Саша позвала не моя Таня. Сашенька, я переборщила, это всё моя истеричная натура, ты же знаешь. Я не хотела, Сашунь. Я же люблю тебя, ты знаешь
Ты чего хочешь? сурово спросил я, хотя сердце моё начало оттаивать.
Тебя хочу вернуть.
Я и не уходил. Это ты ушла.
Да, да Ты прав, ты как всегда прав, шептала не моя Таня, которая снова хотела стать моей. Мне плохо без тебя. Я не спала всю ночь. Думала. Ты мне нужен. Очень. Если ты разрешишь, я вернусь. Можно?
Не знаю, мне нужно время, за меня говорили упрямство и обида. Обиды, пожалуй, было вдвое больше. Я шёл мимо подкопчённых смогом зданий, мимо хмурых прохожих, серых машин, и вдруг красное пятно мелькнуло в толпе.
Я теперь всё поняла, знаешь, как говорятнадо потерять, чтобы понять, шептала Таня, пока я судорожно вглядывался в красное пятно, которое с каждой секундой обретало форму, превращалось в бегущую ко мне девочку с белым как бумага лицом, с жуткими глазами-дырами.
Саш, ну так приехать сегодня можно?
Нет! Сегодня нет! хрипло выдохнул я и, положив трубку, побежал сквозь толпу к заданию офиса, вбежал через крутящиеся ворота, приложил бейджик и в три прыжка заскочил на второй этаж. Лёгкие давило, сердце скрипело, в висках обжигало. Прислонился к стенеотдышаться.
Эй, ты чего? спросил Кузякин, коллега, айтишник с соседнего отдела.
Я только головой помотал. А как объяснишь? Что скажешь? Меня преследует сумасшедшая девочка? Бред же. Бред! Что ей надо?.. А если обвинит в домогательствах или ещё в чём? Её слово против моегочьё тяжелее? Может, ей деньги нужны? Нет, вечером точно стоит вызвать ментов, чтобы разобрались! Есть же специальные учреждения, верно?
«И дёрнул чёрт полезть к ней», с горечью думал я, падая на своё рабочее место. С него мне было отлично видно окно, а через негосерую улицу и красное пятно.
* * *
Звонила Таня, я трубку не брал. Написал ей, что занят и позвоню вечером. Был уверен, подождёт, никуда не денется, уж слишком много вины было в её голосе. Видно, она хорошенько пожалела о своих словах, и о том, что съехала. Стоило её немного помучить воспитания ради, но в мыслях я уже мечтал, чтобы она снова была дома, чтобы обнимала по приходу и спрашивала своё обычное: «Как день?», заваривала мне ромашковый чай и делала к нему бутерброды на поджаренном хлебе, жаловалась на колючую щетину, всё равно целовала в подбородок и в щёки. На этих простых мелочах стояла крепость моего спокойствия, ныне погребённая в руинах. Хотелось скорее вернуть всё на свои места. Но потом я вспоминал про окно и про кровавое пятно на серой улице
Когда думал, что Таня придёт и увидит эту, в красном, пот прошибал. Нет, так случиться не должно. Таня слишком хрупкая. Почему-то казалось, что девочка ей что-то дурное сделает. Печёнкой чуял, нельзя им встречаться, даже говорить им нельзя, иначе А что иначе, понять не мог.
«Сначала надо с девочкой разобраться, куда-то её сдать», думал я, тыкая по клавишам. Отчёты сегодня не сходились, письма не писались, пальцы попадали не по тем буквам, а взгляд нет-нет, да и тянулся к окну. В итоге начальник сжалился, отпустил на час раньше. Видимо, чтобы подчинённый ещё больше отчётов не запорол и дырку в окне не просверлил. На улицу я выходил как на эшафот.
У дверей меня ждала девочка.
* * *
Она шла за мной по улице, следом спустилась в метро. На неё никто не обращал внимания, зато меня проверили на каждом посту. Я чувствовал её взгляд, словно прицел между лопатками.
Ещё к дому не подошёл, а уже позвонил в полицию, рассказал про странную девочку, которую кто-то бросил. Когда зашёл в дом, сразу направился к лестнице, мысль о лифте вызывала тошноту. Девочка, точно незримая тень, шла за мной. Её молчаливое преследование давило на нервы. На седьмом этаже я не выдержал, обернулся, лицо у меня горело яростью:
Тебе, гадина, чего нужно? прорычал я. Говори немедленно! Молчишь?
Она, конечно, молчала, не улыбалась, не злилась, не боялась, и от этого было ещё страшнее. Представилось вдруг, как я толкаю её с лестницы и она летит. Но потом воображение сделало кульбит, и уже я летел, а она толкала.
Скоро с тобой разберутся, сквозь зубы выдохнул я и пошёл дальше, перешагивая через две ступеньки.
Кто она такая? Что ей нужно!? Сейчас я вспоминал, что её плечо, когда я за него вчера взялся, обдало меня почти мертвецким холодом. И люди её словно не замечалисмотрели, но не видели. Вон, охрана в метро даже ухом не повела, когда девочка пролезла под турникетом. Люди в вагоневсе тепло одетые, в шарфах и ботинкахникто из них не спросил её, почему она в платье. И ей, кажется, вовсе не было холодно.
«Глупости, сказал я себе. Она просто чокнутая. Никто не хочет себе проблем, вот и не влезают. Сейчас приедет полиция, с ней разберётся! Всё будет хорошо».
Когда я открывал дверь в квартиру, то тщательно следил, чтобы девочка не успела заскочить. Она стояла достаточно далеко, но когда я проскальзывал внутрь, каким-то образом она очутилась рядом и дернула на себя дверь с такой силой, что я, потеряв равновесие, едва не растянулся на полу.
Воспользовавшись заминкой, она шмыгнула внутрь.
Эй! крикнул я и кинулся вслед за ней. Ну-ка, стой!
А она и не думала убегать. Только опустилась на корточки посреди тёмной комнаты, да коснулась пола, а затем на меня уставилась.
Пошла вон отсюда!
Нет, вдруг сказала она, да так уверенно и нагло, будто в своём праве. Это место теперь тоже моё.
Я двинулся к ней, намереваясь силой вытащить наружу, а у самого желудок скрутило от страха, точно не к ребёнку шёл, а к демону из потустороннего мира.
Заговорила, значит! Чего тебе надо? Чего ты ко мне привязалась?
Это не я, это ты ко мне теперь привязан, тихо ответила она, делая шаг назад. Лицо её оставалось неподвижно, шевелились только бледные губы: Ты спросил, кто мой отец. И я выбрала тебя. Сказал назвать дом. Я выбрала домом это место. Ты и Таня хотели семьюя вам её дам.
Не вмешивай Таню! прикрикнул. Совсем чокнутая! О какой, к чёрту, семье ты говоришь?!
О нашей. Вы сами просили, я слышала. Вы хотели детей. Приехали сюда за помощью. И мы вам помогаем. Всё, что требуетсяэто принять неизбежное, она впервые улыбнулась. Улыбка походила на оскал. Протянула ко мне руки, сказала: Обними меня, прими меня, и всё станет хорошо. Каждый в этом доме счастлив, разве ты не видишь?
У меня дыхание сбилось от этих слов. Больше я не собирался разговаривать. Схватив девочку, поволок её к выходу. Та и не думала упираться, словно всё шло по её плану.
Я выкинул обманщицу в коридор, она упала на пол. Кажется, разбила коленки, но не стала плакать, только подняла на меня свой страшный пустой взгляд.
Вали отсюда, гаркнул я и захлопнул дверь. Привалился спиной, пытаясь угомонить бешено бьющийся пульс.
Ты что, меня не любишь, папочка?
Я вскинул взгляд. Красное платье, чёрные косички, глазаточно дыры в преисподнюю. Девочка стояла посреди гостиной как ни в чём не бывало. А у меня сердце в пятки провалилось.
Качнувшись с пятки на носок, она подошла к тумбе, взяла с нее настольные часы в форме сердцадурацкие, но мне их ещё мама дарила, когда была жива. Под моим пристальным взглядом перекинула их из руки в руку. Часы зависли в её пальцах, а потом вдруг выскользнули, с глухим стуком ударились об пол.
Ой, извини, сказала она без тени сожаления. Кажется, это сердце больше не тикает.
Часы треснули ровно посередине, будто их молния поразила или инфаркт. Под рёбрами кольнуло, точно ткнули спицей, болезненно-горячая волна затопила грудь. Мне вспомнилось вдруг, как Таня говорила, что у неё от рождения сердце слабое. Вспомнились её хрупкие руки, синие глаза, и так ужасно захотелось их увидеть, коснуться кожи, обнять. Такая тоска взяла, что даже дышать стало невыносимо. Померещилось даже, будто вот она, рядом стоит.
Я руки вперёд протянул, но неожиданно позади раздался резкий стук. Наваждение как рукой сняло:
Добрый вечер! Вы полицию вызывали? раздалось снаружи.
Я развернулся, распахивая дверь, вываливаясь под желтушный мерцающий свет коридора, дыша через силу.
Савочкин Александр Анатольевич? буднично спросил полицейскийтолстый дядька в натянутой как барабан поношенной форме.
Ещё никогда в жизни я не был так рад служителям правопорядка. Если бы не одно «но» девочка в красном стояла рядом с ним.
Э, вы как? С вами всё впорядке?
Да, да пробормотал я.
«Что это было? Почему я на миг увидел Таню? И как девочка оказалась сначала там, потом здесь? Чертовщина какая-то! Но зачем? неслись в голове сбивчивые мысли, пока я оглядывался на квартиру. Дверь была нараспашку, а внутрипусто. Так, соберись, сейчас эту мерзавку заберут! Нет! Надо сделать так, чтобы её забрали!» сказал я себе, прикрывая дверь и пытаясь выровнять сбитое дыхание.
Где вы, говорите, повстречали этого ребёнка? строго спрашивал полицейский, листая свою папку. Эй, девочка, как тебя зовут? Где твои родители?
Из соседних квартир уже стали выходить люди: седая бабка, замотанная в пуховой платокМарина Потаповна. Напротив тоже открылась дверь, в коридор высунулся высокий мужчина с залысинойвладелец местного магазина по имени Михаил. В руках он держал стеклянную бутылку с пивом.
Что случилось, командир? спросил сосед, оглядывая собравшихся.
Ещё разбираемся, сухо ответил полицейский. Вот, кажется, ребёнок потерялся. Не знаете её родителей?
Он вдруг подала голос девочка в красном. Голос у неё был тихий, как шелест страниц, но все замолчали, оглянулись на неё с таким видом, словно только сейчас разглядели.
Он мерзавка показывала пальцам на меня, мой папа.
Я аж вздрогнул от такой наглости. Все смотрели на девочку, а потом перевели взгляд на меня. Бабка в пуховом платке, моргнув, сказала:
Сашенька, ты чего? Ну, подумаешь, с дочкой своей поссорился. Зачем было полицию-то беспокоить?
Давайте по-порядку, это ваша дочь? нахмурился полицейский.
Да, нагло заявила девочка.
Нет! возразил я. Вы чего несёте! У меня нет детей! от волнения голос у меня прыгал, в голове крутилось на одной ноте: «Бред-бред-бред-какой-то!»
Слышь, Саня, подал голос владелец магазина, потягивая пиво, завязывай уже, не отрывай людей от работы.
Ну-ну, разошёлся, миролюбиво сказала Марина Потаповна, с улыбкой обращаясь уже к полицейскому. Молодой ещё, не умеет детей воспитывать. Вчера из-за домашки весь этаж на уши подняли.
У меня голова кружилась, стены давили. «Зачем они врут? Выставляют меня идиотом! Зачем?» Вдруг почудилось, что в углах коридора ожили тени детей и теперь впились в меня жадными взглядами. Хотелось проснуться от этого кошмара. Тело и разум оцепенели, а в голове неожиданно всплыли слова Тани про «аномальный дом» про «бабку Макаровну» и про «зло, которое слышит».
Это не моя дочь. Не моя! сдавленно крикнул я, словно оправдываясь, но уже чувствуявсе слова бесполезны. Она обманщица! У меня нет детей. Я бы хотел но их нет!
Но пробормотала бабка-соседка. Лицо её стало отсутствующим, она смотрела на меня, но словно не видела. Её губы растянулись в судорожной улыбке, какую я не раз видел у многих жильцов этого дома. Но если она не ваша дочь То кто тогда вы?
Так, нервно оглядываясь, сказал полицейский. С меня хватит. Александр, кем вам приходится этот ребёнок?
Да никем!
Он мой папа, тут же возразила девочка. Мой папа. Мой папа. Мой. Мой!
Хозяин магазина и старушка кивали вслед её словам, точно болванчики, которых дёргают за нитки. На миг мне почудилось, словно глаза соседей заволокло тенью.
Вы не хотите пустить меня к папе? не получив ответа, она обернулась на старушку, хмуро сказала, указывая на полицейского: Он не пускает меня.
С тобой потом разберёмся! рассерженно приказал полицейский, как вдруг соседка-старушка с неожиданной прытью подскочила и вцепилась морщинистыми руками полицейскому в горло, заверещала, как резаная свинья:
Она же сказала! Она же уже всё сказала! Он её отец! Любимый папочка! глаза её выпучились от усилий.
Я успел только отшатнуться, когда Михаил с размаха ударил хрипящего полицейского бутылкой по голове. Тот упал, как подкошенный, гулко ударился лбом о плитку пола. Звук был такой, словно арбуз раскололся.
С ужасом я смотрел, как от разбитой головы полицейского пульсирующими толчками вытекает кровь, как она подбирается к красным сандалиям девочки, как впитывается в них, точно в губку, а красное платье становится ещё ярче, ещё краснее.
Оба соседа смотрели на девочку так, словно ждали приказов. «Что она им говорит, то они и делают. Она ими управляет! И мной тоже хочет завладеть! Что, если прикажет и меня убить?!» неслись панические мысли.
Я прижался к стене, дыша как загнанная лошадь. Надо было бежать, немедленно бежать! Спасаться! Но путь к лифтам преграждали одержимые соседи.
О! воскликнула девочка, поднимая на меня тёмный, нечеловеческий взгляд. А это Таня звонит! Она уже тут. Это я позвала её. Так же, как она призвала меня.
Тут же, словно по команде, в конце коридора звякнул лифт. Я увидел, как разъезжаются стальные створки и к нам встречу выходит моя Таня.
Стой шепнул я, не веря глазам. Крикнул: Уходи! Убирайся!
Но Таня уже прошла в коридор, оставив лифт позади. Она замерла, растерянная, напуганная, её взгляд потянулся сначала ко мне, потом к неподвижно лежащему полицейскому, затем к девочке в красном.
Я так ждала тебя, прошелестела девочка. Её восковое лицо пересекла тонкая ухмылка. Мама.
Таня растерянно улыбнулась, медленно пошла вперёд, точно её на канате тащили. С каждым шагом её взгляд затягивала пелена, превращая синие глаза в тёмные омуты.
Доченька, пробормотала Таня, протягивая руки монстру в красном. Только тут у меня, наконец, хватило смелости к ней броситься, мимо соседей, мимо девочки. Никто из них даже головы ко мне не повернул.
Я судорожно схватил Таню за худые плечи, поволок к выходу, подальше отсюда, бормоча как потерянный:
Таня, Танечка У нас нет детей! Давай уберёмся отсюда, я тебя умоляю. Я тебя так люблю. Бежим отсюда!
Как нет детей? непонимающе ответила она. Мы уже были почти у лифтов. Вон же. Вон же Или
Сделав ещё несколько шагов по инерции, она встала как вкопанная, её плечи напряглись. Она холодно спросила, разворачиваясь лицом:
Вы кто? Куда вы меня тащите? Отпустите! Немедленно отпустите!
Всё происходило как в диком сне. Как в кошмаре. Кто-то положил мне руку на плечо:
Вам же сказали, отпустить, произнёс кто-то. Я обернулся и увидел окровавленное лицо полицейского.
Голова закружилось, виски сдавило так, что стало сложно дышать. Двери в лифт за спиной Тани были всё ещё открыты, и мне вдруг почудилось, что кабинане кабина вовсе, а гигантская пасть монстра, что переходит в жуткую глотку. А внутридети. Множество детейстоят плечом к плечу и смотрят на меня глазами-дырами.
Папа! позвала девочка в красном. Она уже успела подойти и теперь протягивала мне руку. Её голос доносился словно через вату. Тебе страшно А мама уже согласилась. Мы только тебя ждём. Только тебя нам не хватает. Возьми мою руку, и всё закончится. Стань моим. Тогда я, ты и мамамы всегда будем вместе. Будем счастливы. И больше никогда не будет страшно.
Я опустил голову, сердце колотилось, точно траурный барабан. Мне хотелось всё прекратить. Вернуться в нормальную жизнь! В любимую скучную, серую жизнь. Без монстров, без убийств.
Перед глазами плыло, девочка улыбалась мне. Моя доченька мне улыбалась.
Бледная ладонь тянулась навстречу.
Я протянул свою в ответ.
Ирина Шишковская. Лучшая Подруга
1985 год
Так, Козлова, встала и вышла! Я кому сказала?! Вышла вон из класса! Пока не выйдешь, я урок не продолжу и контрольные у всех заберу.
Загребая одной рукой с парты учебник и тетрадь, я другой взяла свой портфель и обернулась на Ленку. Она все видела, показала мне глазами, мол, иди, я догоню.
Гардероб был закрыт. Пальто там, за белой решеткой, вот я даже вижу его на одном из крючков нашего класса. И, конечно, возле гардероба никого нетникто его не откроет.
«Ладно, подумала, пересижу на подоконнике в коридоре». Но тут появилась какая-то незнакомая училка, вынырнула неожиданно из столовки.
А что это ты тут делаешь? Почему не на уроке? Из какого ты класса?
Подхватила портфель и пошла к дверям. Она что-то там еще кричала мне вслед. Остановись, наверное. Но я сделала вид, что не слышу.
Да, на улице уже не лето. Хорошо, что сегодня была физра, и я в спортивных штанах под форму и кофта спортивная сверху. Учителя не любят такое, но это лучше, чем таскать за собой еще полный мешок, а так там только кеды.