Да, он должен был написать книгу.
Зиновий, чувствуя нарастающее раздражение, сказал я, я ничего не понимаю. Поясни, что за поездка, что за книга и что за контракт?
Контракт очень выгодный и для меня и для него, с искреннем сожалением вздохнул Зиновий, естественно грустя только о потере своей выгоды. У меня есть соглашение с одним крупным американским издательством, что оно одновременно со мной выпустит перевод этой книги в Америке. Эта книга могла бы избавить Игоря от материальных забот до конца его дней.
Он знал об этом?
Конечно, как-то странно посмотрел Зиновий на меня. Как же иначе. За кого ты меня, в конце концов, принимаешь?
Я решил не вдаваться в объяснения по этому поводу, а продолжить допрос.
А теперь ты расскажешь мне все по порядку. А иначе Для подкрепления своих слов я снова сжал кулаки.
Хорошо, хорошо, если ты настаиваешь.
Зиновий задумчиво посмотрел на меня, снова сунул сигарету в рот и стал активно ее слюнявить. Что за мерзкая привычка, невольно подумал я.
Ты действительно жаждешь знать, что произошло? спросил он.
Я уже уведомил тебя об этом. Какими словами тебе еще сказать, чтобы ты понял?
Да, понял я, понял, вдруг усмехнулся он. Но хочу и тебе напомнить: очень часто счастье и благополучие человека основано на его неведении. Как там говорится в одной изданной еще до меня книги: «кто умножает познания, умножает скорбь». Я верно процитировал?
И не предполагал в тебе такой эрудиции, не удержался я от того, чтобы кольнуть его жирную тушу словесной шпилькой.
Слышал ли ты когда-нибудь о человеке по фамилии Волохов? спросил Зиновий.
Я напряг память. Фамилия была знакомой, я попытался припомнить, не упоминал ли ее Игорь. Нет, кажется, не упоминал. Значит, другой источник.
Мне кажется, неуверенно сказал я, он был диссидентом. Была какая-то история. Но какая, не знаю. Это было довольно давно, если речь идет о нем.
Думаю, о нем, чему-то своему усмехнулся Зиновий. Он в самом деле был диссидентом и угодил в тюрьму, а потом, как у нас это было принято, в психушку. И, как верно ты говоришь, это было довольно давно.
Но причем тут Игорь.
Если ты хочешь узнать истину, то должен быть терпеливым. Разве ты не знаешь, что нетерпеливым истина не открывается.
Ну, хорошо, я слушаю тебя, о мудрейший Зиновий.
Он почти весело посмотрел на меня и достал новую сигарету, чтобы обслюнявить ее точно таким же образом, как и предыдущую. Зачем ему для этого нужны такие дорогие сорта, невольно подумал я. Мог бы для этих целей использовать и подешевле.
Предупреждаю, дорогой Сережа, я знаю совсем немного. Игорь был очень немногословен со мной. Так вот этот Волохов после того, как вышел из тюрьмы или психушкиточно не ведаю, где он кончал свой срокрешил объявить себя новым мессией. Написал книгу, которую назвал «Новое сознание». Естественно, что она тогда могло выйти только там, на диком Западе. А потом, когда времена стали меняться, он образовал новое движение, если не ошибаюсь с тем же названием.
Мне кажется, я что-то о нем слышал. Сейчас много всяких подобных движений, может быть, поэтому оно не отложилось в голове.
Может быть. Но дело в том, что в последнее время оно неожиданно стало приобретать популярность. И не только у нас, но и на Западе. Одни заговорили о Волохове как о новом Иисусе, другие как о новом великом мыслителе. Ну и сам понимаешь, что третьи считают его обманщиком и авантюристом.
Что же на самом деле?
Зиновий пожал плечами.
Вот с этой целью я и предложил Игорю съездить туда, покопаться в том, что там происходит, и само собой написать книгу.
Вот значит, для чего отправился он на трижды благословенную крымскую землю, протянул я.
Именно. Так что как видишь, цель благая, донести миру весть о новом пророке или, наоборот, разоблачить его лжеучение перед всем человечеством.
Зиновий замолчал, он посматривал на меня, но явно не выказывал желание продолжить свой занимательный рассказ.
Что же случилось дальше, когда Игорь вернулся.
Он наотрез отказался писать книгу.
Я в упор посмотрел на Зиновия.
А ты в ответ стал на него наседать.
А что прикажешь делать. У него заключен со мной договор, а у меня в свою очередьдоговор с американцами. Если они подадут в суд, мне придется платить неустойку, которая меня разорит.
Даже, несмотря на смерть Игоря.
Зиновий грустно вздохнул.
Вы, писатели, только тем и заняты, что описываете жизнь, но если каждого из вас как следует поскоблить, то обнаруживается, что эту саму жизнь вы знать не знаете. Да плевать им на смерть какого-то Игоря Дымова, их интересуют только свои денежки. А чем не способ их заработать, разорив русского издателя. Раз не удалось заработать на книге, то почему бы не получить свои денежки таким образом. Теперь ты понимаешь, в какой ситуации я оказался?
Мне наплевать, в какой оказался ты ситуации, Меня интересует, чем мотивировал Игорь свой отказ.
Да, практически ничем.
То есть что значит ни чем?
Ничем значит ничем, раздраженно буркнул Зиновий. Он пришел и объявил, что не будет писать книгу и готов возместить неустойку.
И все?
И все.
Несколько мгновений я молчал, обдумывая ситуацию.
Я не верю тебе.
Не веришь чему?
Я внимательно посмотрел на Зиновия и еще более укрепился в своей мысли, что этот толстяк врет.
Все было не совсем так. Ты наседал на него.
Ну, наседал, признался Зиновий. А что я должен был, по-твоему, делать. Разоряться?
Вы скандалили, продолжал я домысливать ситуацию. Это был очень сильный скандал, ты сидел вот на этом самом месте и орал на него. Я знаю, как ты умеешь это делать, когда ты разойдешься, то такой отборный мат редко где услышишь. Я снова пристально взглянул на Зиновия и по выражению его лица понял, что мое ясновидение меня не подвело; так или почти так все и было. Это ты виноват в его смерти, безжалостно сказал я.
Последовавшая сразу же после произнесения этого приговора реакция Зиновия меня поразила; он мигом, несмотря на свою тучность, вылетел из своего уютного мягкого кресла, и через секунду гора его туши уже нависла прямо надо мной.
Идиот, заорал он, я тут ни при чем. Он бы никогда не покончил с собой из-за такой ерунды, как неустойка. Или ты не знаешь Игоря?
Я смотрел, как прыгало прямо передо мной мясистое лицо Зиновия. И к некоторому своему огорчению вынужден был признать его правоту: в самом деле, Игорь никогда бы не стал самоубийцей из-за денежных проблем; он всегда к ним относился спокойно, можно даже сказать, что почти равнодушно.
Тогда, почему?
Да не знаю, почему он умер, уже чуть спокойней проговорил Зиновий. Он посмотрел на меня и своей слоновьей походкой направился к своему уютному седалищу. Он с наслаждением расположился в нем и достал третью сигарету. На его губах показалась готовая ее смаковать слюна.
Мне стало противно.
Ты можешь хотя бы десять минут не сосать свои дурацкие сигареты. Лучше бы ты их курил как все.
Десять минут могу, но не больше, посмотрел Зиновий на часы. И то исключительно ради тебя.
Ты чертовски заботлив, пробормотал я. Но мы так не выяснили наш главный вопрос.
Пойми, я так же, как и ты, не знаю, почему он так поступил, уже совсем спокойно ответил Зиновий. Но он приехал оттуда другим человеком.
Но я ничего не заметил, мне он казался таким, каким был всегда.
Он это скрывал. Я это понял только потому, что мы повздорили. И именно в тот момент я почувствовал, что передо мной находится уже другой Игорь Дымов.
Какой?
Зиновий взглянул на часы, убедился, что десять минут еще не прошлии тяжко вздохнул.
Я не знаю. Я не знаю, что там с ним произошло, я не знаю, какие в нем возникли перемены. Только внутренне это был другой человек. Это все, что я могу тебе сказать.
Я снова задумался, хотя материала для размышлений по-прежнему было крайне мало. Что я узнал: он ездил к Волохову, но что там случилось, с чем он там столкнулся таким, что заставило его выпасть из окна, об этом я по-прежнему ничего не ведал.
Но неужели он ни слова не сказал о том, что там было?
Нет. Хотя постой. Он произнес одну фразу. Зиновий наморщил лоб так, что он весь стал напоминать рябь на море. Понимаешь, он сказал что-то о том, что он потерял нить жизни. Признаться, я тогда не очень обратил внимание на эти слова.
Ну, еще бы, тебя заботил вопрос об убытках.
Он и сейчас меня заботит. Между прочим, если я разорюсь, где будешь печатать ты свои шедевры. Или ты полагаешь, что твои книги приносят мне огромную прибыль. Можешь пойти в бухгалтерию и все увидеть своими глазами.
Приносили бы они убытки, ты не стал бы их издавать.
Не стал, но и прибыль минимальная. Едва покрывает издержки. Внезапно он встрепенулся и как-то необычно посмотрел на меня. У меня есть к тебе деловое предложение. Ты же хочешь выяснить, что произошло с Игорем. Так поезжай туда к Волохову, дорогу я оплачу. Напишешь книгу. Только надо все делать быстро, из-за истории с Игорем я потерял уйму времени.
Я подумал об исчезнувшей Лене, о романе, который никак не идет.
Сейчас я не могу, у меня тут срочные дела.
Зиновий разочарованно взглянул на меня.
Жаль, а я надеялся. По крайней мере, ты выяснил бы то, что хотел.
Это был вежливый способ выставить меня за дверь.
Я понял, что ничего не понимаю, и узнал, что ничего не знаю.
Вот видишь, какая большая польза от твоего визита ко мне. В его голосе снова зазвучала насмешка. Где бы еще ты мог бы почерпнуть такие ценные сведения.
Я снова оказался на улице. Но вышел я из роскошного офиса Зиновия уже немного другим человеком, чем в него вошел. Мои мысли потекли в иную сторону; нечто крайне важное, но и очень тревожное завладело мною. Теперь я стал думать о поступке Игоря совсем иначе. Раньше я мог предположить, что дело в несчастной любви; Инна не знала, что два года назад он едва не оставил семью. Он встретил женщину, и в нем вспыхнула страсть также быстро и сильно, как подожженная бочка с бензином. Он страшно переживал, так как продолжал любить и жену и своих детей, но эта любовь было другой, непохожей на ту, что он испытывал к своей новой пассии. Я отлично помню, как однажды он пришел ко мне после свидания с ней, и мы проговорили с ним целую ночь. Эта была очень странная и необычная ночь; за все это время мне вряд ли удалось вставить больше десяти фраз, зато Игорь не останавливался ни на минуту. Слова так и лились из него полноводной рекой; это было подлинное половодье большого чувства. К моему удивлению то, что он тогда говорил, плохо отложилось в моей памяти; оттуда их уносил тот поток эмоций, который исходил от него. Я помню лишь, что он что-то говорил о божественной сути его любимой, о том удивительном экстазе, который переживает он, когда находится рядом с ней. Меня тогда поразило одно обстоятельство: оказывается, межу ними в ту пору не было половых контактов, их отношения были девственно или почти девственно чистыми. И, по крайней мере, в том момент у него не было больших намерений что-то менять. Правда потом все приобрело, я бы назвал это, традиционный оборот, и только сейчас мне пришла в голову странная мысль: а не поэтому ли они и расстались, что любовь небесная превратилась в любовь земную. Затем Игорь написал свой роман, где описал эту историю; роман, который не только я, но и многие другие, сочли его лучшим творением. Правда в нем, как он мне сам признался, было много вымысла, писать правду и ничего, кроме правды ему было тяжело, ибо он как бы все переживал во второй раз. И слава богу, что писателю вовсе не обязательно следовать по следам, проторенным самой жизни, что он волен в своем полете на крыльях воображения подняться над реальными событиями на любую высоту, улететь от них как угодно далеко.
Инна так ничего и не узнала, я, как друг, хранил гробовое молчание. И собираюсь его хранить и дальше; вряд ли бы у нее улучшилось настроение от того, если бы я или кто-то еще рассказал теперь уже вдове Игоря, что ее муж был влюблен в другую женщину. Мои мысли в какой уже раз переметнулись к Лене. Почему-то воспоминания о романе Игоря сделали их еще более острыми и тревожными.
Иногда я совершаю дурацкие поступки, которые не подобает совершать более или менее известному писателю, автору нескольких не самых ужасных книг. Я отправился к зданию, где работала Лена, и подобно мальчику, ждущему свою одноклассницу у школы, встал рядом с входом в надежде увидеть Лену. Огромный дом был набит людьми; за то время, что я стоял тут, мимо меня прошло никак не меньше пару их сотен. Я знал, что здесь располагалось большое количество самых разных радиостанций, которых развелось в последнее время видимо-невидимо; я уж не говорю о других учреждениях, свивших свои гнезда на этажах этого здания. Прошел час, за ним последовал другой, но Лена так и не появилась. И это было странно, потому что я знал, какая она добросовестная и как тщательно готовится к каждому выходу в эфир, почти так же тщательно, как космонавт к выходу в открытый космос.
Дома в бездонной памяти компьютера покорно ждал меня оставленный мною ради других, более важных дел роман. И хотя он настоятельно требовал незамедлительного продолжения, мне было сейчас не до него. Лены по-прежнему не было ни видно, ни слышно, и я не знал, что делать. Домой к ней звонить было больше неудобно, я чувствовал, что своими звонками уже почти вывел из себя ее мать, и каждое новое наше общение становилось с ее стороны все более коротким и все менее любезным.
Сколько я простоял так у входачасов пять или шесть, я точно не знал, но Лена так и не объявилась. Уже стало темнеть и мое дальнейшее пребывание на своем посту становилось просто нелепым. Уныло я побрел к расположенной поблизости станции метро. Я знал, что мне предстоит тревожная ночь, но никакой иной программы я себе предложить не мог.
Я не ошибся в своих прогнозах по поводу предстоящей ночи; хотя придя домой, я сразу лег спать, но долго не мог заснуть. На меня обрушился водопад мыслей почти такой же мощный, как водопад Виктория. Это был весьма странный поток; то я начинал думать об Игоре и его непонятном поступке, то о Лене и наших с ней отношениях. Чего-то с самого момента их возникновения им не доставало существенного, несмотря на то, что мы двигались по утрамбованной миллионами до нас пар колее; мы были замечательными любовниками, интересными собеседниками, она ни раз говорила о том, как ей хорошо со мной и в постели и на прогулке. И все же чего-то недоставало нашей связи, иногда мне казалось, что она носила, если не случайный, то какой-то чересчур поверхностный характер. Ну встречаются два человека, спят, разговариваюта что дальше? Зачем вся эта канитель, во имя чего? Чтобы удовлетворить похоть, чтобы наполнить хоть каким-то содержанием пустую чащу времени. Раз каждому из нас дана жизнь, раз мымужчина и женщина, значит, мы и должны вести себя соответствующим образом. И отнюдь не случайно у меня периодически возникало удивительное ощущение, что все, что происходит между нами, происходит вовсе не между нами, что мы в этом действе как бы и не участвуем, вернее, участвуем, но это не мы, а кто-то другие, более или менее успешно исполняющие наши роли.
К моему удивлению я проснулся довольно поздно, хотя был уверен, что поселившаяся в моем сердце тревога разбудит меня гораздо раньше. Но уже было девять часов, и за окном сиял ярким светом очередной летний день. Я вскочил, быстро умылся и, даже не завтракая, выбежал из квартиры.
У меня не было какого-то плана действий, все, что я делал, целиком определялось моими подсознательными импульсами. Я не из тех, кто вообще способен действовать обдуманно, составлять планы, разрабатывать кампании ради достижения какого-то отдаленного, как Альфа-центавра, результата. Даже когда я знаю, как следует вести себя, чтобы добиться желаемого, но если при этом вся моя телесная и душевная плоть сопротивляется такому поведению, я буду поступать так, как велит мне мой внутренний голос. Я давно пришел к выводу. что не надо противиться себе; здравый смысл не для таких людей, как я. Когда я пытаюсь вести себя по здравомыслию, вопреки своей первозданной и необузданной цивилизацией природе, то испытываю такие душевные перегрузки, такие мучения, что они яснее ясного говорят о том, что я иду по неверной дороге. По-видимому, есть другой, более глубокий пласт моей натуры, который и определяет мои поступки.
Я решил больше никуда не звонить и снова ждать появления Лены у входа в радиостанцию. Я знал, что сегодня у нее эфир и она не может не прийти. Я заступил на свою ставшую уже привычной вахту. Я был готов, если понадобиться, стоять здесь хоть целый день.