы. Именно на столько, сколько ты сам выдержишь Хм, как может убить горе, как почти безутешна сделается твоя утрата по отцу? Он уже спит беспробудным сном в гробу, словно околдованный потусторонней силой. Если он достоин, то прямиком из больницы для душ переселится в чьё-нибудь тело, может быть, попадёт на небо, не гарантируем. Будет приглядывать за тобой, но это не сейчас. Сейчас мы к тебе ближе, чем мать, отец и Бог, вместе взятые. Мы ближе и правильнее всех твоих смутных представлений о плохом, мы одним невесомым прикосновением навеки усыпляем всякого, кто перестаёт бороться. Ты сейчас слушаешь нас, забавный мальчишка, или ворон сквозь пелену считаешь? Моргай, а то яблоки высохнут!
Выйдя из ступора, я захлопал глазами. Тени дружно расхохотались. Верно, они насмехались надо мной.
Кто вы? Вы ненастоящие!
Паша? спросила продрогшая мама и завернулась в накидку. С кем это ты болтаешь?
Ни с кем.
У мальчика появились воображаемые друзья, сурово сказала Настя. А воображаемые друзья никогда не были полезными для маленьких детей, тем более для мальчиков. Они ведь полностью захватывают их воображение! Что останется от нашего Павлуши года через два-три после дружбы с простым, но воображаемым мальчиком?
Я больше не слушал Настю. Она завязала разговор с мамой насчёт того, как правильно воспитывать детей.
Если ты моргаешь, если это так, то запомни, как и когда мы появились. Никогда не забывай! Запиши лучше, девятое октября двух тысяча двенадцатого года. Мы зверски голодные и слабые, а вот ты напротив сильный, к тому же, ещё и малец. Мы недавно ушли от Матери, она разрешила. Так что, пожалуйста, не выдумывай ничего глупого, мальчишка, тебе с нами не справиться, тем более в одиночку. Никто не проникнется к тебе сочувствием и не полюбит тебя просто так, уж нам-то можно верить. Люди любят за поступки, дела, успехи, пускай, поведение, но не за сердце. Может, нам когда-нибудь станет жаль тебя, и твои волнения переубедят нас. Может, может, всё возможно. Не сегодня, мальчишка, не сегодня. Поезжай в Доброхотск, живи и радуйся мирной жизнью, а мы затаимся в твоей комнате под кроватью, как монстры. Правда, совсем не кровожадные. Ты знал, что ты послушный и внимательный мальчик? Ну, поезжайте уже, а то личики устали, хотят отклеиться!
В блёклости туч полыхнула желтоватая молния. Я скрыл голову в пышных складках платья мамы. Она подумала, что я перепугался внезапной резкости света, затем похлопала меня ласково по спине и сказала нежно:
Ну, что с тобой? Небесная канцелярия не сердится на тебя, правда. Придумывай столько друзей, сколько душенька пожелает, но только не бойся ничего и никогда.
Но уже было слишком поздно. Я прижался к маме, и она обняла меня крепко обеими руками. Я долго рыдал в пути, пока, наконец, не уснул. Мне снился живой и здоровый папа. Он катался в маленькой лодке по волнам, сиявшим прозрачной синевой, в которой отражались белые голуби.
Глава пятая
ПЕРЕМЕНЫ
С приходом Теней Серёжа помешался на уроках. Он и раньше отличался усердным стремлением к учёбе. К десяти годам у него развился талант к заучиванию стихотворений и сложных правил, за которые ставили высокие оценки. Он первым поднимал руку, хоть и не был уверен в точности ответа. Выходя к доске, он находил в себе решительность и пускался в импровизацию, всякий раз настолько удачную, что мной обуревала зависть. Ирина Андреевна удивлялась быстроте мысли Серёжи. В большинстве случаев я медлил и не мог придумать ничего дельного на ходу, поэтому оставался ударником.
К четвёртому классу от нас ушла робкая отличница, Алиса Белочкина. Серёжа занял свободную удобную позицию, и я навсегда разлюбил его. Произошло это после очередного выздоровления. Я вошёл в класс, до боли родной, и увидал Серёжу. Он сидел лицом ко мне, коротал перемену за шахматами с кудрявым смазливым Кириллом Дудкиным в голубоватой рубашке. Они без умолку болтали. Хотел было я бодро поздороваться с другом, рассказать ему о Тенях, мучивших меня беспрестанно, и собрался подойти к парте, очищенной от жирного маркера, как вдруг его собеседник обернулся и бросил на меня неприязненный взгляд. Он перевёл узкие чёрные глаза на раскраску, подаренную Серёжей, как-то оскалился в улыбке, точно наглый волчонок, и шустро ринулся поддевать меня.
Что тут у нас? Смотрите, художник явился, не запылился! Где карандаши, кисточки? Растерял всё?
Серёжа, выговорил я почти умоляюще, поговори со мной!
Он был смущён и растерян и покручивал ладью.
Неужели я тебя чем-то обидел?
Кирилл продолжил значительно:
О чём ему говорить с тобой? Нет, ну ты ответь хотя бы мне!
Отстань. Ты не стоишь ничего, абсолютно ничего! воскликнул я и придвинул раскраску к груди. Только не смотри на неё так глупо. Она не выносит глупостей и глупых мальчиков.
Кирилл покраснел и, разбросав деревянные фигуры, выпрыгнул из-за парты. Блестящие кудри его разметались по круглому, как комок теста, лицу, губы изогнулись в безобразной усмешке.
Зовёшь меня глупым? Так подойди ближе Вижу, как трусишь. Ты всегда был трусом. С трусами не хочется дружить. Серёжа выбирает сильных, умных, лучших!
Я не обзывал тебя. Тебе так только кажется. Ты не знаешь, какой ты, вот и переиначиваешь меня.
Идиот!
Он застыл в свирепой гримасе и ловко сшиб меня с ног.
Кирилл разорвал раскраску. Я набросился на него в ослепительной вспышке гнева, выкрикивая сбивчиво бред, сочинённый Тенями. Они метались за спиной.
В сердце шипит огонь возмущения, что же ты мальчик так слаб? Глянь, что сделал этот негодяй! Он ранил, ранил тебя, он желает поранить всех и вся. Выпусти нас! Выпусти нас! Выпусти Теней! Выпусти нас на волю!
Я дрался, как чёрт, довольный неиссякаемой неведомой силой, вовсе не за раскраску.
(Посмотри, Серёжа, Кирилл не стоит твоего внимания! Почему ты выбираешь его, а не меня?)
Пока нас разнимали, в класс прибежала Ирина Андреевна.
Кто это всё устроил? Вернее, кто начал?
Слегка потрёпанный, я покосился на Серёжу, ещё крепко рассерженный его тупым равнодушием. Я с нетерпением ждал, что он поднимется и горячо, и смело вступится за меня. Увы, он ответил холодно, не поднимая головы:
Паша. Паша начал.
Почему ты обманываешь? Всё было по-другому, выслушайте, Ирина Андреевна!
Ну что ещё? спросила она спокойно.
Я бы ни за что и мухи не обидел. Вы знаете, что я хороший. Я очень хороший. И очень сильный.
Да ты настоящий силач, произнесла Ирина Андреевна без какого-либо намёка на шутку. Вон, какой у Кирилла синяк.
И у меня такой есть. Поймите, я не хотел драться. Но он сказал кое-что очень обидное, потом разозлился и наскочил, как ненормальный. Будто я действительно причинил ему боль, а не он мне! Жаль только раскраску. Теперь ей даже клей не поможет? обратился я к Теням, бешено плясавшим в беспорядочном хороводе по классу.