«К чёрту мобильник!»
Это было слишком. Я добежал до машины так быстро, как, наверное, никогда ещё не бегал. Вдавил газ в пол и прямо через тротуар вылетел на проезжую часть. Ни машин, ни прохожих, половина фонарей не горела, я другие еле светили!
«Да что за?! Что происходит?!»
Пока я ехал к дому, внутри всё нарастало чувство паники и, бросая машину прямо возле подъезда, я чуть не плакал, как ребёнок, проснувшийся от кошмара. Только я всё никак не мог проснуться.
Я вбежал в подъезд и стал лихорадочно нажимать кнопку лифта. Ни звука, ни движения. Я побежал к лестнице, чувствуя за спиной чьё-то присутствие. Рванул вверх по лестнице и только добежав до своего тринадцатого этажа, остановился перевести дух. Когда меня отпустило, я подошёл к перилам и посмотрел вниз. Этажа до девятого свет на лестнице погас. Я замер, я точно помнил, что, пока бежал, с лампами всё было в порядке! Тут я услышал шаги, издевательски неспешные:
Шаг. Шаг. Шаг. И гаснет свет на десятом!
Шаг. Шаг. Шаг. Тьма поднимается на одиннадцатый.
Шаг. Шаг. Когда он появился площадкой ниже, я уже дрожал, как осиновый лист. Незнакомец поднял голову и медленно стянул шарф с лица. Боже, это было МОЁ ЛИЦО! Но Меня чуть не стошнило. Губы растянуты в безумной улыбке, от уха до уха так, что нижняя лопнула посередине, и струйка крови пересекла подбородок! Зубы больше похожи на клыки зверя: неровные, снежно-белые, острые! Кожа, синевато-белая, ещё и была изуродована несколькими то ли шрамами, то ли (ТРЕЩИНАМИ!) И глаза. Всё безумие мира в этих глазах!
Шаг. Тьма у самых ног.
Я завыл, как раненый зверь и рванулся к двери своей квартиры. Когда я, трясущимися руками, наконец провернул ключ в замке, половина коридора уже погрузилась в темноту. Ввалившись на пол прихожей, я лихорадочно запирал все замки, двигал к двери тумбочку, и уже накинул цепочку, когда меня заморозил звук, раздавшийся из-за спины:
Хи. Хи-хи-хи.
Я обернулся. ОН стоял в гостиной, и, скрывая детали окружения, вокруг него плавали тени, будто кто-то неспешно размешивал в воде чёрную краску.
КТО ТЫ?! КТО?! КТООООО?! в итоге, я сорвался на булькающий визг и стал шарить руками вокруг, в поисках Не знаю, чего-нибудь.
Яяяяяяя? голос был так же отвратителен, как гримаса твари. Он изобиловал шипящими, словно у человека была повреждена гортань. Яэто ты. Я даже больше ты, чем ты сам! Ха, ха, хахахахахахххахахх!!!!
Наконец, мне под руку подвернулся нож. Мой, тяжёлый, походный, и как я забыл, что он всегда лежал на тумбочке?
Я обернулся и почувствовал, как меня заполняет злость, ненависть к этой убогой карикатуре, мгновенно вытеснившая страх и ужас! Я сам будто сходил с ума, но Теперь мы были на равных.
Неожиданно я ощутил, что мои губы тоже распахнулись раной бешеной улыбки. Тварь резко заткнулась, и теперь уже я говорил, с трудом сдерживая булькающий в груди смех:
Ты? Ты?! ТЫ?! Ничтожество! я сделал шаг вперёд, и урод дёрнулся, но будто прирос к месту.
Я существую! Яреальность! нож по самую рукоять вошёл в прикрытый чёрной тканью тощий живот, и руки обожгло едко пахнущей кровью. Тварь дёргалась, будто на электрическом стуле, а я вбивал в неё клинок, с каждым ударом выкрикивая:
Я истина! Я правда! Я настоящий! Я, НЕ ТЫ!
Я! Удар.
Я! Удар.
ТОЛЬКО Я! Удар.
Жуткий манекен упал, но я бросился на него сверху и подняв над головой нож, опустил его. И ещё! Ещё! ЕЩЁ!!! С каждым ударом в голове будто разбивались обманные зеркальные стены, открывая двери памяти! Шпиль! Свора! Озарённые, Хорь, Баута! Звонарь! Лиса! Я завыл от ярости и тоски! Лиса! ЛИСА!
Наконец эта тварь перестала дёргаться и только легко подрагивала, словно пойманная бабочка. Я чувствовал, как из лопнувшей от крика нижней губы течёт по подбородку кровь. Опустил дико саднящие глаза и вперился взглядом в своё лицо. Чистое. Человеческое.
Я же говорилпрохрипел я, закрывая серые глаза.
Я лежал на кирпичах той же комнаты. Рядом несмело горел упавший и чудом не разбившийся фонарь. В руках я сжимал измочаленный обломок одного из своих стеклянных ножей, а осколки, звёздами мерцали на тёмном камне пола, кроме тех, что глубоко погрузились в мои кровоточащие руки.
Я Настоящий! прохрипел я и почувствовал, как сознание меркнет.
Правую ладонь приятно холодило. В отличие от левой, в которой упорно пульсировала боль многочисленных порезов. Мне не хотелось просыпаться, не хотелось вновь оказаться в Городе. Но Лиса. Она ждёт. Я обещал.
С трудом, опираясь на иссечённые ладони, я встал и подобрал фонарь. Осколки хищно хрустнули под сапогами. Лампа уже еле чадила, так что пришлось поискать в мешке флягу с маслом. Это радовало, хотя я и не хотел себе в этом признаться. Ведь любая задержка давала возможность не идти вперёд прямо сейчас.
«Что ещё я увижу?»: я размышлял, стараясь не поддаваться панике, пока перевязывал дрожащие ладони кусками мешковины, проверял содержимое мешка и, в общем, всячески тянул время. Серафим сказалздесь реально то, что у тебя в голове. А в моей, в последнее время, творилось такое, что я не знал, чего ожидать. Оправдывать задержку уже было нечем и, подняв фонарь повыше, пошёл вперёд.
Свет и тени плясали на стенах справа и слева. Манили. Шептали. Я шёл долго, и их танец стал казаться песней. Тягучей, заунывной и загадочной. Она погружала сознание в густой транс и от этого становилось немного легче. Исчезли мысли, кроме одной, что нужно идти вперёд, что цель близко. Впереди я увидел неверный, красноватый отсвет и ускорил шаги. Всё, что угодно, кроме этого бесконечного коридора, пожалуйста!
Кот? Кот, это ты?
Я встал, как вкопаный. Не от того, что окликнувший меня голос был страшен, нет. Напротив, в нём было что-то знакомое и успокаивающее. От того, как я его слышал. Он шёл из-за моего правого плеча, но словно звучал прямо в сознании, минуя уши. Нужно было повернуться, но я не решался. Боялся, что надежда окажется ложной.
И правда ты. Котяра, *ля. Дерьмово же ты выглядишь!
И я повернулся.
В узком боковом проходе, искусно скрытом выступающим участком стены, в неровных отсветах пламени замер Улыбака. Каким я его помнил. Ёжик светлых волос, мешковинная рубаха, зелёные глаза. И улыбка. Эта вечная, бешеная улыбка, никогда не сходящая с лица.
Вожак. Но Ты мёртв!
Он засмеялся. Всё так же знакомо, заразительно. По долговязому телу, пока его сотрясал смех, пошла рябь, как на тех картинках, которые меняются, стоит их наклонить на свету. Залитая кровью рубашка. Язык, непристойно болтающийся во влажной ране на месте нижней челюсти. Боль, плещущаяся в глазах. Миг, и он уже прежний. Улыбака отсмеялся, но продолжал похлопывать себя по колену, будто услышал лучшую шутку всех времён:
Ах, Котяра, Котяра! Как же я рад тебя видеть. Мёртв Ну да. А ты, по-твоему, жив что ли?
Да. Я Да! Я жив! я старался смотреть немного вбок, меня начинало мутить от постоянно меняющейся картинки, на которой мой друг то превращался в истерзанный труп, то обратно.
Хх-ха. зелёные глаза стали серьёзными, но он продолжал улыбаться. Разумеется. Все мы давно мертвецы, разве ты ещё не понял? ХотяОн на секунду задумался. Ты ещё побарахтаешься, да.
Идём со мной! он отвернулся, снова «поплыв». Я покажу тебе путь. Да и остальные Будут рады.
И он пошёл назад, во тьму. Внутри всё кричало об обмане и опасности, о том, что нужно бежать от него, как можно быстрее и дальше. Но ноги уже несли меня за другом. Это же Улыбака, чёрт подери! Он же никогда меня не подводил
Тьма узкого коридора давила. Свет фонаря сопротивлялся ей, как мог, но вскоре уже освещал только мою фигуру и спину идущего впереди вожака. На секунду, когда сознание слегка прояснилось, у меня хватило сил оглянуться, только чтобы взгляд упёрся в преграждавший путь равнодушный камень. Надо было запаниковать, но мне наоборот стало легче. Если есть только один путь, значит и нервничать не стоит, да? Тем временем впереди, резко выделяясь в темноте, замерцали тёплые, гостеприимные отсветы пламени. Миновав плавный изгиб коридора, мы остановились перед хлипкой, сколоченной из досок дверью. Сквозь неё и пробивался свет.
Улыбака, я Мне так много Нужно тебе сказать. горло сдавило. Я с удивлением отметил, что к глазам подступают слёзы. Я пытался выдавить сквозь зубы давно зревшие внутри слова. Как мне жаль. Как мне паршиво. Как я, оказывается, скучал. Но не выходило.
Вожак повернулся, и изменения его внешности меня уже не шокировали. Тёплая, даже сквозь куртку, живая ладонь опустилась мне на плечо:
Да ладно, Кошак, какие обиды! Мы ж семья, да?
Д-да. Семья.
Так пойдём. Там всё скажешь, что хочешь. У нас есть время. Всё время мира
Он толкнул дверь и ввалился внутрь с безумно-весёлым криком:
Народ! Вы, бл*, не поверите, кого я привёл!
Они все были там. В центральной пещере на листе металла горел костёр, вокруг которого собрались Рейдеры. Несколько человек оглянулись, и я узнал лица. Мумия, как обычно, с невозмутимым выражением лица кивнул, по нему пробежала рябь, превратившая правую часть черепа в месиво. Но уцелевший левый глаз, который я когда-то (так давно!) закрыл, светился радостью и узнаванием. Рядом с молчуном вытянулось на животе окровавленное, изломанное тело. Петля. Она повернулась и превратилась в себя прежнюю. Симпатичную, высокую женщину со смелым взглядом. И незабываемым скрипучим голосом:
Чтоб меня! Кот
Тут они все вскочили на ноги. Все. Прибой, которого я добил своими руками. Суслик, которого оставил, чтобы выиграть время. Пустельга, чьё тело так и осталось в Шпиле, обглоданное алчными Тенями. Крыс, который учил меня, как выжить, так давно, бесконечно довно. Хряк, которого я возненавидел и бросил на смерть. И остальные. Все они были здесь. Все вскочили на ноги и стали дико отплясывать в кругу света от костра, размахивая бутылками и что-то победно крича. Улыбака шагнул вперёд, в широкую полосу темноты, которая отделяла костёр от входа и без задержки появился в кругу танцующих. Пустельга тут же схватила его за руки, и они закружились.
Я сделал шаг к костру, но, оказавшись в темноте, посмотрел вниз. У узком кругу света от фонаря, под моими ногами был серый кирпич. Я остановился и посмотрел на друзей, на семью, которые, наконец прервав безумный танец, замерли на красноватом каменном полу пещеры и ожидающе смотрели на меня.
Нет. прошептал я. Повеяло сквозняком. Их взгляды (тех, кто в этот момент выглядел «целым») стали тяжёлыми, угрожающими. А я не чувствовал страха. Только тоску. Грусть. И вину. Такую, что хотелось плакать. Нет, вы не здесь. Как бы мне этого не хотелось.
Разве это важно, Кот? Улыбака протянул ко мне искорёженную руку. Для тебя мы есть. А мир Мир может катиться к чёрту. Останься с нами. Останься с семьёй.
Я хотел бы. голос всё-таки сорвался. Ты не представляешь, как бы я хотел! Но вы мертвы! Слышишь меня?! Мертвы!
Тем более, друг. Суслик нервно пригладил патлы. Тем более, ты должен остаться. Ты нам должен. Ведь это ты нас убил.
Круг, освещённый фонарём, будто стал ещё уже. Темнота наплывала, подталкиваемая глухими голосами, стараясь поглотить меня, затопить, пропустить через себя и выплюнуть к костру, у которого грелись мертвецы.
Ты! Ты! Ты! Ты..! повторяли они раз за разом.
Нет! Хватит! они разом замолчали, когда я закричал, будто выключили звук. Из глаз под маской всё-таки брызнули слёзы. Мне жаль! Так жаль, правда! Я хотел спасти вас! Но не смог Но я отомщу, обещаю! Слышите?!
Они молча и осуждающе смотрели на меня, не делая попыток приблизиться. Только улыбались, злорадно, предвкушающе. Как-то плотоядно. А я переводил взгляд с одного на другого, стараясь выжечь в памяти их лица. Я только сейчас понял, что стал забывать их
Простите. И прощайте.
Друзья молчали, стоя в тёплом свете костра. А я оставался во тьме. Опустив глаза, чтобы видеть реальный пол под ногами, я отвернулся. Маленькие пальчики на её изящных ножках были поджаты, как от холода. Рыдая уже навзрыд, я поднял глаза. Передо мной стояла Лиса. И столько нежности было в её взгляде. Когда она протянула руку, картинка в очередной раз смазалась, и я увидел грубо зашитый глаз, синяки и порезы на теле. Несколько пальцев отсутствовало, а нога, перевязанная какими-то грязными тряпками, была искривлена. Меня замутило, и я опустился на колени в трепещущий флер слабого света своей лампы. Пытался утереть слёзы свободной рукой, но пальцы бессильно скользили по гладкому фарфору.
Милый. она протянула руку и, когда коснулась моей щеки, стала прежней. Моей рыженькой бестией. Милый, я так тобой горжусь. Ты обещал прийти и вот ты здесь!
Она опустилась на колени и обняла меня. Я чувствовал! Её тепло, пьянящий аромат волос и тела, дрожащие плечи. Свободной рукой я обхватил её и прижал к себе, сильно, как только мог. Уткнулся лбом в знакомое, такое родное плечо и на несколько минут позволил себе забыть обо всём, наслаждаясь близостью. Её запахом, тем, как её тяжёлая грудь упиралась в мою, как маленькие ладони гладили мою спину. И плакал. От облегчения, счастья И боли. Ведь я всё-таки должен был идти.
Ну хватит, любимый. Раздавишь. её смех был всё такой же. Манящий и родной. Я поднял глаза и вгляделся в любимое лицо, жадно запоминая каждую чёрточку. Хотел сказать, что скоро приду за ней, но язык не слушался. В её глазах была чёрная бездна, и я начал тонуть, захлёбываться. Мысли утекали, страх булькнул и пропал, когда она снова погладила меня по щеке и заговорила:
Ты не уйдёшь, правда ведь? Мы наконец будем вместе, все, навсегда. ОСТАНЬСЯ СО МНОЙ!
Её голос взревел, превращаясь в рык. Я хотел отшатнуться в ужасе Но только почувствовал, как кивнул. Она улыбнулась изорванными губами и дунула. Фонарь погас. Вокруг была тьма. И голоса.
Было тепло. Опьянение уже разлилось по телу и меня немного повело. (Оглянись же! Тьма сужается!) Любимая подпёрла меня плечом и легко, необидно засмеялась, так, что слышать мог только я. Прибой пьяным голосом что-то доказывал Суслику (Подождите Они же мертвы. Я видел), напротив, по ту сторону костра, забыв обо всём, взахлёб целовались Улыбака с Пустельгой. Мумия с несвойственной ему робостью, украдкой посматривал на Петлю, молча прикладывающуюся к бутылке (давай уже, парень. Сколько можно тянуть?). Мы пили, ели и радовались. Что за повод-то? (Что-то не так! Я не помню!). Хорошо! Ни Звона, ни проблем, ни Города. Хорошо быть с семьёй (Посмотри на них! Они все мертвецы! Это обман! Обман!). Лиса пьяно засмеялась и, щекотя мне ухо язычком, принялась нашёптывать на ухо такое, что я ощутил резкую потребность отволочь маленькую заразу в нашу пещеру и как следует наказать. Я повернулся к ней, стараясь многообещающим взглядом выразить всё, что её ждёт и опять утонул в её голодных (ЭТО НЕ ОНА!) глазах. Нашёл губами её сладкие губы и, в момент, когда наши языки сплелись, совсем потерял голову. Она, тяжело дыша, отстранилась, взяла меня за руку, начала вставать
Весело тут у вас! Не против, если я присоединюсь?!
Мимо стремительно мелькнула сухопарая, похожая на паука фигура. Мелькнула жуткая белая маска, когда незнакомец взмахнул рукой и бросил что-то в костёр. Пламя взревело и рванулось к потолку, приобретя ядовитый, изумрудно-зелёный цвет. Тени удлинились, контраст резанул по глазам, тем не менее, прибывший, будто поглощая свет, оставался пятном жуткой, неестественной темноты. Не смотря на обезумевший огонь, мне вдруг стало холодно. Звонарь опустился на корточки, похлопал меня по щеке и издевательски, будто разговаривал с неразумным ребёнком, протянул:
Развлекаешься, радость моя? Хватит! У тебя есть дело, если помнишь. Линзы жуткой маски полыхнули, и на меня нахлынули страх и дурнота. Меня трясло, знобило, желудок бунтовал, но я всё-таки смог прошептать, не в силах оторвать взгляд от мерзких буркал:
Нет. Неееет, оставь меня
Уверен, ха? он вскочил и, фиглярствуя, присел в реверансе, отставив в сторону руку с тростью. Огляделся бы сначала. Я тут твой лучший друг!
Я взглянул вокруг и задрожал. Замерев в зелёном свете, будто их парализовало, вокруг сидели и стояли несуразные, будто вылепленные из пластилина, жуткие пародии на людей. Голые, рыхлые тела с отсутствующими половыми признаками. Лица: карикатурно обозначенный нос, глазакак тёмные круглые стёкла, и затянутые вязкой, булькающей, похожей на герметик массой рты, из которых доносилось рассерженное шипение. И одно из этих существ держало меня за руку комом плоти, отдалённо напоминающим человеческую ладонь! Я заорал, злоба внутри, будто проснувшись, всколыхнулась и затопила сознание! Всё вокруг: костёр, пещера, «люди», начало рассыпаться мелкой, повисающей в воздухе пылью, по мере того, как мой крик набирал силу, хлеща вокруг. Даже Звонарь сделал шаг назад, придерживая заплескавшийся на психическом ветру плащ. Под рассыпающимся наваждением начал обнажаться знакомый кирпичный коридор, но я не замолкал, пока последние следы наваждения не рассеялись. В конце, словно издеваясь, с моей руки лениво осыпалась мерзкая клешня.