Дверь в подвал распахнулась, и Христос снова вернулся на крест, словно никогда и не освобождался от гвоздей.
Маршалл смотрел на ноги, спускавшиеся по ступеням. Его тело вновь напряглось.
Нет.
Пожалуйста, я не готов.
Кровь залила глаза и засохла, различить что-либо было трудно, но чем больше он смотрел на приближающуюся к нему тень, тем меньше она походила на Напье. Слишком маленькая и быстрая. Он ожидал услышать фальшивое пение
(как страшно признатьвремя стерло мой Эндсвилль)
однако оно так и не зазвучало. Только грохот ботинок по цементу и неровное дыхание.
(в самом сердце США)
Тень встала там, где стоял Христос, и склонилась к Маршаллу. Протянула руку
(пусть шар-баба танцует со мной)
к его лицу.
(этот город мне больше не дом)
Маршалл вздрогнул, почувствовав, как горячая тряпка коснулась его глазниц. Вода струилась по коже, обжигая раны на месте срезанных сосков. Маршалл высунул язык, чтобы слизнуть воду с лица, как собака.
Боже, что они сделали со мной?
С ним обращались ласково. Маршалл не мог ничего поделать: он расслабился в чужих руках, словно в объятиях Клэр.
Тяжелый день, милый?говорила она.
Ты не представляешь.
Иди в кровать.
Звучит как приказ.
Хочешь почувствовать прикосновение волшебных пальчиков?
О да, очень. Куджо.
Ее пальцы легонько касались его лица, пробегали по волосам, гладили живот, если он чувствовал себя плохо. Это помогало. Всегда.
Маршалл потянулся к чужой руке, колючки венца врезались в его плоть.
Волшебные пальцы,простонал он.
Хотелось плакать, но было слишком больно.
Спасибо.
Тряпка стерла кровь, и расплывчатая фигура обрела форму. Маршалл увидел тонкие черты лица, челку, падающую на глаза подростка, и наушникиодин был в ухе, другой болтался на шее. Шлепанцы скрипели по залитому кровью и дерьмом полу. Глаза мальчика покраснели и опухли. От него несло алкоголем и гнилью.
Сэм Напье наклонился ближе, вытянув шею, и в первый раз заговорил с Маршаллом. Робкий голос соответствовал хрупкому виду мальчика.
Не за что, папа.
Часть пятая.Эндсвилль.
Глава 53
Маршалл был привязан к креслу, только это оказалось не просто кресло, а его креслопродолжение его конечностей. Веревки вросли в кожу Маршалла, обмотались вокруг ржавого металлического каркаса, обняв его крепче любовницы. Боль была честной, вероломной и преднамеренной, мозг разлетелся на осколки. Это кресло теперь заменяло Маршаллу Дикинсу семью.
Хотя и недолго.
Не за что, папа.
Я я не он, малыш. Сэм. Посмотри на меня. Я не он.
Зови меня Ной.
Н-нет.
Все хорошо, папа. Ш-ш. Все хорошо.
Подросток подверг Маршалла унижениюпомыл его. Стер с тела кровь и дерьмо у него между ногами, и все это время рассказывал, как Мужчина без конца говорил ему о Другом Сыне:
Я знаю, что случилось с Ноем. Думаю, он хотел меня напугать. Но теперь все в порядке. Я вернулся.
Тряпки быстро сделались черными, коричневыми и вонючими, но вода оставалась теплой. Пусть он и сгорал от стыда, но чувствовать себя чистым было приятно: засохшее дерьмо вызывало зуд, хотя запах напрягал Маршалла не так сильно, как он ожидал. Мальчик промокнул раны, но кровь продолжала сочиться.
Я знаю, что случилось с Ноем.
Слова постепенно обретали смысл.
Я знаю. Другой Сын.
Думаю, он хотел меня напугать.
Я знаю.
Рану в боку, пока Маршалл сидел в беспамятстве, залатал сам Напье. Ублюдок использовал промышленный степлер. Боль при пробуждении удивила и испугала Маршалла. Мужчина гадал, что еще с ним сделали, пока он был в отключке. Какие новые раны ему предстоит обнаружить? Он не хотел знать. На его грудной клетке расплывался огромный синяк, черный вокруг скоб и темно-зеленый по краям. Ной
(Это Сэм, бога ради! Сэм! СЭМ!)
снял с него венец из колючей проволоки, оставив на лбу кольцо содранной кожи. Неглубокие порезы адски ныли, будто сквозняк, врывающийся вниз, раздувал боль, как тлеющие в камине угли.
Но больше всего мучений приносило кресло. Оно превратило его спину во что-то жесткое и нечеловеческое. Оно меня деформирует. Боль, как и само кресло, стала с ним единым целым. Он больше не помнил, каково этожить без нее.
Убирая подвал, мальчик сказал:
Ты сидишь на мамином стульчаке. Она не против.
Сэм срезал с Маршалла испачканные трусы и обмотал вокруг его торса простыню. Маршалла мыли методично и заботливо. Сперва он пытался сопротивляться, но смирился под действием теплой воды. Оставалось только сидеть и смотреть, качая головой. Умолять, чтобы все это кончилось.
Завершив уборку, Сэм собрал грязные тряпки и поднялся по лестнице, оставив Маршалла чистым снаружи, но испачканным внутри грязью унижения. Это было хуже всего.
Маршалл отключался и снова приходил в себя.
Иногда он оказывался в Джеймсбридже, иногда падал во тьму. Маршалл не знал, что лучше. Однажды он очнулся и увидел на цементном полу своего старого колли, полумертвого. Тело пса оказалось изломано, шершавый розовый язык, который любил лизать родные лица и выпрашивать угощение, свисал из открытой пасти.
Инди скулил. Болезненный, прощальный звук.
Мне так жаль, мальчик,сказал Маршалл.
Кровь собралась в лужу у лап пса, его глаза затуманились, словно бусинки плюшевого медведя. Маршалл моргнул и увидел на полу мозги и осколки зубов. Пуля снесла Инди полморды.
Папа, а Инди когда-нибудь вернется?спросил Маршалл пустую комнату.
(Он теперь там, где все хорошие псы. Оттуда нет возврата. Мне очень жаль.)
В тишине вонючего подвала Маршалл слышал, как подтекает кран. Кап, кап, кап. Стало сложно отличать реальные звуки от вымышленных. Не было ли иллюзией прерывистое дыхание Маршалла? Существовал ли он, привязанный к креслу, пачкающий кровью пол? Он полагал, что да. Маршалл не думал, что мертвецов пугают кошмары или мучит предательство. Насколько ему было известно, это он должен преследовать живых, гремя цепями. Нет, очевидно, он не умер. Вся эта ситуация казалась кратким конспектом жизнинепрерывной мукой.
Напье и Клэр в Сиэтле. Это откровение было зверством другого рода.
Целуются. Трахаются. Просят прохожего сфотографировать их на фоне Спейс-Нидл.
Этот сумасшедший стал архитектором семьи Маршалла. Заложил прогнивший фундамент. Казалось, чужак жил в стенах их сиднейского дома годами, пил их воду, справлял нужду в их туалете, укладывал их сына спать и залезал к ним под одеяло. Маршалл гадал, не это ли чувствовали жертвы изнасилования.
Медвежонок, как ты могла?
Растил ли он чужого ребенка, или Напье блефовал? Маршалл хотел верить в последнее, но знал правду. Чувствовал. Несмотря на это, он не винил бывшую жену. Пока нет. Однаждывозможно, но не сейчас.
Волшебные пальцы.
Он представил их у себя на коже описывающими осторожные восьмерки вокруг его ран. Волна боли чуть отступила, обнажив обломки клятв и вопросы без ответов.
Как ты могла так поступить, медвежонок?
Почему я еще здесь?
***
Наладить жизнь после самоубийства Ноя было трудно, но Маршалл всегда думал, что Клэр хотела сохранить отношения. Она держала его за руку у психоаналитика и говорила: «Все будет хорошо, Марс». Чем больше он об этом думал, тем сильнее убеждался: это тоже была ложь.
Тень сомнения промелькнула у нее на лице, когда он сделал ей предложение. Но в день свадьбы она была счастлива. Маршалл чувствовал: она в них верит. Пусть иногда ее терзала вина и Клэр опускала глаза и становилась холодной, она справлялась. Всегда.
Она любила меня. Я знаю. Мы оба любили Ноя, даже когда злились на него за то, что он ломал вещи, сводил нас с ума. Пожалуй, мы любили его слишком сильно. Не видели леса за деревьями.
Наш мальчик убил себя, а мы не смогли предвидеть его смерть.
Я это заслужил.
Это кресло.
Я тебя ненавижу,сказал Маршалл в затхлый воздух подвала. Он не знал, кому именно адресовал эти слова. Напье? Сэму? Себе самому? Единственное, в чем он был уверен,они не предназначались его бывшей. Он не мог ее презирать, как того хотел Напье, даже если Маршалл старался. Он не будет кричать об этом.
Я не могу ее ненавидеть, потому что скоро умру.
Может, я как тот старик, которого все приводят в пример,на смертном одре, с руками, опутанными проводами, и торчащими из носа трубками. Его окружили дети и друзьявсе, на кого он плевал, все, кого он мучил, пока был здоров и мог презирать. Он видит их лицакомната забита людьмии просит у них прощения, у каждого. Они улыбаются и киваюттолько ради его успокоения, но он этого не понимает. Слишком сильно его накачали обезболивающим. Как бы то ни было, он примиряется и умирает, твердо зная, что сделал в жизни, а что нет.
Умирает без гнева и обид, причиной которых сам часто бывал.
Маршалл вспоминал прежнюю жизнь. Клэр уходила на работу, целуя его в губы у самой двери. С течением лет ласки стали редкостью, но его удивляли внезапные проявления страсти.
«Это ее вина»,сказал гадкий внутренний голос.
Нет. Я так не думаю. Но даже если это правда, я ее простил.
Ведь я здесь за этим? Для Прощения?
Чтобы простить ее?
Черно-белая запись с камер наблюдения. Самоубийство Ноя. Мальчик так уверенно вскарабкался на перила. Странный клоун протянул вслед ему руку. Резкий монтажный переход. Клэр на похоронах в Джеймсбридже, окруженная друзьями и родственникамиу всех круги под глазами.
Глубоко в душе Маршалл знал, что Клэр винила себя за смерть сына, и в самых темных уголках своего существа тоже ее винил. Она не должна была выпускать их сына из виду. Не должна была писать Напье. Не должна была лгать мужу.
Маршалл ненавидел себя за эти мысли. Они загнали его в порочный круг.
Неудивительно, что она меня бросила. Я понятия не имел, что можно так страдать. Честно говоря, Клэр справлялась куда лучше меня. Возможно, даже начала новую жизнь.
Маршалл повесил голову. Слезы капали на подбородок.
Он не слышал шороха.
Я прощаю тебя, Клэр. Пожалуйста, прости меня и ты.
Обжигающая боль пронзила его левую ногу, вырвав у него крик, такой громкий, что в горле что-то лопнуло. Глаза полезли на лоб. Крысакомок спутанного меха с фут величинойвцепилась ему в большой палец. Длинный хвост мотался туда-сюда, и рябь пошла по поверхности лужицы, оставшейся после того, как Ной (Сэм!) обдал пол водой из шланга. Крысиные зубыострые, словно бритва,распороли кожу, чтобы впиться в плоть. Волокна мяса свисали с когтей. Она отгрызла ноготь большого пальца Маршалла и отбросила его в сторону.
Отстань! ОТЦЕПИСЬ!
Крыса не отпускала, вгрызаясь в кость. Маршалл попытался стряхнуть ее пинком, но веревки на лодыжках были завязаны слишком туго. Для крысы его ступня была угощением, поданным на блюдечке.
Сэм!закричал он, от отчаяния его голос взлетел на октаву. Никакого ответа. Маршалл понятия не имел, день сейчас или ночь. Мальчик мог быть и в школе.
Крыса перевалилась на спину, отщипывая кусочки плоти: так было удобнее грызть и заглатывать мясо. Кровь брызнула струей, оросив ее брюшко, повисла на усах маленькими рубинами. Тварь взвизгнула от восторга.
СЭМ!Ответа снова не было.
Все стало кристально ясно.
НОЙ!
Через полминуты наверху раздались шаги. По легкой поступи он понял, что на помощь ему спешит не Напье.
Дверь в подвал распахнулась.
Крысу это, конечно, не волновало. Она была прожорливой и глупой. Оставила в покое большой палец Маршалла и забралась по его ноге. Он смотрел, как огромная морда твари появляется над его коленной чашечкойшерсть от крови мокрая, словно у выдры. Она залезла на колено, вцепилась когтями ему в бедро и нырнула под простыню, прикрывающую гениталии. Маршалл закричал вновь.
Рука метнулась вперед, схватила крысу за хвост, потянула к себе. Самодельный подгузник Маршалла слетел, его вырвало желчью.
Он смотрел, как подросток швыряет крысу через комнату. Она ударилась о матрас и плюхнулась на пол. Мальчик бросился к ней, крича, с кулаками над головой, и крыса шмыгнула под лестницу, растворилась среди теней.
Дышать было трудно. Перед глазами плыли пятна. Палец пульсировал от боли.
Она ушла,сказал мальчик.
Маршалл задыхался, изучая пол. Глаза метались от тени к тени в поисках пировавшей на нем крысы. Он вспомнил, как где-то читал о том, что большой палецодна из самых важных частей человеческого тела. Наравне с барабанной перепонкой он помогал поддерживать равновесие.
Не думаю, что в ближайшее время меня ждут долгие прогулки.
Он мечтал вернуться в прошлое, чтобы заново пережить каждую пробежку после работы по улицам их квартала или снова выбраться из кровати среди ночи и отправиться в туалет. Красться по дому на цыпочках, чтобы не разбудить семью. «Желтоепусть течет,говаривал его отец.Темное? Ко дну пойдет!»
Он хотел прожить эти дни снова, испытывая благодарность. Разве мне не повезло, что у меня была ступня? Семья? Ной? Но он не мог этого сделать, как бы сильно ни желал. Время не текло вспять. Осталось только сейчасмиг, в котором его большой палец отгрызла крыса, семья разрушилась, а сын умер.
Ласковая рука опустилась на плечо Маршалла. Он поднял голову, чтобы взглянуть в лицо, нависающее над ним, как бесстрастная, холодная луна.
Маршалл смотрел на своего нового сына.
Глава 54
Они сидели в подвале и говорили на протяжении нескольких часов. Маршаллв кресле, Сэм иногда садился на пол, иногда мерил шагами комнату. Потребовалось время, чтобы образ Ноя померк, но, послушав мальчика пять минут, Маршалл понял: это не его сын.
Однако он старался изо всех сил, чтобы себя не выдать.
Несмотря на боль, старую и новую, Маршалл оказался достаточно бдителен, чтобы увидеть подвернувшуюся возможность. Он хотел выбраться из этой передряги живым, даже если не сможет ходить как следует, даже если не сможет дышать без боли
Даже если ему придется снова увидеть Клэр.
Он все еще хотел свободы.
Сэм. Ной.
Ной. Сэм.
Две личности слились в мозгу подростка, но Маршалл должен помнить о разнице. Долгое время он видел Ноя в других людях, в проезжающих мимо машинах, в ночной тьме, когда оставался в одиночестве. Легко вообразить что угодно, когда твое сердце разбито. Но теперь, когда жизнь, видимо, подходила к концу, а Маршалл боялся, что это именно так, важно было собраться с силами и отбросить иллюзии.
Ему предоставился шанс.
Я убил Мужчину,сказал Сэм.
Что? Напье?
От этой новости у Маршалла перехватило дыханиевсе другие звуки ушли на второй план.
Мужчину.
Лицо Сэма сияло в свете лампочки. Он сидел, прислонившись к матрасу рядом с разбитым диапроектором. На нем была полосатая футболка с надписью: «ЦВЕТОЧНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ НОРТ-БЕНДА04», большими буквами пересекающей грудь, и спортивные штаны.
«Пижама,догадался Маршалл.Я вытащил его из кровати».
Я вытащил «Ноя» из кровати.
Используй это, Марс. На все сто.
Теперь здесь только ты, я и мама,сказал Сэм.Скоро мы снова станем семьей.
Маршалл не знал, верить мальчику или нет, но спокойный тон ребенка указывал на то, что Сэм не лгал. Да, Напье, вполне возможно, был мертв. Маршаллу потребовалось время, чтобы переварить эту мысль.
Ты улыбаешься,сказал Сэм.
Правда?
Сэм выглядел гораздо старше, чем в тот день, когда Маршалл увидел его в паркесо струящимся у ног туманом и наушниками, болтающимися на шее.
Ты рад, что я его убил?
Маршалл постарался сдержаться. От бешеного биения сердца заныли раны. Рад ли он? О да, еще как. Маршалл почти поверил, что это правда. Напье никогда бы не позволил сыну спуститься в подвал и беседовать с пленником. Сам факт, что Сэм заговорил, указывал на то, что правила в доме поменялись.
Вижу, что да,сказал Сэм.Радоватьсяэто нормально. Я сделал это ради нас.
Ты должен что-нибудь сказать. Завоевать его доверие. Если промолчишь, умрешь привязанным к этому креслу.
Спроси его, почему ты еще жив.
ЯГлаза Маршалла вспыхнули, он запнулся, ужаснувшись тому, что собирался сказать. Ставка была высокой, и он молился, чтобы она окупилась.Я горжусь тобой, Ной.
Сэм изучал его, тихий и собранный, словно кот. Ирреальный. Затем с огромным облегчением Маршалл увидел, как мальчик растаял от его похвалы:
Спасибо, папа.
А где твоя мама?