Что вы, что вы! горячо поддержала Лара, глядя все с той же умиленной улыбкой. На здоровье, Богдана Александровна!
Не хочу! та брезгливо посмотрела на фрукт. Papa, уберите, вы мне юбку перепачкаете у меня совершенно нет аппетита, призналась она плаксиво. И спала я дурно почитай с пяти утра, как рассвело, глаз не могла сомкнуть. Еще и птицы эти кричат.
Они не кричат, они поютэто соловьи, Богдана Александровна, заметила Лара немного с негодованием.
Ох, да все равно! отмахнулась та.
Лару так и подмывало сказать этой балованной девице что-нибудь дерзкоеона сдерживалась из последних сил. Более всего было обидно за Александра Наумовича: Лара, выросшая на юге, правда и сама к абрикосам была равнодушна, но, ежели бы ей его папенька поднессам, да с такими сердечными словами она бы съела этот абрикос тут же! Вместе с черешком и косточкой!
«Вот же зараза какая неблагодарная!» неласково думала Лара.
Даночка же, сперва отмахнувшись от Лары, после вдруг посмотрела на нее как будто даже с интересом. А Лара и язык прикусила, испугавшись: не вслух ли она сказала про заразу?
У меня роза на подоле едва держится, пришить бы надо, молвила та куда менее томно.
Они вместе с папенькой Ордынцевым долго глядели на Лару: Даночка выжидающе, а ее отец как будто извиняясь:
Вы не могли бы, Лариса позвать кого-нибудьплатье починить? неловко попросил, наконец, он.
О, конечно, сейчас же пошлю Стасю.
Зачем же, думаю, вы и сами справитесь, холодно перебила ее Даночка и, подхватила на руку свой шлейф с несчастной розой. Пойдемте-ка прямо сейчас. Лариса, да?
И не успела Лара одуматься, как уже шла по коридору: Даночка молча и уверенно плыла впереди и лишь дорогу спрашивала. Вообще-то Лара была не горничной здесь, чтобы платья зашиватьтакого бы и мама-Юля не одобрила. Однако отказать столь самоуверенной особе Лара не сумела.
Глава 3. Новая подруга
Комнаты персонала находились в цоколе главного здания, но Ларе мама-Юля отвела лучшую из всех имеющихся в доме спаленна верхнем мансардном этаже, под самой крышей. Здесь не постелили шелковых покрывал и не развесили французских гобеленов на стены, зато комната была просторной, тихой и необыкновенно уютной. Маленькое окно (чтобы не слишком много солнца проникало в и без того раскаленный дом) снаружи сплошь увито виноградными порослями: в сентябре виноград можно рвать прямо сидя на подоконнике! Обыкновенно окно было затянуто сеткой от москитов, но иногда Лара поднимала ее и с высоты птичьего полетатретий этаж, как-никакглядела на плавящийся в знойном мареве персиковый сад. За садом же растелилось кладбище, которое ничуть не смущало Лару, так как она давно к нему привыкла, и Ордынцевская усадьба с высокой круглой башней. Всякий раз взгляд Лары невольно задерживался на той усадьбе и отдавался глухой тоской, оттого что ей, кажется, так и не суждено хоть раз побывать внутри.
Левее же, если по пояс высунуться из окна, можно было увидеть кусочек шумного Черного моря. Его залив точнее, до пляжа которого от пансионата десять минут ходьбы скорым шагом.
Каждое утро Лара начинала с того, что выглядывала из своего окна на море и гадала, какое нынче настроение у Морского царя. Бушует ли? Или покоен и зовет присоединиться? Сегодняшнее море было заманчиво тихим с редкими всколыхами волнбудто само прислушивалось и не торопилось дать совет. Или ждало чего-то.
Милооглядевшись в комнате, заметила Даночка.
Ларе показалось, что с усмешкою. Брошенный шлейф платья оборачивался вокруг Даночкиных ног, давно забытый. Потом m-lle Ордынцева без приглашения плюхнулась на мягкую Ларину кровать, любовно заправленную, полезла в свой ридикюльчик и вынула маленький серебряный портсигар.
Хотите? спросила, увидев, как глядит на нее Лара.
Та испуганно затрясла головой: мама-Юля прибьет, ежели запах учует!
Но взяла себя в руки, не желая показаться бестолковым ребенком. С деланной непринужденностью отыскала блюдце и подала Даночке, чтобы та хоть пепел не сорила.
Вспомнила, что Даночке родилась и большую часть жизни провела в Европе, во Франции, где так процветает сейчас это движениеémancipé, и где женщина с папиросой вовсе не вызывает такого переполоха, как в их глуши.
Для Лары было совершенно в новинку прикоснуться к этому миру. И все-таки он больше манил ее, чем пугал. Как и сама Даночка.
Он невыносимсказала совсем уже не томным голосом новая Даночка, выдыхая струйку терпкого папиросного дыма. Отец. Даночка то, Даночка сё не выношу, когда меня называют Даночкой. Это так пошло, вы не находите?
Лара неловко пожала плечами, гадая, куда подевался весь ее пыл.
Он просто очень вас любит.
Да, вы правыневесело протянула Дана. Он хороший. Право, я не заслуживаю такого отношения.
Как странно вы говорите, Богдана Александровна: будто бы родители любят детей за что-то, а не просто так. Да и разве можно заслужить родительскую любовь?!
Та как-то очень внимательно разглядывала Лару, а потом улыбнулась:
А вы славная. Зовите меня Даной. Она раздавила недокуренную папиросу в Ларином блюдце: Ну? Где тут у вас нитки?
Что? Ага, сию минуту
Лара спохватилась и принялась искать швейные принадлежности. Однако не успела и открыть коробку, как Дана твердой рукою отобрала у нее набор. Закинула ногу на ногу и, разложив шлейф на колене, сама приступила к работе.
Шила она весьма ловкоу Лары бы так не получилось. Нитку перекусывала зубами, как делала всегда старая нянька-Акулина, точным движением заправляла ее в игольное ушко и выводила ровные красивые стежки. Ни слова она при этом не произносилатолько поглядывала иногда на Лару янтарными, как у дикой кошки, глазами.
Совершенно глупая роза, заметила Дана, разглядывая законченную работу. Надо было вовсе ее спороть. Ну, а как вы здесь развлекаетесь? Есть в округе хоть что-то интересное: мне все-таки здесь жить придется.
Лара задумалась. Ей-то никогда не бывало скучно в «Ласточке» мама-Юля не из тех родительниц, которые позволяли скучать да бездельничать. Но ведь Даночка барышня настоящая, ей и впрямь развлечения нужны.
В город можно съездить, нашлась она. Вы только скажите, мама-Юля мигом велит заложить экипаж.
Это Тихоморск-то город? Дана презрительно хмыкнула. Да мы только что оттудапровинциальная дыра. Лермонтов писал, что Тамань из всех приморских городов самый скверный, но это он, должно быть, не бывал в Тихоморске.
«Ах, ты ж и город наш ей не по нраву!» обиделась за Тихоморск Лара.
И, уже злясь, начала перечислять все подряд:
На первом этаже библиотека имеетсяАлексей Иванович, прежний хозяин, собирал. И танцевальная зала, и музыкальный салон. Видя, проснувшийся на последней фразе интерес Даночки, она остановилась на музыкальном салоне подробнее: Там у нас рояль стоит немецкий, лакированный, гитара и два баяна. А еще помост для спектаклей
Здесь что жеи театр есть? наконец-то изумилась Дана.
Нет театр здесь имеется только в соседней губернии. Но в Тихоморск каждый сезон оттуда приезжает театральная труппа и дает представления.
Дана, впрочем, оставила это замечание без внимания. Спросила:
Ну, а вы, Лариса, чем любите заниматься? Книжки, наверное, читаете?
Лара смутилась:
Да. Я больше всего приключенческие романы люблю, про пиратов. Сейчас как раз «Остров сокровищ» Стивенсона привезли. Но вы-то читали уж, наверное.
Читала. Но, право, чтению я предпочитаю театральные постановки.
Вот как? А еще я немного рисую. У вас необыкновенно красивое лицомогу написать ваш портрет, ежели хотите.
Лара не лукавила ничуть: к благородным чертам Ордынцевых у Даны примешивалось что-то, что позволяло безошибочно угадать в ней иноземкулицо ее и впрямь было необыкновенным. Должно быть, дело в этих янтарных глазах, самую малость раскосых, внешние уголки которых стремились коснуться безукоризненно четких черных бровей. Что у Николая Ордынцева, каменного Ворона, что у Даночкиного отца глаза были жгуче-карими, почти чернымиДане же глаза, вероятно, достались от матери-француженки.
Новая подруга же в ответ на Ларино предложение повела плечом:
Это было бы мило. Я тоже люблю живопись.
Обрадованная, что несносной Даночке интересно хоть что-то из того, что она могла предложить, Лара подскочила и бросилась искать свои альбомы с эскизами, коих в комнате имелось великое множество.
Более всего Лара любила писать морские пейзажипо обыкновению акварельными красками. Масляными, на холстине, она тоже работала, но реже: масло требовало много времени и много усидчивости, а усидчивостьэто не про Лару. Она любила выхватить суть и запечатлеть ее быстро, в четверть часа. Сутками же выжидать, когда просохнет очередной слой она искренне не понимала, как у великих мастеров, вроде Айвазовского, хватает на это терпения.
Писала Лара и портреты, хотя чаще они являли собою лишь наброски лиц карандашом или углем. Вообще-то Лара не очень любила показывать выполненные портреты посторонним людям, но, помедлив, начала складывать перед Даною пухлые альбомы. Новая знакомая определенно была Ларе симпатичнаказалась непонятной и немного странной. Необыкновенной, одним словом. И, главное, совсем не похоже, что ей нужен Ларин медальон
Хотя Ларину душу и подтачивали сомнения, ведь Дана, кажется, имеет на тот медальон куда больше прав, ибо она прямая родственница каменному Ворону.
Альбомы же Дана листала с искренним безразличием, только время от времени полунасмешливо комментировала: «Неплохо». Или еще хуже: «Мило». Лара уж отчаялась дождаться от нее иных эмоцийкак вдруг отметила, что та напряженно, почти в упор разглядывает один из портретов.
Какой именноЛаре было не видно. Она хотела сама заглянуть да спросить, что так удивило новую знакомую, но Дана вдруг прервала свое занятие, будто что-то ее кольнуло. Смешала все листы и с непонятной суетливостью начала собирать их в стопку. Вид при этом у Даны был даже испуганный.
У вас получается весьма недурно, Лариса, только и сказала она.
И очень быстро вернула на лицо привычную маску равнодушия.
Через полминуты Лара даже сомневалась, не почудилось ли ей все? Может, Дана просто вспомнила что-то важное? Или у нее голова разболелась от жары?
Правда чуть позже, как бы невзначай, Дана еще раз вернулась к рисункам, но теперь она не брала их в руки, а только спросила:
Лариса, там, в папкеэто все портреты ваших друзей?
До тех пор, покуда не задала она этот вопрос, Лара так и не притронулась к пресловутой папке, боясь показаться излишне любопытной. Но сейчас пролистнула ее, иначе не смогла бы ответить: за свою жизнь она написала уж сотню портретов.
Этот альбом был со старыми ее работами, которые она делала года четыре назад. И, наугад перевернув страницу, Лара тотчас увидела красивое с упрямым подбородком и насмешливым взглядом лицо Кона. Портрет этот рисовался по памяти, потому что друг ее детства давно уж отбыл от них к тому времени. Интересно, каков Конни сейчас?
Да, друзейукрадкой вздохнув, сказала Лара. И попыталась улыбнуться. Это мой лучший друг, сын Алексея Ивановича, прежнего хозяина. Конни.
Дана тоже выдавила натянутую улыбку и отвернулась от альбома.
Забудьте, сказала она и поднялась на ноги. Кажется, Дана преодолевала порыв сбежать сейчас же, потому вежливо сказала: Пожалуй, я достаточно отняла вашего времени. Спасибо, что приютили, но мне пора вернуться к отцуЖак, верно, меня заждался.
Жакэто ваша собачка? порывисто спросила Лараей отчего-то расхотелось, чтобы Дана уходила.
А та вспыхнула, будто ее оскорбили:
Жакэто мой жених! Господин Джейкоб Харди.
Потом еще раз бросила взгляд на альбом и вышла за дверь.
А Лара, прижав тот альбом к сердцу, отругала себя за недогадливость. Господин Хардижених Даны?.. Следовало бы понять это раньше: ведь те, кто заселился ночью, сняли три номера. Для отца, дочери и ее жениха, как теперь стало очевидно.
Но Лара все еще была растеряна и озадачена, потому как ей показалосьвсего лишь на мгновение и, как теперь уж очевидно, что ошибочно и все же Лара была уверена еще минуту назад, что господин Харди проявил к ней интерес.
Теперь же, узнав все обстоятельства, она чувствовала досадуи не могла найти причину ее
* * *
Перед мамой-Юлей отчитаться удалось на удивление быстро. Никаких уточняющих вопросов: матушка лишь хмурилась и с каждым Лариным словом становилась все мрачнее. Отчего? Лара расспрашивать не решилась.
Чувствуя, что задыхается в своей уютной девичьей комнатке, Лара захотела сбежать отсюда тотчаскуда угодно! Хоть и станет ее мама-Юля ругать, но то после. Она спешно переоделась в любимое ситцевое платье и опрометью, даже не предупредив никого, помчалась через персиковый сад к калитке, что вела на узкую извилистую тропкук морю.
Море, шелестя бархатной пеной о прибрежный ракушечник, ласкало горящие после бега ступни Лары. Она постояла немного, привыкая к его прохладе, а потом стянула через голову ситцевое свое платьебросила не глядя за спину и осталась в нижней рубахе, едва прикрывающей колени. Сделала несколько шагов, оттолкнулась и с головою бросилась холодные воды, чувствуя, как заходится от восторга сердце. В такие минуты ничего не существовало для Лары кроме нее самой и всемогущей стихии, которая с легкостью могла поглотить Лару, не оставив и следа, но отчего не делала этого. Позволяла быть с собою на равных. Играла, может?
Непременно она вспоминала тогда Русалочку датского сказочника Андерсена, и нет-нет, да и мелькало в ее мыслях, что, ежели был бы у нее рыбий хвост, Лара уплыла бы далеко-далеко отсюда. Впрочем, она не успевала и закончить мысль, как одергивала себя. Ей ведь и здесь неплохо живется, к чему же куда-то плыть или ехать?
И все-таки с каждым новым днем заходя в воду, она старалась заплыть чуть дальше, чем вчера. Как будто желая поглядеть, что же там, за той длинной насыпью, где кончаются владения мамы-Юли? Заплыть за насыпь было невозможно: на карте Лара видела, что тянется она на несколько верст, а за ней уж открытое море. И все-таки, все-таки
На берег Лара не оглядывалась и никогда не боялась, что ее кто-то увидит: это все еще была территория пансионата, и чужих здесь не могло быть просто по определению. Сторож бы не пустил. Постояльцы отдыхали на главном пляже, где ракушечник, дабы не колоть их нежные ступни, был засыпан морским песком; где специально построили беседку, дабы защитить их кожу от солнца, и где расставили шезлонги, дабы не утомились они стоять на жаре. И море там было значительно мельчеприезжие редко умели толком плавать и отчаянно боялись утонуть. Если вообще заходили в воду. В Ларину бухточку, облюбованную ею еще в детстве, они не пошли бы даже если б она их калачом манила.
Лара не сразу поняла, что сегодня она забралась дальше, чем обычнонамного дальше. А вода в июне ледяная, толком не прогретая. Едва Лара прекратила грести, чтобы отдышаться, тотчас кожа ее покрылась мурашками. И тихо вокруг. Так тихо, что даже страшно: ни единого звука, кроме сбитого Лариного дыхания да редких всплесков волн.
Не надо заплывать так далекошепотом сказала она, чтобы хоть немного нарушить эту мертвую тишину. Мама-Юля узнаетнесдобровать тогда. Хотя откуда она узнает?
Но мысль эта внезапно напугала Ларупо-настоящемувзялось откуда-то чувство, что кто-то, быть может, и впрямь мама-Юля, смотрит сейчас на нее.
Она резко обернулась к берегуникого.
Однако не случайно Лара почувствовала на себе посторонний взгляд: на утесе, что тучей нависает на Лариной бухтою, стоял кто-то и, козырьком приложив руку ко лбу, наблюдал за Ларой. Недолго, впрочем. Отшатнулся и попятился, едва его обнаружили.
Ларе же стало и впрямь не по себе. Настолько, что резвиться в воде уж не было никакого настроения. Позвать на помощь? Так не услышит никтоона за это и любила свою бухту, что нет никогошеньки рядом. Подождать? Да ноги уж сводит от холодатак и потонуть недолго. Все еще с опаской посматривая на утес (не подглядывает ли?), она поплыла к берегу.
И все-таки, едва вышла из воды, скорее оправила прилипшую к телу рубашку, стыдливо скрестила на груди руки и почти бегом добралась до лодочного сарая, примостившегося на самом берегу. Сарай еще при Алексее Ивановиче был ремонтной мастерской для прохудившихся лодок, позже мама-Юля все, что невозможно починить, пустила на дрова или же свезла на свалку, и сейчас здесь стояла, привязанная к брусу, одна-единственная лодкаЛарина. Выкрашенная в лазурно-голубой цвет и хорошо промасленная.