Тебе здесь нравится?
Я не знаю, он стиснул пальцами подлокотники кресла. Так светло. И воздух свежий. Да, мне нравится. Я начинаю понимать, как много я упустил.
Мою грудь стиснуло. Часы, что я проводила рядом с Колином, нередко были совсем не легкими. Иногда у меня просто опускались руки. Но сейчас я чувствовала, что все мои усилия вознаграждены. Колин уже не был тем злобным истеричным мальчиком, что когда-то кидался в меня книгами.
Наклонившись, Колин зачерпнул снег и зачарованно наблюдал, как он тает на ладони.
Хочешь посмотреть на море? спросила я.
Он сомневался с минуту, как будто уже был перегружен впечатлениями и не знал, выдержит ли больше. Я понимала, что он испытываетна него обрушились пространство, запахи и звуки; как будто весь мир вдруг рухнул ему на голову. Я и сама улавливала эхо этого чувства.
Поехали.
Море было по-зимнему неспокойным, темным. Мы долго смотрели на него. Выражение лица Колина было совершенно непроницаемо, не догадаться, что он чувствовал. Колин нарушил молчание первым:
Я увидел, и улыбнулся.
В эту секунду я была счастлива. Абсолютно. А в следующую произошла катастрофа. Удивительно, как быстро небо заволакивает тучами. На нас обрушились молнии.
Что это?! услышали мы дрожащий от ярости голос, и перед нами возник Леонард. Он был в шляпе и плотном пальто из серой шерсти. На этот раз без своего Цербера.
На его появление я отреагировала глупейшим образом, пролепетав:
Вы уже вернулись?
Леонард обрушился на меня с бранью:
Нет, я в десяти милях отсюда! Что у вас здесь происходит? Кто дал вам право? Как вы посмели? Немедленно в дом!
Дрожащими руками я развернула кресло.
Быстрее! возопил Леонард.
Я и представить не могла, что он может так разозлиться. Его бледное лицо покрылось пятнами, ноздри подергивались, а губы кривились. Казалось, он вот-вот набросится на меня с кулаками.
Стоп, невозмутимо приказал Колин.
Леонард оцепенел. Я тоже, не зная, чей приказ выполнять.
Но Колинначал Леонард совсем другим тоном. Это опасно для тебя. Ты можешь умереть. Ты же знаешь.
Знаю, ядовито прервал его Колин.
Почему ты вообще согласился на эту авантюру?
Потому что я хотел.
Ты оназабормотал Леонард, растерявшись.
Осмелишься пререкаться со мной, Леонард? осведомился Колин. Он приподнял подбородок. Пусть бледный и маленький, сейчас, с его надменным жестким взглядом, он походил на короля.
Хорошо, подчинился Леонард. Я понял. Но позволь мне отвезти тебя в дом.
Колин коротко кивнул.
Леонард покатил кресло, а я тихо ступала следом. Почему Леонард стерпел, когда Колин заговорил с ним пренебрежительно? Почему Леонард как будто бы боится Колина? Что за тайна между ними?
В доме, в желтом свете керосиновой лампы, Леонард начал расстегивать одежду Колина.
Смотри, что ты наделала, прошипел он.
Я посмотрела на оголенный живот Колина и в ужасе прикрыла рот руками. На его коже расползлись яркие, свежие кровоподтеки.
Затей ты все это не зимой, а летом, когда солнце светит в полную силу, ты бы убила его, придавил меня Леонард. Глупая тварь. Я еще разберусь с тобой.
Ты оставишь ее в покое, ровным спокойным голосом произнес Колин и поправил свою одежду. Иначе
Иначе иначе что, Колин?
Увидишь, Колин поднял на него ледяной взгляд.
Тут меня прорвало, и я заговорила так быстро, что все слова сливались в одно:
Простите-простите-я-не-знала-простите-меня!
Леонард обжег меня взглядом, полным презрения и ненависти.
Заткнись, бросил он, разворачиваясь на каблуках и удаляясь.
Глава 8: Правда
Утром, когда я открыла глаза и вспомнила о случившемся вчера, мне захотелось снова уснуть и никогда не просыпаться. Чувство вины было испепеляющим. Какой глупой я была. Пыталась сделать то, что не удалось другим, и едва не погубила Колина из-за своего тщеславия. О чем я только думала?
Как ты? робко спросила я, входя в его комнату.
Нормально, ответил Колин, но по его слабому голосу я поняла, что ему хуже, чем он дает знать.
Я потянула за одеяло, но Колин прижал его к себе ладонями.
Не надо смотреть на мои синяки. Они скоро заживут.
Я едва не заплакала. Снова.
Почему ты не предупредил меня? Вдруг бы ты действительно умер?
А то здесь, в этом доме, я живу, Колин смотрел в пространство расфокусированным взглядом. Мысленно он был далеко отсюда.
Что с тобой? Как они могли появиться, эти кровоподтеки?
Оно боится света. Настолько, что начинает метаться внутри и ранит меня самого.
Я смотрела на него в тихом ужасе.
О ком ты?
Колин молчал.
Колин, я устала от тайн.
Но и не была уверена, что готова к правде. Поэтому не стала возражать, когда он сменил тему:
Мне понравилось море. Оно такое же мрачное, как я. И большое. Однажды я переплыву его.
Я улыбнулась.
Это невозможно.
Когда-нибудь я стану очень сильным. Леонарду не приходит в голову, что, хотя сейчас мои дела плохи, в будущем, повзрослев, я все изменю. Я создам себе другое, здоровое тело. Леонард считает, что всегда будет мне нужен. Но я уже не нуждаюсь в нем. В один прекрасный день я избавлюсь от него.
Я почувствовала, как слезинки на моих ресницах превращаются в лед.
Снег мне тоже понравился, ровным тоном продолжал Колин. Но я хотел бы увидеть деревья, траву, цветы. И я увижу. Когда весь мир станет принадлежать мне, каждая его часть, я начну перемещатьсяиз города в город, из страны в страну. Никогда больше не буду привязан к одному месту.
Я слышала подобное.
От Натали?
У меня ком стоял в горле, поэтому я просто кивнула.
Почему она не видит меня таким, какой я есть? спросил Колин. Почему она винит меня во всем?
Я не знала и была только рада, когда он переключился на другое:
Ты когда-нибудь видела, как канарейки пьют? А я видел.
Жюстина спорхнула с карниза и аккуратно опустилась на спинку кресла. В полумраке, стоящем в комнате сегодня, она двигалась не очень активно.
Колин чувствовал себя неважно и вскоре отпустил меня. Уходя, я оглянулась на него. Его лицо было бледным и прозрачным, как лепестки цветов в оранжерее, которые сегодня все склонились к самой земле.
В своей комнате я попыталась заняться рисованием, чтобы отвлечься от угрызений совести, но не смогла придумать, что нарисовать. В животе урчало от голодая не спускалась к завтраку, потому что мне было стыдно посмотреть в глаза Леонарду после того, как я едва не убила Колина. О Леонарде говорили столько гадостей, я сама начала думать о нем не лучше, но вчера он был так испуган и взволнован, что прежние заявления Колина о безразличии к нему кузена потеряли всякий смысл. Леонард так и не принял моих извинений, и они по-прежнему жгли мне язык. Я должна была попытаться еще раз.
Даже если это была большая глупость с моей стороны, я поправила платье и волосы и направилась на третий этаж. Прежде чем выйти из комнаты, я посмотрелась в зеркало, пытаясь подбодрить себя, но глаза у моего отражения были такие грустные и растерянные, что мне только стало хуже.
Дверь в кабинет Леонарда была открыта нараспашку, но самого Леонарда не было видно. Я чуть было не воспользовалась этим предлогом, чтобы сбежать, но заставила себя войти. Мое внимание сразу обратила на себя раскрытая книга, лежащая на столе. Она была громадной, с пожелтевшими от времени страницамиони даже пахли стариной, обнаружила я, придвинувшись ближе. Страницы пестрели причудливыми значками, выведенными вручную черными чернилами. Очень странные знаки, но меня заинтересовали не они, а картинка. На ней был изображен обнаженный человек, все тело которого покрывали тонкие, состоящие из мелких символов, строчки, вытатуированные на коже.
Это хинди, услышала я резкий, отрывистый голос Леонарда. Вы знаете хинди?
Нет, вздрогнув, прошептала я, застигнутая врасплох.
Тогда что, позвольте узнать, вы высматриваете в этой книге? Леонард сел за стол. Захлопнул книгу. Он был в полном порядкеволосы, одежда. Сама элегантность. Но злобное выражение его глаз напоминало о скорпионе. Да, он мог ужалить. Он мог видеть мысли в моей голове прямо сквозь мой лоб.
Ничего, мне хотелось бежать, но шок сковал меня, и я не могла пошевелиться. Меня точно опутали невидимые путыноги окаменели, руки прижались к телу. Дверной проем все это время был виден мне боковым зрением с того места, где я стояла, рассматривая книгу. Если Леонард не вошел из коридора, откуда он появился?
Было ли случайным совпадение татуировок на иллюстрации с теми, что я увидела во сне на теле Леонарда? Был ли мой сон сном? И сколько еще мне нужно размытых, туманных свидетельств, на которые так легко закрыть глаза, продолжая жить в счастливом неведении? Я понимала, что не должна спрашивать себя об этом сейчас, стоя перед изучающим меня Леонардом, но не могла остановиться.
Леонард осклабился. Я вдруг услышала тишинугромко-громко, громче любого шума, и зажала бы уши ладонями, если бы руки подчинялись мне. Затем я почувствовала, что уменьшаюсь. Стол передо мной становился все больше и больше, пока не превратился в возвышающуюся надо мной громадину. Под ним я увидела блестящие, идеально чистые ботинки Леонардатакие огромные, что могли бы раздавить меня, как букашку. Я подпрыгнула от испуга, когда Леонард с грохотом обрушил ладони на поверхность стола. Пальцы, каждый шире моей талии, обхватили край, когда Леонард потянулся через стол, и я увидела его чудовищное лицо, нависшее надо мной. «И ЧТО ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ СДЕЛАТЬ?» прошипели его жесткие, бледные губы, и слова обрушились на меня, как камни
Что вы намерены сделать? Зачем пришли? спросил Леонард, стремительно возвращаясь к обычному размеру. Гулкое эхо, сопровождавшее его голос, исчезло.
Я заморгала.
Я я хотела извиниться. Простите меня за мое своеволие.
Леонард откинулся в кресле. И, хотя его зазмеившаяся улыбка не сулила ничего хорошего, сказал:
Извинения приняты.
Путы ослабли, беззвучно упали на пол. Я пулей вылетела за дверь. Ноги сами привели меня в единственное убежище, где я могла спрятаться от Леонарда. Там я села прямо на пол, возле кадки с высохшими цветами. Обняла руками колени, опустила голову и заставила себя дышать ровно. Горло все еще стискивал спазм.
Все это время я старалась быть рациональной, постоянно напоминая себе, что даже если я осталась бесприютной и неимущей, моя рассудительность остается при мне, а уж с ней я не пропаду. Здравый смысл был моим последним утешением, моим прибежищем в бури. Но то, что происходило в доме Леонарда, было пугающим и бессмысленным, разрушающим мое здравомыслие, лишающим меня последней опоры
Как бы то ни было, стоило мне немного успокоиться, как я вцепилась в остатки моего разума. Нет ни одной веской причины впадать в панику. Да, все люди в этом доме явно не в себе, ну и что с того? Колин говорит странные вещи, но он всегда их говорит. Он вообще странный. Существует множество плохо изученных, малоизвестных болезней, среди которых может найтись и та, при которой солнечный свет вызывает повреждения кожи. Если это такая экзотическая болезнь, то неудивительно, что я о ней никогда не слышала.
Вот так. Я поднялась на ноги, отряхнула юбку. Леонард путешествовал в юности. Он мог привезти эту болезнь с какого-то далекого острова и заразить ею Колина. Это предположение многое объясняло. В первую очередь, подозрительную привязанность обитателей этого дома к темноте и изолированность их от человеческого общества. Тогда неудивительно, что Леонард так обеспокоен физическим состоянием Колина, забывая о его душевном благополучиидаже если особой привязанности к кузену у него нет, все равно мучительно осознавать, что мальчик нездоров по твоей вине.
Неувязок в моей теории хватало. Если Леонард болен, как же он выезжает из дома? Почему миссис Пибоди, Грэм Джоб, Натали и я не заразились? Ладно, думаю, все прояснится позже. Дневник, вспомнила я. В нем могут найтись ответы, подтверждение, что все это лишь болезньужасная и необычная, но лишенная какой-либо сверхъестественности.
И мой страх утих.
В комнате я достала дневник из-под матраса и села за стол, придвинув лампу ближе. Мать Натали распахнула свои прекрасные глаза на меня Как же Натали похожа на нее и не похожа совсем. Слишком разные выражения лицсаркастичное, воинственное у Натали; мягкое, спокойное у ее матери.
Я пробежалась взглядом по странице, среди размытых строк отыскивая те, что еще возможно прочесть
На первых страницах почерк Элизабет был аккуратным, крупным. С каждой страницей он становился все мельче и неразборчивее. Проникая в ее прошлое, я чувствовала, как на спину мне опускают один за другим тяжелые камни.
«Я плохо чувствую себя в моем положении, не лучшее время для приема гостей. Тошнота каждое утро. Но куда деваться бедному мальчику? Он вернулся весь высохший, желтый после этой своей Индии, и сразу такое горе. Чарльз раздавлен из-за Ричарда. Он всегда был очень привязан к старшему брату»;
«Не понимаю, что происходит. Чарльз вбил себе в голову эту идею. Говорит, что покой и морской воздух будут мне полезны. Но мне спокойно и здесь. Хотя я уже чувствую себя гораздо лучше, все же не знаю, как перенесу дорогу. И доктор Соммервил будет далеко»;
« кошмары. Я пью молоко и засыпаю на час, а потом меня снова будит шорох. Чарльз говорит, это крысы. Я так не думаю»;
«Когда мы уедем? Три недели испарились, как капли воды. Натали беснуется»;
«Сколько у него друзей? Я сказала, что это просто неприлично. В конце концов, Лео и сам гость. Чарльз меня не слушает. Меня тревожат наши отношения. Он стал равнодушен»;
« снова эти люди. Я вышла и накричала на них. Нет сил»;
«Я хочу, чтобы этот сброд уехал. И когда уедем мы?»;
« снятся женщины, которые прыгают в костер и превращаются в саламандр. Все время. Ужасно плакала ночью»;
« уедут. Свора жадных псов. Не выношу их».
Снова и снова Элизабет твердила о чужаках в доме. Кто были эти люди и зачем они приехали? По некоторым замечаниям я поняла, что состояние Элизабет резко ухудшилось. Они жили в Доме на берегу уже четыре месяца. Все чаще и чаще в дневнике упоминались кошмары. Элизабет начала пропускать знаки препинания и заглавные буквы.
«нард говорит это поможет. Я не верю ему но я ему верю»;
«чарльз пропадает море сегодня громкое. слышу слова сквозь пол. что делать если причинят ему вред?»;
«Натали кричала на лео Лео запер ее все на что я способна не слушать»;
«просыпаюсь не там где засыпаю сказала Леонарду смеялся»;
« нужно сказать я не люблю веревки которые проникают сквозь»;
«у меня очень короткие руки до лица не дотягиваются».
Иногда ее затуманенное сознание прояснялось.
«Не понимаю, что со мной, что вообще творится. пыталась узнать что с Чарльзом не смогла. я чем-то пропиталась насквозь облизываю ладонь горькая»;
«начинаю его ненавидеть. Более того хочу чтобы он умер внутри меня»;
« на окне ладони. плакала чтобы Лео ушел но он остался»;
«я раздулась как шар но кажусь себе маленькой. Нет ничего хуже чем быть здесь. Где Натали?»;
«хочу увидеть натали. Ритуалы ритуалы если бы у меня были силы, я бы сжала его шею».
Несколько недель Элизабет не ведет записи. Продолжает только со следующего месяца.
«думаю это финал. Почему они держат меня до сих пор на всякий случай. Не знаю про Натали»;
«зал взять его на руки я сказала лучше отрубите мне руки»;
«От ненависти не могу даже плакать. ненавижу их песни свечи травы знаки дрянь. до него нет никакого дела. Не мой ребенок»;
«Натали приходила плакала Пыталась улыбнуться на лице выражение боли Я хочу умереть умер Почему беспокоюсь о чудовище? не мой»;
«дождь хочу умереть»;
«солнечно но я хочу умереть он знает смеется»
От прежнего почерка Элизабет не осталось ничего. Разобрать ее записи стало невозможно, но дневник подходил к концу. И только последняя строчка была написана разборчиво, крупными, с нажимом, буквами:
«Леонард колдун».
Захлопнув тетрадь, я сидела оцепеневшая, пока не догорела свеча. В наступившей темноте на меня накатила паника. Что происходило с Элизабет? Моя теория об экзотической болезни теперь казалась очередной глупой попыткой скрыть от себя невыносимую правду. «Леонардколдун». Какой невообразимо жуткой фигурой он предстал в этих обрывочных записях Мысль вспыхнула, яркая, как молния: «Я не должна держать дневник здесь!» Это опасно, может быть, даже смертельно опасно