Любовь манекена
Ты без страха и боли превращаешь камни в молодые души, и я на глазах становлюсь всё лучше.
Передо мною за тонкой прозрачной стенкой лежит пешеходная дорожка, по которой ходят туда-сюда люди. Далеешоссе, где снуют безумные машины. И за нимдеревья парка, над которыми время от времени взлетают и кружат стаи птиц.
Картина не меняется, и когда бы не люди, авто и птицы, она была бы спокойной, как я.
Я невозмутимо смотрю на всё это. Мне дела нет, что у людей разные лица и одежда, а у машин разная расцветка, для меня они все одинаковы. Они сменяют друг друга; вездесущий свет солнца сменяется раздробленными огнями фонарей, окружёнными тьмой; дождь, заливающий стенку, отчего картина делается мутной и почти невидимой, уступает место снегопаду. Я стою и смотрю. Равнодушен, неподвижен, неизменен
* * *
Это случилось летним солнечным днём. Проходящая мимо девушка повернула ко мне голову и улыбнулась. Ну и что? Такое было и прежде: люди оборачивались в мою сторону, некоторые даже останавливались. Но никогда ещё никого из них я не провожал взглядом. А тут я удивлённо заметил, как мои зрачки скосились девушке вслед.
Что в ней особенного? Почему я выделил её из толпы? Я не знаю. Только с этих пор со мной стали твориться странные вещи; какой-то сладостный и одновременно страшный процесс начался во мне; словно ледник в горах стал подтаивать и неизбежно должен рухнуть.
* * *
Я стою и смотрю на проходящих мимо людей. Внимательно смотрю. Я ищу глазами ЕЁ. А вдруг она больше не появится? От этой мысли мне делается холодно. А между тем я различаю, что люди разные, очень разные. Вот лёгкой походкой идут два юноши; один другому что-то сказал, и они рассмеялись. Вот подъехала «Тойота», и из неё вышел плотный господин средних лет. Этот уже не так беззаботен: работа, семья, хлопоты, хлопоты. Он целеустремлённо направился в магазинкупить что-нибудь из одежды. Вот, сгорбившись, прошаркала мимо старушка. В наш магазин ей не нужноне по карману. Ей уже вообще мало что нужно. Почему же выражение тревоги не покидает её лица? В моей груди что-то защемило при её виде. И ещё при виде плачущего мальчика лет пяти, который бежал вслед за рассерженной матерью Но чу (как говорили в старину)! Я затрепетал. Она прошла, слегка наклонив вперед голову, о чём-то задумавшись, и на этот раз не взглянула на меня. Тёмно-русые волосы до плеч, прямой нос, рука, придерживающая сумочку, весь её облик, даже простые джинсы на нейвсё показалось мне таким милым.
Смотри! услышал я за спиной голос продавщицы.
Что? спросила её напарница.
Манекен голову повернул!
Который?
Саша.
Я понял, что речь идёт обо мне, и принял обычное положение. Всё равно девушка уже ушла. Оказывается, меня зовут Саша, а я и не знал.
Ты что, Ленка, с похмелья!?
Нет просто показалось.
Когда продавщицы отвлеклись, я осторожно огляделся. Справа от меня стоит молодой человек, а слевамолодая особа. Они невозмутимо смотрят перед собой. Как я раньше. Но я уже не тот.
* * *
Раньше я не задумывался над тем, что я здесь делаю. Теперь я знаю: я жду ЕЁ появления. Она проходит не каждый день, но всё-таки довольно часто. И всякий раз жаркая волна пробегает по мне сверху донизу, и в груди что-то начинает стучать. Жаль только, что она почти меня не замечает; лишь иногда бросит беглый взгляд, да и то не на лицо, а на одежду. После одного такого её взгляда я и сам полюбопытствовал, во что одет. На мне был спортивный костюм. «Эх, подумал я, если бы я был одет как джентльмен!» Я не люблю, когда парни и даже мужчины ходят в спортивных штанах и шортах. В этом чувствуется плебейский недостаток культуры.
Вскоре моё желание исполнилось. Два грузчика по приказу директора магазина подняли меня и понесли на стол для переодевания. Когда продавщица Лена обнажила моё тело, я вдруг, несмотря на то что со мной такое проделывали не впервые, испытал необычное чувство. Щёки мои словно загорелись. Заметив это, Лена хотела было крикнуть, но сдержаласьвидимо, подумала, что ей всё равно не поверят и, мало того, сочтут за больную, и начнутся проблемы с работой. Может быть, она даже засомневалась, здорова ли она в самом деле?.. «А ведь Лена тоже девушка, думал я, но в ней чего-то нет, что есть в ТОЙ». Чего именно, я не знал.
Джентльменский вид (классическая пара, рубашка и галстук) не помог. Она скользнула по мне равнодушным взглядом, будто коньком по льду. Оно и понятноведь не за платье же (во всех ты, душенька, нарядах хороша!) я её полюбил.
* * *
День сменяется ночью, лето постепенно переходит в зиму. Прохожие облачились в пуховики и шубы, а деревья в парке, напротив, разделись, скинув листву. Странные деревья! Или им не холодно? А вот птицы мёрзнут. Вчера я видел (я теперь стал видеть далеко) на ветке двух съёжившихся синиц. Вдруг одна из них упала в сугроб. Вторая полетала над ней, полетала, да что поделаешь!.. Говорят, всё живое умирает. Значит, и моя девушка когда-нибудь Но не хочется об этом думать. Почему я назвал её «моей»? Разве она моя? Как же не моя, если я жду её, мечтаю о ней?! Она моя мысленно.
«Как ты прекрасна! мысленно обращаюсь я к ней. Твои глазадва малахита на снежной белизне. Сквозь них сияют ум, любопытство и озорство, а иногдагрусть. Улыбка твояоазис в пустыне, ожививший меня, придавший моей жизни смысл. А какое чудо твоя походка! Движения твои легки и грациозны. И даже шубка не мешает почувствовать, сколь гибко и упруго тело твоё! Глядя на тебя, хочется идти за тобой. Но пока я только головой могу пошевелить».
* * *
Сегодня она с другой девушкойвероятно, с подругой; я их вижу иногда вместе. Обе в коротких платьях (теперь снова лето) тихо идут и беседуют. Напротив меня она останавливает подругу и, взглянув мне в лицо, отчего я краснею, говорит:
Ужасно, что манекены делают по человеческому подобию! Порой мне кажется, что они живые. Например, вот этот Это дьявольская путаница. Будь моя воля, я бы запретила.
Но тогда нужно запретить всякое искусство, сказала подруга. И потом, как прикажете демонстрировать одежду?
Что, если убрать головы?.. Нет, пожалуй, будет ещё страшней.
Подруга рассмеялась, затем серьёзно:
Кстати, насчёт живых ты тоже не обольщайся.
В каком смысле?
А в таком, что всякий человек представляет собой только то, о чём он думает. А поскольку многие сосредоточены на материальном, то и получается, что бывают люди-машины, люди-дачи и даже люди-сковородки.
Кошмар какой!.. Испортил тебя, Марина, твой философский факультет!
Девушки ушли, а я словно остолбенел. Чувства мои смешались. С одной стороны, я впервые услышал её голос, и это слегка картавящее произношение подбросило хворосту в огонь моего обожания. С другой стороны, я понял, что никогда, никогда она меня не полюбит! Ибо я мёртв. Я не знал, что манекены отличаются от людей настолько!
«Но как же так?! Я живой! хотелось крикнуть ей вслед. Быть может, прежде я и был неподвижен, как мои коллеги, что стоят справа и слева, но теперь ты изменила меня. Посмотри внимательно в мои глазаразве они пустые?! Я уже ворочаю головой, а если бы ты поверила в меня, я бы стал тебе подобным и пластичным. Я бы разбил прозрачную стенку, которая зовётся стеклянной витриной, и шагнул к тебе!»
Я хотел крикнуть, но не мог. Я ничего не смогу, пока она меня не полюбит, а она не полюбит меня.
* * *
Стрелки часов за моей спиной бегут по кругу. Бегут долго и монотонно. Существование времени так же однообразно, как моё существование. Времени не вырваться из своего заколдованного круга. Но у меня есть ОНА!
Я жду её. Впрочем, я жду её только днём; ночью, я знаю, она не придёт. Когда часы бьют двенадцать, когда прохожие становятся редки, я смыкаю глаза и грежу. Мне кажется, что каким-то чудом тело моё делается человечески гибким и подвижным. И я схожу с помоста, и осторожно, чтобы не потревожить охранника, крадусь к выходу. Я иду мимо его комнаты, где открыта дверь, включён свет и работает телевизор. Как я ни осторожен, железный засов на входной двери предательски стучит. Охранник покидает кресло и спешит на звук. Но я уже легко, свободно, радостно бегу по ночному городу.
Город, о котором я много слышал, огромен. Найти в нём еёвсё равно что иголку в стогу сена. Ведь я не знаю её адрес, я даже не знаю, как её зовут. Но я ищу. Я хожу и заглядываю в освещённые окна домов и заведений. Некоторые люди смотрят на меня подозрительно, а то и начинают гнаться за мной. Впрочем, я легко от них убегаю
Сегодня мне показалось, что я нашёл её. Я приблизился к ней Но тут раздался стук, и я открыл глаза. Это дворник Семён случайно задел метлой о стекло витрины. Он метёт, а листья трёх лип, растущих перед магазином, срываемые порывами ветра, всё падают. Опять заморосило. Обзор постепенно мутнеет и почти исчезает Как давно не видно её! Два или три месяца. Что этозатянувшийся отпуск?
Я смирился с мыслью, что она не полюбит меня. Разве обязательно обладать красотой? Не достаточно ли просто созерцать её? «Ласки не требую, счастья не надо. Лаской ли грубой тебя оскорблю?» Да, довольно с меня созерцания. Пусть только она проходит иногда мимо! Пусть проходит со своим избранником (я уверен: он мне понравится), потом со своими детьми. Пусть только она проходит иногда мимо!
* * *
Я увидел её. Но, открыв глаза, понял, что это был сон. Передо мнойничего, кроме привычной картины, заштрихованной сегодня снегопадом. Эта картина сделалась вдруг такой невыносимой для меня! И я понял, что ОНА не придёт. Не придёт НИКОГДА! Где она? Уехала? Умерла? Комок подкатил к моему горлу. Снежинки, скользящие по стеклу, вдруг превратились в капли дождя. Всё поплыло. И дождь, чего прежде не бывало, попал на мои щёки.
Смотри! закричала продавщица Лена своей товарке, с которой они наряжали ёлку. Смотри, манекен плачет!
Они подошли ко мне, глядя испуганно и удивлённо.
Ничего себе! сказала товарка. И глаза, как живые Пойду позову директора.
Пришёл директор и, взобравшись на помост, потрогал мои глаза и щёки.
М-м-да, произнёс он неопределённо, придётся его заменить. Обмяк он что-то.
И когда с меня сняли костюм, я ощутил некоторое облегчение, ибо страшно осознавать, что тылишь форма для показа одежды и ничего более. А когда два грузчика, размахнувшись, бросили меня в большой мусорный бак, что-то стало катастрофически меняться во мне. Я подумал: это смерть! И в этот момент сравнялся или почти сравнялся с человеком.
Как ты сходил с ума
Допустим, ты алкоголик. Хотя чего тут допускать, если так оно и есть. Ты, конечно, борешься с этим недугом. С переменным успехом борешься. А именно: раз, другой выпиваешь в меру, как все нормальные люди. Ну, может, не совсем в меру, может, чуть больше, может, надираешься. Но, главное, ты не бежишь утром в магазин за опохмелкой, ты тормозишь. И тебе думается: вот так нормально, так жить можновыпивать раз-другой в месяц, как все белые люди. Но на третий или четвёртый раз ты почему-то путаешь ориентиры и идёшь утром не на работу, а в магазин. Ты срываешься в пропасть, ныряешь глубоко в омут.
Этот запой был особенным. Он кончился падением тебя в ванной комнате рёбрами об унитаз. То ли ноги не держали, то ли случился пьяный обморок. Ты допился до обмороков, ты стал похож в этом плане на бледную тургеневскую девушку. Проснувшись в постели, «девушка» ощутила боль и жжение под рёбрами слева, невозможность лежать на левом боку. «Поджелудка», подумала «она», не помня своё ночное падение, тем более падение рёбрами об унитаз. Но разговор по телефону жены с дочерью высветил истинную причину твоей боли и заставил думать о сломанных костях.
Ты попытался встать с кровати, голова закружилась, и ты упал на пол. Жена вызвала скорую. Вошёл врачплотный, лет тридцати пяти. С ним ассистентмолодой парень. Увидев тебя, врач вспомнил: «Э-э, так я уже был здесь». «Так это были вы?» спросил ты. В тот раз врач определил минутную потерю сознания как припадок эпилепсии, сегодня из уст его прозвучало слово «обморок». Он слегка оттянул кожу под твоим глазом. «Печень уже не справляется с алкоголем, сказал он. Смотрите, где у него печень, обратился он к твоей жене и показал на область между желудком и кишками. И почему-то добавил: Он ещё вас переживёт!» «Ни хрена себе как опустилась!» подумал ты. Врач не скрывал своего отношения к подобным, мягко говоря, пациентам. «И каждый второй вызов такой!» сетовал он. Ты удивился: неужели каждый второй?
Болевший бок требовал большего, чем укол или капельница, и ассистент принёс мягкие носилкипрочную клеёнку с петлями-ручками. Жена позвала двух мужчинсоседей. «Не надо, говорил ты, я сам тихонько дойду. Извини, сосед», ты сказал, утопая в гамаке носилок.
В больнице рентген показал два сломанных ребра и пробитое (или слегка разорванное от удара) легкое. Принимающий врач зачем-то ещё решил сделать ФГС (фиброгастроскопию). «Я не смогу, говорил ты, заглотить трубку. Я и трезвый её едва заглотил однажды, а тут» Но доктор протолкнул-таки в тебя фиброскоп. И осмотрелся. «Всё в порядке, сказал он, поедешь в другую больницу, поскольку легкиене наш профиль». «У меня левый бок полнеет, сказал ты, и там что-то шуршит». «Воздух», был ответ. Так ты оказался в отделении торакальной хирургии. Не путайте с тараканьей. Для таракана какая хирургия?! Тапком по головеи в дамки, в смыслев мусорное ведро.
Медсестра («Как вас звать?» «Ирина») стройная черноволосая красавицазастелила тебе койку. Считал твой пульс, взяв запястье, черноусый врач. Он сказал, что надо убирать гематому. «Готовьтесь», позднее сказала Ирина. «Всегда готов!» хотел ты пошутить, но было не до смеха. Слабый, разбитый, ты был игрушкой в руках обстоятельств; что хочешь, делай с тобойхоть режь, хоть в мусорное ведро выбрасывай.
Вечером ты сел в кресло на колёсиках, и медсестра повезла тебя до лифта, на другой этаж и дальше, к операционной. У дверей, по указу сестры, ты снял носки и тапочки. А в предбаннике с помощью операционных сестёр ты утратил трико и футболку, так что въехал в баню, худой и печальный, в одних трусах. Ладно, хоть в трусах.
Черноусый врач мазал твой бок кисточкой, попеременно говорил с медсёстрами и тобой. Сегодня он проснулся в сильном желании не ходить на работу. Не ходить никогда. Но потом встал, выпил кофе, в общем, расходился, и желание отпустило. «Повезло мне, подумал ты, если бы врач не вышел, мнекранты!» «Я сделаю вам пять уколов, говорил он, потом буду работать с вашим боком, но вы ничего не почувствуете. Когда скажу дышите, дышите часто, как собачки». Сделав полуторасантиметровый, по его словам, разрез, он проталкивал трубку. Ты часто дышал и чувствовал боль под рёбрами (поджелудка?) и в спине чуть пониже шеи. Как он пришивал трубку к коже, ты не ощутил. Всё. Ирина подкатила к оперстолу коляску. Надо перебраться, а у тебя кружится голова, и ты боишься потерять сознание. Ты зачем-то говоришь Ирине о припадках эпилепсии, хотя, возможно, это были обмороки. «Были у вас? спрашивает медсестра. Когда?» Ты что-то мямлишь. Были вообще? Да.
Пересаживаясь в палате на кровать, ты видишь на коричневом линолеуме пола лужицы воды. Ты знаешь: их нет, но ты их видишь. Ты понимаешь, что вступаешь во мрак. Слабый, разбитый, с торчащим из бока шлангом, другой конец которого надет на горлышко пластиковой бутылки, куда стекает твоя кровь. Ты держишь бутылку, как фонарь. Ты освещаешь путь фонарём своей крови.
В палате нет одного угла (четвёртого). Он заложен овальной стенкой в четверть круга. Овал более чем наполовину от пола облицован светло-коричневой с тёмными разводами плиткой. Ты лежишь, смотришь на плиткупримерно 30-сантиметровые квадратикии начинаешь средь бела дня видеть странное. В двух квадратах, находящихся рядом с кварцевой лампой, ты наблюдаешь подвижные изображения. Ты и раньше видел-фантазировал какие-то лица или фигуры, скажем, в узорах обоев, но никогда (никогда!) они не двигались. Рисунки превратились в кино. Более того, кино звуковое. На одной из плиток пожилой древнерусский мужчина, длинноволосый, с бородой, о чём-то рассказывает. Если напрячься, можно разобрать о чём. Но напрягаться не хочется. На соседней плитке ему внимает добрый молодец, стриженный под горшок. Оба показаны по пояс, в рубахах навыпуск, стянутых ленточкой. Несмотря на коричневый цвет «экрана», ты понимаешь, что рубахи на них белые. Оба слегка вращают головами и поворачивают корпус. Явно кадры из фильма. Возможно, ты когда-то смотрел это кино, но теперь забыл.