Я тоже был в тот день на Красной площади, признался Юра. По-моему, нормально самолеты летели
От парада Яша свернул на тему литературы, упомянул «Петра Первого» Алексея Толстого и спросил, не собирается ли Казачинский участвовать в съемках фильма по роману.
Я слышал, намечается что-то грандиозное, добавил Яша. Это правда?
Ну я тоже слышал, протянул Юра, но экранизацией занимается «Ленфильм», а я к ним отношения не имею.
А что, московские и ленинградские кинофабрики в контрах? с любопытством спросил его собеседник.
За то сравнительно недолгое время, что Казачинский проработал в кино, он усвоил, что там все в контрах и грызутся друг с другом, но ему не хотелось развивать эту тему, тем более что он видел, что сидящие в кабинете сотрудники угрозыска прислушиваются к тому, о чем беседуют новички.
Нет, просто там разные люди работают, уклончиво ответил Юра.
Однако Яша надолго оседлал тему кино и, не обращая внимания на иронические взгляды коллег, выложил собеседнику все, что думал о современном кинематографе, включая Эйзенштейна, Козинцева и актрису Орлову.
А лет через 50 все фильмы будут не только звуковые, но и цветные, добавил Яша с увлечением. И газеты будут выходить с цветной печатью, а не как сейчас. Кстати, ты не читаешь «Литературную газету»? Ты тоже думаешь о ремаркизме, что он вреден?
От сестры Лизы, которая любила книги, Юра слышал, что есть такой писатель Ремарк и он немец, но романов его не читал и уж тем более не знал, что существует такое, по-видимому, вредное явление, как ремаркизм. Поняв, что собеседник совершенно не в курсе, Яша оживился и прочел ему целую лекцию, чем окончательно запутал Казачинского.
От углубления в дебри современной европейской литературы Юру спас Опалин, который заглянул в кабинет незадолго до обеда. Иван поинтересовался у коллег, не съели ли его новичков, отпустил еще пару шуток и немного разрядил атмосферу.
Яша, спросил он у Кауфмана, книжки все еще у тебя? Вот что: дай-ка ты Юре для начала УК, УПК, «Криминалистику» что еще? А, ну да, словарь тоже.
Может, «Юрминимум» или Громова добавить? с надеждой предложил Яша, роясь в залежах томов на своем столе.
Не. Опалин мотнул головой. Пусть сначала вызубрит УК и учебник прочитает. Да, и словарь тоже учить наизусть.
Что за словарь? робко поинтересовался Юра, когда Опалин скрылся за дверью, а Яша плюхнул ему на стол стопку зачитанных до дыр книжек.
Уголовный жаргон, коротко ответил Яша.
Смирившись, Казачинский открыл словарь и увидел на титульном листе надпись: «Народный комиссариат внутренних дел. Не подлежит оглашению». Полистав несколько страниц, Юра выяснил, что балалайкой у преступников зовется револьвер, бакланом неопытный человек (как аккуратно выразился составитель словаря), граммофоном собака, а гостиницей тюрьма, после чего ему как-то расхотелось читать дальше. Закрыв словарь жаргона, он взялся за Уголовный кодекс и, наугад раскрыв его, уперся взглядом в 101-ю статью, которая гласила, что «приготовление с целью сбыта вин, водок и вообще спиртных напитков и спиртосодержащих веществ без надлежащего разрешения или свыше установленной законом крепости, а равно самый сбыт или незаконное хранение с целью сбыта таких напитков или веществ» влечет за собой последствия в виде лишения свободы на срок до одного года с конфискацией части имущества или без таковой.
Тут, как назло, Юра вспомнил некоторых своих знакомых, которые прямо-таки напрашивались на лишение свободы с конфискацией части имущества (или без таковой), и стал нервно чесать шею. Швы слишком узко пошитой рубахи жали под мышками, пот градом катился по груди. Потом в кабинете появилась дама в светлой шляпке и кремовом платье не гражданка, прошу заметить, а именно дама и вдобавок ко всему натуральная блондинка. С горя Казачинский чуть не влюбился в нее, но увидел маленькие злобные хориные глазки и тотчас передумал. Одной рукой придерживая дорогую сумочку, а в наманикюренных пальцах другой сжимая листок пропуска для посетителей, дама осведомилась, кто из присутствующих Буковшин.
Это я вас вызывал, ответил мрачный человек с обритой наголо головой, смерив вновь прибывшую быстрым взглядом. Садитесь, Клара Ивановна.
Дама села возле его стола, достала платочек и попыталась сделать плаксивое лицо, отчего ее глаза стали еще более злыми. Из последовавших вслед за этим вопросов бритоголового Буковшина Казачинский уяснил, что дама устроила в своей квартире нечто вроде дома свиданий. Однако Клара Ивановна яростно протестовала против обвинений: да, она разрешала некоторым знакомым пользоваться квартирой, когда сама куда-то уходила, но не сводила их с девушками и денег не брала, а если кто-то утверждает обратное, то он лжет, лжет, лжет
А не сходить ли нам пообедать? спросил Яша у Казачинского. Тут в здании есть столовая для сотрудников
Юра, который один на один сражался с учебником криминалистики и только что узнал, что при расследовании убийства труп является «центральным вещественным объектом», возражать не стал. Обед, хоть и вполне ординарный, показался ему необычайно вкусным и отчасти примирил его с новой профессией, вхождение в которую никак ему не давалось. Возвращаясь из столовой, новоиспеченные сыщики возле дверей кабинета столкнулись с Петровичем.
Где шляемся? спросил тот без всяких околичностей.
Карп Петрович, мы на обеде были, ответил Яша с достоинством, поправляя очки.
Дуй в архив и подними там все данные о семье гражданина Тагильцева Александра Ильича, распорядился Петрович, год рождения 1881-й, убит неизвестным или неизвестными в мае на Ухтомской улице. А ты, Юра, иди-ка в НТО и попроси у Виноградова заключение по Грацианскому.
Куда я должен идти? нервно переспросил Казачинский.
В НТО! Петрович сверкнул глазами. Научно-технический отдел! Там эксперты сидят В цокольном этаже!
Хорошо. Тут это словом Карп Петрович, я до сих пор не выразил вам мою благодарность за то, что вы меня спасли Понимаете, я
Еще раз назовешь меня Карпом башку оторву, свирепо оборвал его Петрович и удалился стремительным шагом, оставив Казачинского стоять с открытым ртом.
Он не любит свое имя, объяснил Яша, пряча улыбку. Потому, собственно, его и зовут Петровичем
А-а, протянул Юра, начиная понимать. Слушай, но если ему не нравится имя, чего ж он его не сменит?
Ну, наверное, потому что тогда ему не на что будет жаловаться, загадочно ответил Яша. Ладно, я в архив, а ты вот по этой лесенке спустись до самого низу и там спроси, где Виноградов сидит. На дверях все равно ни черта не написано.
Юра последовал указаниям своего товарища и оказался в темноватом коридоре, где преобладали иные запахи, чем наверху. Там пахло дымом крепких папирос, человеческим потом, возле столовой свежеиспеченным хлебом и жареным мясом; здесь же в спертом воздухе ощущались какие-то больничные нотки, которые смутно беспокоили Казачинского. У попавшегося навстречу коротышки с перевязанной рукой Юра спросил, где можно найти Виноградова, и, выслушав ответ, толкнул ближайшую дверь. За нею обнаружилось помещение с крошечным оконцем, почти не пропускающим свет, зато электричество здесь горело так ярко, что Казачинский от неожиданности даже зажмурился. За солидным столом буржуйского вида, которым до революции явно пользовался какой-то крупный чин, стоял узкоплечий блондин в докторском халате и изучал что-то под микроскопом, меняя резкость и рассеянно насвистывая себе под нос. Сбоку у него не хватало части зуба.
Вы Виноградов? спросил Юра, подходя ближе. Меня к вам Карп то есть Петрович послал. Ему, то есть Ивану Георг тьфу, Григорьевичу, нужно заключение
Тут память позорным образом забуксовала и вместо фамилии гражданина, о котором требовалось заключение, показала живописную фигу. Казачинский позеленел. Блондин в докторском халате поднял голову, и Юра увидел острое умное лицо, изборожденное преждевременными морщинами. Если бы не они, обладателю лица можно было дать лет 30, а так он тянул на все 45. В серых глазах мелькнули иронические огоньки.
По Грацианскому, как пить дать, сказал блондин приятным баритоном.
Да-да, по Грацианскому! обрадованно вскричал Юра. Наученный горьким опытом, он быстро прибавил: Не обращайте внимания на петлицы, меня на складе надули.
Сволочи они там, вздохнул Виноградов и достал папиросы. Будешь?
Казачинский хотел было отказаться, но тут ему бросилось в глаза, что в одной из банок, которые стояли на столе, частично прикрытые чем-то вроде салфетки, бултыхаются чьи-то мозги. Он отвел глаза и поспешно объявил, что не курит.
А ты, значит, Юра? спросил Виноградов, щурясь на собеседника сквозь дым. Который раньше в кино работал? Меня Аркадием зовут.
Да я не то чтобы много там работал промямлил Казачинский, удивленный той стремительностью, с которой о нем стало известно работающим на Петровке людям. Слушай, а что обо мне говорят? выпалил он.
Кто говорит?
Ну вообще. Все.
Да ничего особенного, пожал плечами Виноградов. Опалину в группу было нужно пополнение, он его и получил. Ты первый день сегодня?
Ага.
Ничего, все наладится.
Думаешь?
Конечно. Все когда-то начинали. А насчет Грацианского, эксперт усмехнулся, можешь передать Ване, что он оказался прав. Сулема.
Это что? на всякий случай спросил Казачинский.
Ну, яд такой. Отравили его, короче.
Кто?
Да жена с любовником. Обычное дело. Знаешь, смешно: они же его кремировали, а дело возбудили уже после кремации, когда мать Грацианского подала заявление.
И как же ты узнал, что его отравили? спросил Казачинский с внезапно пробудившимся любопытством.
Ну, я-то узнал, хмыкнул Виноградов, и по блеску его глаз Юра понял, что его собеседник гордится собой и, вероятно, имеет на это право. Понимаешь, при отравлении сулемой человека обычно выворачивает наизнанку. Грацианского вырвало на матрас, потом они матрас почистили, но кое-какие следы рвоты все же остались. По ним я и установил, что его отравили.
Юра не знал, что на это можно сказать, и только почтительно таращился на доктора. Криминалистика, которая только недавно представлялась Казачинскому непроходимыми дебрями рассуждений о трупах вещественных объектах, внезапно обрела смысл и назначение. Убийца оставляет следы; убийца совершает ошибки, и потому его возможно вычислить и покарать. Что бы ни твердили голоса дикторов из репродукторов, газетные передовицы и излучающие дубовый оптимизм партийные выдвиженцы, Юра всегда остро ощущал, что жизнь несправедлива, беспощадна и бессмысленна. И вдруг оказалось, что справедливость существует и что смысл именно в этом возвращать все на свои места. Жертва не должна остаться неотомщенной, убийца не должен уйти безнаказанным. И внезапно он осознал, что больше всего поразило его в этой истории.
Слушай, начал Казачинский нерешительно, ты говоришь, сулема, следы, то, се Но ты так выразился, словно Опалин все знал еще до того, как ты ну установил, что это именно она
Конечно, он все знал, подтвердил Виноградов спокойно, в смысле, догадался, потому что один из убийц имел доступ к сулеме. Жена Грацианского работала в лаборатории, а сулему используют, чтобы консервировать ткани
Ух ты, пробормотал Юра. То есть Опалин он ну, в своем деле мастер? Извини, если я глупо выразился, я тут только первый день
Он один из лучших в этом здании, усмехнулся Виноградов. Может, и лучший. Так что можешь считать, что тебе повезло.
Он залез в ящик стола и достал оттуда лист, исписанный типично врачебным иероглифическим почерком.
Вот заключение по Грацианскому, так что Опалин может закрывать дело. Висящий на стене телефон, который Казачинский ранее не заметил, заверещал как резаный. От неожиданности Юра дернулся и едва не снес со стола одну из банок. А вот этого не надо. Мне еще с этим желудком работать и работать
Ты еще скажи жить и жить, проворчал Юра, поправляя злосчастную банку. Виноградов усмехнулся, подошел к аппарату и снял трубку.
Аркадий Виноградов слушает Да, он здесь. Хорошо. Понял
Повесив трубку, он повернулся к Казачинскому.
Опалин тебя требует, срочно Поспеши, он не любит ждать.
И прежде, чем за Юрой закрылась дверь, Виноградов вернулся к столу и углубился в изучение таинственного среза под микроскопом. Лицо его поражало сосредоточенностью, брови хмурились, но тем не менее он мурлыкал себе под нос какую-то мелодию. Прислушавшись, Казачинский сообразил, что это популярная песенка «Моя лилипуточка» из недавнего фильма «Новый Гулливер».
Глава 7. Маки
Аттракционы (работают с 15 до 23 часов): «парашютная вышка» Автоаллея, полет 1 руб., «воздушная дорога» Аллея пионеров, Малый пруд, плата 40 коп., «параболоид чудес» Автоаллея, плата 50 коп.
У нас новый вызов, сказал Опалин. Заключение по Грацианскому он даже не стал читать, а сразу же бросил его в верхний ящик стола, который запер на ключ. Парк Горького.
От Казачинского не укрылось, что Логинов озадаченно нахмурился.
За парк отвечает 4-е отделение милиции, напомнил Петрович. Что там стряслось очередной пьяница залез на вышку и сиганул оттуда без парашюта?
35-метровая парашютная вышка, выстроенная в виде сужающейся спирали, считалась одним из главных украшений парка. В архитектурном смысле она выглядела чрезвычайно эффектно и привлекала множество посетителей, но время от времени становилась причиной происшествий вроде того, которое только что описал Логинов.
Вышка тут ни при чем, зверски убита женщина, буркнул Опалин. Яша где?
Я его в архив отослал.
Очень хорошо, пусть там и остается. Едем! скомандовал Опалин, поворачиваясь к двери, но она распахнулась прежде, чем он до нее дошел. На пороге стоял Яша, держа в руке блокнот.
Я переписал всех членов семьи Тагильцева, как вы просили Куда это вы?
В парк Горького, ответил Петрович. Ты остаешься на телефоне.
Для связи есть дежурный! оскорбился Яша, поправляя очки. Иван Григорьевич, я как полноправный сотрудник уголовного розыска
Нет, отрубил Опалин. Ты остаешься.
После таких слов у Казачинского пропала бы всякая охота спорить, но Яша рассердился не на шутку. Он стал сыпать словами, возмущаться, что его не уважают, и в конце концов прозрачно намекнул на то, что пожалуется куда-то наверх, какому-то Твердовскому, что его зажимают и не дают ему возможности проявить себя.
Ну хорошо, сказал Опалин, которому, видно, прискучил этот бесцельный спор, можешь ехать с нами, но предупреждаю: свалишься в обморок Володя с тобой возиться не станет, и никто из нас не станет. Ясно?
Ясно, с готовностью подтвердил Яша. Может быть, вас это уже не интересует, но я навел справки о Тагильцеве. У него две дочери, одна живет в Ленинграде, другая здесь. Замужем за гражданином Шарковым, работает в акционерном обществе «Тепло и сила» в Милютинском переулке. Дочь, которая в Ленинграде
А Шарков где работает? прервал его Опалин.
Шарков Яша достал блокнот, заглянул в него, в конторе по перевозке мебели.
Только не говори мне, что у Махлина, неожиданно вырвалось у Ивана. Яша поглядел на него с удивлением.
Точно, у Махлина. А
Сразу надо было Шаркова колоть, заворчал Опалин, оборачиваясь к Петровичу, умники! От кого к нам дело Тагильцева попало, помнишь?
От Румянцева. Ваня, он же алиби Шаркова проверил первым делом. Я материалы читал
Алиби, алиби, передразнил Петровича Опалин, который, очевидно, находился не в духе, да у Махлина отборная сволочь работает, половина с уголовным прошлым. Договорился Шарков с кем надо и избавился от тестя
А дочь? Думаешь, она в курсе?
Откуда мне знать? Сначала я на нее посмотреть должен, понять, что она за человек Тагильцева убили в мае, два месяца прошло. Возиться теперь
Во дворе они сели в ту же машину, что и утром, и опять за рулем оказался уже знакомый Казачинскому Харулин, но теперь на сиденьях разместилось шесть человек Опалин, Петрович, оба новичка, судмедэксперт и фотограф и было еще теснее, чем в прошлый раз.