Что-то вы совсем сникли, Анна, заметил Леонард. Ну-ка, взбодритесь.
Я вымученно улыбнулась. Он растянул в ответ уголки рта, и я прочла в его насмешливом взгляде: «Ну, это слишком уж неестественно».
О Леонарде я не сумела составить мнения. В нем присутствовала незавершенность. За каждой его фразой следовала звенящая тишина, словно он должен был сказать еще что-то и не сказал. Его голос звучал с теплотой, но она не согревала и не успокаивала. Мне вспомнились плоские камин и желто-красное пламя с картины, висящей на стене кабинета моего отца. Картина была безобразно нарисована и никому не нравилась, но отец так и не снял ее со стены.
Зачем вообще я думаю об этом? Это важно? Нет.
Леонард положил вилку, аккуратно провел салфеткой по тонким губам и замер в ожидании.
Полагаю, вам не терпится познакомиться с вашим подопечным, Анна?
Да, ответила я, чувствуя, как в животе все сжимается от страха. Мне совсем не хотелось, совсем. Не сейчас.
Леонард вышел из-за стола, захватив одну из ламп. «Спокойно», приказала я себе и положила вилку. Как только я встала на ноги, скатерть вздулась пузырем, поднялась, открывая путь скрывавшемуся под ней, и моему потрясенному взору предстало нечто ужасающее. И все время это было там, под столом! Собака, собака да неужели бывают такие собаки! Пес походил на исчадие ада, лоснящийся, черный, невероятно огромный (не меньше лошади, показалось мне с перепугу), до того свирепый с виду, что у меня замерло сердце. Жуткое создание двигалось прямо на меня, роняя капли вязкой слюны из раскрытой зубастой пасти («В которую запросто поместится моя голова», неуместно отметила я).
Спокойно, медленно проговорил Леонард, обращаясь то ли ко мне, то ли к псу. Стоять, Бист.
Пес замер, как вкопанный.
Бист сопровождает меня всюду, объяснил Леонард. Он мой страж.
Бист смотрел на хозяина с тупой преданностью. Свет лампы отражался в его выпуклых недобрых глазах красноватым огнем.
Не бойтесь его, Анна. Бист не нападает, пока я не прикажу ему.
«А вы приказываете ему нападать, Леонард?» подумала я и смутилась своей мысли.
Идите за мной. Бист, ждать, приказал Леонард с одинаковой интонацией и мне, и собаке. И вышел.
Бист тяжело улегся на пол и водрузил большую морду на лапы. Я снова глянула на собаку: без отраженного света собачьи глаза стали пустыми и тусклыми. Я решила впредь не обращать внимания на это страшное животное. Бист же не набросится, пока Леонард не прикажет.
Миссис Пибоди рассказала вам о ваших обязанностях?
В общих чертах.
Леонард ступал совершенно бесшумно. На фоне света лампы, которую он держал перед собой, он почему-то казался очень высоким, едва не задевающим головой потолок. Все вокруг него тонуло в кромешной тьме.
Возможно, поначалу вы столкнетесь со сложностями. Колинне совсем обычный ребенок. Но, думаю, вы справитесь.
Я очень постараюсь, пообещала я. Поскольку в силу моих финансовых обстоятельств выбор между справиться и не справиться был равноценен выбору между жизнью и смертью, что еще мне оставалось, как ни стараться изо всех сил?
Мы достигли двери в конце коридора, Леонард толкнул ее и, поморщившись, закрыл ладонью лицо. Холл наполнял яркий свет.
Проделки Натали, с гримасой на лице пробормотал он и вышел на лестницу.
Я шагнула вслед за ним в просторный холл, на одну из двух дугообразных лестниц. Некоторые занавеси на больших окнах были раздвинуты, некоторые сорваны совсем и свалены на пол грудой пыльных бархатных тряпок. Леонард положил ладонь на перила, взглянул вниз, где хлопнула дверь, и начал медленно спускаться по ступеням. Лампа в его руке, чей желтый слабый свет не мог сравниться с чистым сильным светом дня, смотрелась нелепо.
Доброе утро, Натали, спокойно произнес он. Как это типично для тебя: растворять все окна не потому, что ты так любишь свет, а потому, что я так его ненавижу.
Натали остановилась у подножия лестницы и взглянула на него глазами, горящими испепеляющей ненавистью и одновременно холодными, как лед. Я не задумалась в тот момент о причинах такого их выражения. Натали Когда я увидела ее, даже ее имя приобрело волшебное, серебристо звенящее звучание. Натали. Она была как вспышка ослепительно яркого света. Несколько секунд я смотрела на нее, неподвижную, как статуя, забывшую обо всем, кроме своего гнева. Затем Натали ожила и без единого слова взбежала по лестнице, прыгая через три ступеньки. Приблизившись к Леонарду, она оскалила зубы, обнажая розовые десны, и по-кошачьи зашипела ему в лицо. Только секунда, и, едва не сбив меня с ног (сомневаюсь, что она вообще заметила мое существование), она исчезла в темном проеме.
День закончится, Натали! крикнул ей вслед Леонард. Это Натали, зачем-то прокомментировал он мне, уже с другой интонацией. Он выглядел невозмутимым, замкнутым. Поздно. С ее воспитанием ничего нельзя поделать.
Она самая красивая из всех, кого я видела, выдохнула я. Конечно, в нормальном состоянии я бы оставила свои мысли при себе, но в тот момент я была совершенно потрясена.
Леонард сжал губы и чуть заметно мотнул головой. Только тогда я догадалась, насколько он раздражен.
Пойдемте, едва успел он произнести, как раздался дикий крик. Я не сразу поняла, что это вопит ребенок. Колин, успел объяснить Леонард в короткую паузу, после чего крик возобновился, не выражающий ни боли, ни страхачувств, заставляющих детей плакать обычно. Только ожесточенность. На лбу Леонарда возникли морщины. Я подумала, что мистеру Леонарду, должно быть, непросто с его семьей.
Позже, Анна, сказал он резко. Не следует начинать сегодня, если он не в настроении. Пока привыкайте к дому. Я успокою Колина.
Он спустился с лестницы, ускоряясь, прошел к другой, ведущей в правое крыло, взбежал по ней и исчез за дверью (когда он распахнул дверь, я расслышала прерывистые всхлипывания).
Я вернулась в свою комнату, касаясь рукой стены, чтобы ориентироваться в темноте, и села на кровать. Так кричал ребенок? Что же это за ребенок? Я вздохнула.
За окном шумело море.
Я попыталась почитать книгу, которую привезла с собой, но не воспринимала слова, и даже иллюстрации, нравящиеся мне с детства, потеряли все свое очарование. В этих синих стенах мне было одиноко и холодно. Я люблю одиночество, оно друг для меня. Но когда вместе с ним приходят тревога и беспокойство, оно становится невыносимым. Конечно, я могла бы спуститься в кухню к миссис Пибоди, выпить чашку чая, но тогда мне придется отвечать на многочисленные вопросы. Миссис Пибоди неплохая женщина, но она любопытна и говорлива. Я еще не готова перебирать свое прошлое, не только говорить, но даже думать о нем, следовательно, мне лучше держаться от экономки подальше. Пока что мне следует освоиться в настоящем. Или, для начала, в доме.
Я зажгла свечу и вышла из комнаты.
Я прогулялась по темному дому, может быть, для того, чтобы успокоить себя, «привыкнуть», как сказал Леонард. Большинство комнат были заперты, остальные тоже не представляли собой ничего интересного (высокие шкафы с мутными от грязи застекленными дверцами, громоздкие кресла в чехлах). Меня немного смущало, что на эту прогулку мне никто не дал позволения, но черные щели приоткрытых дверей уже меньше тревожили меня, когда я убедилась, что за ними только пыльная мебель. На втором этаже левого крыла не жил никто, кроме меня, и я почувствовала себя изолированной от всего человеческого мира. Я решилась подняться на третий этаж, где обитали мистер Леонард, Уотерстоуны и Мария. Там пол был выстлан алым ковром и на стенах горели позолоченные светильники. Я заглянула в библиотеку, заставленную стеллажами с книгами, кажется, очень большую, но не вошла в нее, опасаясь, что встречу мистера Леонарда или еще кого-нибудь. Затем спустилась обратно по лестнице.
Как странно пах этот дом. Заброшенностью. Ненужностью. Нелюбовью. Я чувствовала, что тоска, тягучая и липкая, словно остывший сироп, разливается во мне. И откуда этот мертвенный холод в коридорах? Едва отгорело лето.
Все больше дом не нравился мне, мне хотелось выбраться из него.
Я спустилась по какой-то лестнице, толкнула какую-то дверь и вдруг очутилась в сказочной стране. Цветы были белые, лиловые и красные; зелень падала кудрявыми потоками или вскидывалась острыми стрелами. Это была оранжерея, но мне она действительно поначалу показалась сказочной страной. Сквозь стеклянные стены проникало много света, и я слегка прикрыла глаза, прежде чем, привыкнув, смогла широко раскрыть их. Всегда так радуешься свету, даже совсем ненадолго потеряв его
Цветы казались увядшими, хотя земля под ними была чуть влажной. «Как это удивительно, подумала я. Цветы, в этом зловещем доме». Я осторожно прикоснулась к чашечке цветка. Его лепестки были хрупкими и гладкими, будто из тонкого стекла.
Я знаю, о чем ты подумала, услышала я вдруг голос Натали. Цветы, здесь. Странно.
Я обернулась и увидела ту, что так поразила меня. Сейчас она не казалась такой высокомерной, лед растаял в ее глазах, и я столкнулась с ними взглядом своих, испуганных и изумленных. Должно быть, в своем непонятном восторге я выглядела совершенной дурочкой.
Это творение моей матери. Она каждый день проводила здесь по нескольку часов, ухаживая за цветами. У меня бы никогда не хватило терпения на подобное. Маме всегда было жаль, покидая дом, оставлять оранжерею садовнику. Но, конечно, наша семья не могла жить подолгу в столь изолированном местеизлишний покой превращается в тоску. Восемь лет назад все здесь погибло и оставалось мертвым не один год. Оранжерея превратилась в стеклянный склеп. Я не могла приходить сюда, мне было невыносимо все это видеть, Натали говорила очень спокойно, почти умиротворенно, хотя ее рассказ вызвал у меня тревогу. Потом я попросила Грэма Джоба восстановить оранжерею. Чтобы посадить новые цветы, он вырвал сухие стебли из земли и сжег их. Дым поднялся высоко. Леонард сказал, что это напоминает ему погребальный обряд. Цветы и сейчас погибают частоникакой уход не способен спасти их в этом отравленном воздухе, но Грэм Джоб теперь не сжигает их, а зарывает в землю. Потому что, как он сказал, мертвых сжигают язычники, а он христианин.
Натали закрыла глаза и снова медленно раскрыла их. Смутно чувствуя, что она пытается произвести на меня впечатление, я окончательно растерялась и ничего не говорила. Натали тоже молчала, хмуро рассматривая увядшие цветы и изображая задумчивую отстраненность, но стоило мне посмотреть на нее, она так и впивалась в меня взглядом.
Это очень грустнобыть цветком, неожиданно сказала она. Все время на одном месте. Всю жизнь. Это настоящий кошмар. Пошли, она схватила меня за руку и потащила через оранжерею.
Натали была высокой, выше меня на целую голову. Ее длинные каштановые волосы были затянуты в хвост, и, несмотря на помятую, и даже грязную, одежду, прическа была гладкая, ни одной торчащей пряди.
Мы вышли через стеклянные двери, и холодный ветер сразу набросился на нас. Он нес в себе терпкий запах моря, темным полотном протянувшегося впереди.
Как тебя зовут?
Анна, ответила я. Анна Сноу.
Твоя фамилия такая же холодная, как твои пальцы, Натали все еще удерживала мою руку в своей, но смотрела не на меня, а на море. Я хочу ближе к воде.
Мы спустились по крутому каменистому склону и оказались у самой кромки воды. Очередная волна смочила песок и камни у наших ног.
Хищное, пробормотала Натали, отступая на шаг, чтобы ей не намочило туфли. И улыбнуласьбесстрастно, жестоко. Клычки, левый и правый, у нее были очень острые и чуть длиннее нормального, и поэтому ее улыбка походила на оскал обороняющейся кошки. Она вытащила из кармана смятую пачку, выудила сигарету, сунула ее в рот, чиркнула спичкой и сладострастно вдохнула дым, прикрыв глаза. Я подумала, что никогда не ощущала одиночества большего, чем исходившее от нее.
Натали немного прошла вдоль воды, вяло перебирая ногами и выдыхая прозрачный серый дым, тут же уносимый ветром. Затем обернулась и спросила, всматриваясь в мое лицо с невероятной жадностью:
Как там, снаружи? Что там?
Я не сразу смогла ответить ей. Мне представились комнаты нашего с папой дома, который теперь не был нашим, но кроме них ничего не вспоминалось. «Но ведь выходила же я когда-нибудь на прогулку?» с отчаяньем подумала я.
Дома, деревья, улицы. Машины, которых становится все большемне они не нравятся, неуклюже ответила я, краснея от стыда. Мне больше по душе лошади. С ними как-то поспокойнее, да?
Натали медленно пропустила дым через ноздри.
Дура, резко выпалила она. Зачем ты приехала сюда? Это худшее, что могло с тобой случиться. Или почти худшее, и она снова зашагала по мокрым камням.
Почему-то ее грубость нисколько не обидела меня.
У меня не было выбора, пробормотала я, спеша за Натали с риском поскользнуться. Никогда не угадаешь, где тебе будет лучше, где хуже.
Натали фыркнула.
Не говори мне об отсутствии выбора. И следовало бы подумать, прежде чем прыгать в кроличью нору, она в последний раз глубоко затянулась и бросила сигарету, которую сразу подхватила волна. Слушай. Я не пугаю, я предупреждаю тебя. Ты не представляешь, где ты оказалась, к каким последствиям здесь может привести даже простая неосторожность. И тем более любопытство. Грэм Джоб старательно ничего не замечает. Пибоди глупая курица, что ей на пользу в данной обстановке. Советую тебе перенять стратегию первого, это лучше, чем изображать вторую. Леонардсволочь. Всегда помни об этом и никогда не произноси этого вслух. Особенно в доме. Что слышит дом, то слышит Леонард. Это его владения. А вот оранжереянаша территория. И берег моря тожено только до заката. Никогда не приходи сюда с наступлением темноты. Ты поняла?
Я ничего не поняла, но ответила, что да.
Уотерстоуны любят устраивать мелкие подлости, пока не получат позволение совершать крупные. Держись от них подальше, особенно от младшего. Если он позоветне иди. Не хлопай наивно глазами. Ты не знаешь, какое он дерьмо собачье.
Впервые при мне так грубо отзывались о людях. У папы иногда вырывались ругательства, но ни к кому конкретно они не относились.
А Мария? поинтересовалась я.
Натали сплюнула в отступающую волну.
Просто тупая шлюха. Леонарду должно быть стыдно за такое преступление против хорошего вкуса, категорично заявила она.
Внезапно я поняла, что улыбаюсь. Я была шокирована тем, что сказала Натали. И все же в ее непосредственной манере излагать свои мысли было что-то привлекательное, новое для меня.
Усмехнувшись, Натали посмотрела мне прямо в глаза.
Ты сообразительнее, чем кажешься, ее холодные пальцы обвили мое запястье и слегка сжали, отправив заряд молнии. Гнусное маленькое чудовище будет изводить тебя. Подумай, как справиться с ним.
Я даже не сразу поняла, о ком она. У нее были огромные, очень красивые глаза. Светло-серые, серебристого оттенка, не водянисто-мутные, как у Леонарда. С изогнутыми стрелками длинных ресниц. Когда я смотрела в эти глаза, они меня завораживали, все мысли пропадали. Если бы Натали сейчас приказала мне броситься в холодную морскую воду, я бы безропотно ее послушалась.
Тебе лучше возвращаться, Натали с сожалением отпустила мою руку, и я почувствовала, как рвутся тонкие нити, протянувшиеся между нами. Он заметит, что ты разговаривала со мной долго, пусть и не сможет прознать, о чем, она глумливо оскалилась, показав свои острые зубки. Ему здорово не понравился свет в холле?
Я вспомнила исказившееся лицо Леонарда. Но оно выражало не столько гнев, сколько боль.
Пожалуй, неуверенно ответила я.
Он ничтожен. До чего довел себя. Ладно. Иди.
Я прошла десять шагов и, обернувшись, сказала:
Ты такая странная, Натали.
Я не странная, возразила Натали. Ее глаза сияли. Я бешеная!
И рассмеялась.
Я пошла к дому в полном смятении чувств. Колина в тот день я так и не увидела (это не нормальный ребенок; нормальные так не орут).
Позже я еще раз спускалась в оранжерею в надежде снова встретить там Натали, хотя и понимала, что хорошего понемножку. Цветы еще больше поникли, некоторые совсем лежали на земле.
Время тянулось невыносимо медленно. Небо заволокло тучами, и в моей комнате потемнело. Я не зажгла лампу и лежала на кровати, свернувшись клубочком. Больше всего мне хотелось, чтобы пришла Натали, и, компенсируя ее отсутствие, я проигрывала в своем воображении диалог с ней. Мне хотелось бы ей понравиться
Но небо за окном мрачнело и вскоре стало совсем черным, и Натали, конечно, не пришла. Наверное, она даже не знала, где я, ведь дом такой огромный. Много больше, чем нужно этой горстке людей. Все же немного утешало, что она есть где-то, что я еще увижу ее, и не единожды.