Караван иллюзорных мыслей пронесся со свистом, со скрежетом мертвых костей и исчез в снежном вихре...
Тайна усадьбы была разгадана.
Szalona zagroda by Stefan Grabiński, 1908
Юрий Боев, перевод, 20112014
Ненасытец
Я старый бродяга, изможденный бездомный странниквот так-то. Давно угасли весенние зарницы моей молодости; теперь склоняется над поседевшей, взъерошенной придорожными ветрами головой серый закат, подернутый багрянцем солнца, которое охвачено старческим холодом и спрятало свои лучи за каскадом бурых туч. Лишь иногда выскользнет через расщелины души страстный луч прошлого и окрасит пурпуром мое лицо. И тогда он, несвоевременный, удивит меня, старика, и сам, пристыженный, погаснет, не успев просиять; язвительно усмехнусь и пойду дальше Дальше, вперед, в бесконечную даль, которая простирается голубой лентой на горизонте, иду по широким полям, глубоким ярам и чащобам, оставляя обрывки своей одежды на придорожных кустах. Ветер хватает их и разносит «наследство» всем бедолагамдалеко-далеко по всему свету. Передо мной мелькают в цветастой круговерти хозяйские нивы, леса и дубравы, пестрят сельские хаты, роятся городские шпили; сияет, сверкает, безумствует и плачет весь этот огромный Божий мир А я все в путикак бродячий пес, утративший домашний очаг, слоняюсь по распутьям.
Перекрестки! Перепутья!.. Ветер-странник вас обвевает, насвистывая мне осеннюю песенку жизни. Иногда меня пьянит это свирепое пение, и тогда я иду куда глаза глядят, в глубокой задумчивости, ничего не замечая, а он своим холодным дыханием отирает мои слезы, которые внезапно откуда-то появились под припухшим веком.
Старый, дикий бродяга
У меня была скверная жизньскверная и мерзкая! Люди меня возненавиделия сулил им проклятие. И такая огромная ненависть и боль закралась в мое сердце, что я сделался грозой человеческому счастью, янесчастный скиталец.
«У тебя дикие, страшные глаза»,с детства твердили мне люди. Такими страшными глазами одарила меня Природа-Мать. Ведь в этих глазах была заключена проклятая сила: они пробуждали затаившееся в уголках души ближнего сознание надвигающегося несчастья; мои глаза вызывали дремлющее в пенатах души предчувствие. Как гиена чует на могильных насыпях падаль и трупы, так и я, загодя предчувствовал жертвы злого рока; влекомый магнетической силой, я приближался к нимпроклятым от земли, чтобы с той минуты их больше не покинуть, пока не свершалось то, что нашептывал мне какой-то демон в глубине моей души. При этом я сам страдал как проклятый. Это было чем-то вроде запущенной болезни: я не мог перевести дыхание ни на миг, мучил себя и тех несчастных, вокруг которых кружил, как кровожадный стервятник, гипнотизирующий жертв ненасытным оком; описывал круги все уже и уже, наполняя их глаза безграничным ужасом; был их неразлучным спутником днем и ночью, даже во сне безгранично властвовал над ними в кошмарных видениях Пока не свершалось Предчувствие обретало форму действительности, и гром ниспадал с небес Тогда я покидал их чтобы иных «вразумлять». Потому-то я и проклят от людей и земли, и Каинова печать испепеляет мой лоб. Сам горемыкаи другим несу беду и погибель.
Уж лучше, ты, земля поганая, поглоти меня, ведь знаешь, что чудовище породила!
Уж лучше, ты, вода ясная, утопи меня, ведь знаешь, что упыря окропляешь!
Уж лучше, ты, ветер степной, унеси меня в бездну, ведь знаешь, что выродка холодишь!
Песенку напеваешь, песню, старую песнь-думу:
В чистом поле ветер бродит
Эй! Облака степные буря гонит!..
По дороге, на просторы, вдаль!..
* * *
Стоял дождливый осенний вечер. Небо надвинуло стальное забрало из серых туч, и лишь время от времени выглядывало синим осовелым оком из-под приподнятых ветром век. Царила равнодушная атмосфера, такая подавленно неопределенная и однообразная, словно серая смертная тоска. Без устали моросил мелкий дождик; путаясь в иссушенных стеблях и жестких прутьях, хрипел ветер, налетал на уже пожелтевший фасад из тополей, стоящих вдоль дороги, и печально стонал. С протяжным шипением он погружался в их взъерошенные кудри и всякий раз вычесывал целые пригоршни пестрых, в красную крапинку листьев; снова хватал их и скручивал в букли, а уже опавшие на землю гнал длинным шелестящим шлейфом по тракту. Придорожная ветряная мельница поймала его за тополями, вскинула на свои черные плечи и пустилась в пляс: закрутила, завертела ворчливый жернов и остановилась Ветер легко соскользнул с ее крыльев вылетел с чертовой мельницы, помчался галопом по ощерившемуся хищной щетиной жнивью и залег в яр стихло
Промокший, продрогший, я шел дальше. Слева склонился замшелый крест, на крестеворон. Он захрипел, закаркал и улетел Миновал крест. Через поля наперерез волочился исхудалый пес. Жестко торчащие ребра практически пронизывали впалые бока животного. Мне стало жалко собачонку, и я приблизился, чтобы бросить ему горсть черствого хлеба, но в тот же миг дикий страх заставил меня отпрянуть: в лихорадочных, налитых кровью глазах зверя сверкало бешенство. Я отошел в сторону.
Он помчался дальше, устилая дорогу кровавой пеной.
Бешеный пес,процедил я сквозь зубы, непроизвольно хватаясь за первый попавшийся камень.
Глупец,зашипело что-то в ответ,глупец, ведь это же твой кумбезымянный брат.
Я озяб теперь так, что с трудом волочил онемевшие ноги. Проходя небольшую дубраву, я заметил среди ободранных, голых стволов группку людей, сидящих на поляне у яркого огня. Молочный густой дым выпускал свои белые щупальца из-под пучков хвороста, сухих веток и листьев, из которых был сложен костер, и, пресмыкаясь своим мягким телом, лизал землю, опутывал змеиными кольцами заросли дубняка, клубился в вихрях, ласкал хищные прелести терновника и чертополоха.
Я попросил сидящих вокруг него людей пустить меня погреться у огня. Они были такими же оборванцами, как и я, и имели подозрительный вид. Встревоженные моей просьбой, они посмотрели на меня с интересом, с недобрым блеском в лихих глазах, но, заметив бедняка, сардонически, с пренебрежением, ухмыльнулись. Пожилой, угрюмого вида, мужчина с издевкой процедил:
Нет места. Катись к черту!
Я свернул на дорогу. Протяжный издевательский смех, бранный и колкий, несся за мной следом и еще долго, очень долго сопровождал меня своим едким хихиканьем.
А между тем сделалось еще холоднее. Дождь выливал целые каскады на вязкую от сырости землю; длинные, налитые слезами струны распростерлись между небосводом и заплаканными полями; то и дело ветер разрывал их, рассеивал на мелкие капли и сек мокрыми косами дождя придорожные деревья. Вдруг стемнело: мрачные осенние сумерки быстро спускались на рыдающий мир с лицом, прикрытым уродливой ладонью. Только вдалеке, у самого горизонта алел закат, но и его укрывали от моего взора посиневшие занавеси, сотканные из облаков, которые плотно смыкались над пурпурным солнцем.
С чувством облегчения я свернул с тракта на боковую тропинку, чтобы добраться до полуразрушенного гумна, которое показалось в стороне. Сначала передо мной темнели только смутные очертания чего-то покосившегося и сгорбленного. Постепенно контур проступил сильнее, формы выделились, и из ночного мрака вынырнул старый, полуразвалившийся кирпичный заводик. Старенькое здание склонилось низенько-низенькотак, что основательно разрушенный навес, покрытый гонтом, почти касался своим трухлявым крылом земли. Почва вокруг была утоптана и тверда. Обходя строение со всех сторон, я искал подходящее место для ночлега.
Пока что была, по крайней мере, крыша над головойно какая крышаскорее, решето. Видимо, многолетние ливни разъели гонт и тес, которые были самым отчаянным образом иссечены и пропускали дождевую воду. На земле кое-где валялись куски кирпича, ощеривались битые черепки, громоздились груды пористого печного шлака, осколки стекла и ржавого железа. Посередине небольшая куча мусора пестрела коричнево-рыжим оттенком битого кирпича, смешанного с другими обломками.
Я решил устроиться как можно удобнее. Несколько прогнивших поперечных балок, грозивших обрушиться от малейшего порыва ветра я вырвал из изрешеченного потолка. Падая, они раскалывались на мелкие щепки. Теперь у меня было превосходное топливо, причем трута оказалось в избытке. Следовало еще оградиться от срывающейся то и дело бури. Оставшиеся кое-где обломки кирпичей и собранные поблизости чьей-то неведомой рукой камни послужили мне материалом для возведения защитной стенки, которая опиралась на один из столбов, что поддерживали свод. Аналогичным образом мне удалось соорудить небольшой очаг или, скорее, яму, обложенную по краям кирпичом и щебнем. При помощи безотказного кремня я развел костер. Кое-как укрытый от свирепствующего ненастья, скрюченный, закутанный в лохмотья, я грелся. Ломоть сухого хлеба, завалявшийся в суме, пришелся мне на ужин. С трудом пережевывая, я вперил взгляд в дрожащее, беспокойное пламя Удивительно, как огонь способен приковывать к себе! Можно так часами неотрывно смотреть, без мысли, без движения. Подобным очарованием обладает вода в стихийной форме огромных масс. Помню, как однажды, сидя у большой реки, я не мог отвести глаз от тихо колышущихся волн; взгляд скользил по водам и лился вместе с ними. Я чувствовал необузданное желание предаться водежелание сладостного отдохновения в родных пенатах.
Как-то раз, убаюканный коварным шелестом высоких волн, окаймленных серебряной пеной, я уснул. И тогда удивительные сновидения посетили менягрезы, которых самый обыкновенный сон не приносит. У меня было ощущение чего-то неопределенного, неимоверно гибкого, что проникало повсюду, будоражило всю мою сущность, тесно связывая ее с огромным естеством земли. Извилистые, упругие волны текли сквозь тело, а в них клубились какие-то движения, тонкие, как мысль, эластичные, как мяч Я ощущал их, но не с помощью чувствте спали сном свинцовым, неодолимымя чувствовал их всем своим нутром, тончайшими волокнами нервов, их сплетенной в тысячи узлов сетью, пронизывающей все мое тело.
Я видел странные, непостижимые вещи: самые сокровенные колебания мира не могли укрыться от моего острого ока, мощнейшее зарево открывало передо мной тайники природы, освещало таинственные дебри, которых, возможно, мои собратья никогда не смогут постичь; с быстротой орлиного взора я видел обращенную вспять цепь фатальных причин; осторожно, с беспощадной методичностью я делал выводы, ужасные, нок сожалению!истинные!
И понимал! Я, человек, знал!
И все для меня было теперешним: и прошлое, и иллюзорное будущееодин огромный бесконечный континуумголовокружительный, грозный, порочный круг И был, и есть, и буду!..
А тихие волны все бились мягко о расслабленное тело, трепетали, пересекались, проникали А чувства спали, а разумхе-хе!интеллект, эта хитрая бестиядремалпьяный, беспомощный палач!..
В такие-то моменты высовывало свою отвратительную голову из темного будущего также и оното проклятое, ненасытное несчастье и неизгладимым следом впивалось в меня своими острыми когтями, куда, не знаю,и наполняло все мое естество. И лишь оно, лишь его осознание и память оставались после пробуждения ото сна или из забытья. Но и тогда оно не давало мне покоя, душило кошмаром, пока не проявлялось в намеченной жертве. А мне выпадала роль посредника: я «вразумлял» Проклятие и кара лежат на мне!.. Зачем и почему?! Вон там деревья ведут шумную беседу, там скулит ветер. Спрошу, может быть, знают
Огонь потрескивал и шипел, выжимая из смолистого дерева пенистый сок. Обугленные головешки с шелестом осыпались по обе стороны, витая над кострищем, кружился пепел. Странные тени замаячили на балках, расселись по кирпичам; длинные, косматые лапы хищно за чем-то тянулись, вытягивали цепкие костяшки, иссохшие, нервные,дальше выше попятились. Какое-то чудовище сонно шевелило из стороны в сторону головой громадных размеров, вяло, однообразно приняло вид ходящего ходуном круга: безумный оборотудар! второй!.. колокольный набат Гибкие, чувствительные щупальца расставили коварную сеть, сплетенную из теней: подстерегают есть! Что-то взбаламутилось, замерло, исчезло Там над водой, над зеленой б-р-р что за прелестная головка чарующие распущенные волосы васильковые, влажные очи улыбка озарила уст кораллы, дитя у груди Что?!.. Боже мой!.. в омут!.. обе!..
Я пришел в себя. Рядом, прямо надо мной, склонился мужчина и внимательно всматривался в мое лицо: встревоженный взгляд незнакомца впивался в меня с необъяснимым упорством.
Прошу прощения,шепнул он, чуть приподнимая дорожную фуражку, с которой на резиновый плащ стекала вода,кажется, я прервал сон.
Я не мог как следует собраться с мыслями, чтобы сказать хоть что-то в ответ.
Видите ли,невозмутимо продолжил он,устроился я, черт возьми, прескверно. Привлеченный в качестве эксперта в состав судебной комиссии, я выехал вместе со всеми на место преступления. Заметьте: мужик был избит до смерти, как обычно, в корчме в воскресенье. Вот скоты! Череп расколот надвое, от затылка жердью из ограды.
Так вот, после того, как я уладил это «премилое» дельце, у меня осталось немного свободного времени. Судья якобы должен был оформить некоторые документы с сельским старостой. Тогда я отправился в лес. Пан знает эти краячудесные пущи, не так ли? А ведь пан мне не поверитя совсем сбился с пути. Здешние люди говорят, что в лесах таится наваждение ха-ха! Вот и меня какой-то леший занес в самую глушь. Было уже совсем темно, и дождь порядочно хлестал, когда я, наконец, выбрался по крутым бездорожьям на тракт. Разумеется, было слишком поздно, да и ливень был достаточно силен, но, заметив панский огонек, я не мог не выразить ему своего почтения ведь пан не выставит меня из убежища?
Ну, оно-то и понятно, пожалуйста,ответил я с видимым усилием.Впрочем, признаюсь пану доктору, что я давно его здесь поджидал.
Он с удивлением посмотрел в мои глаза. Через минуту, улыбаясь, снисходительно заметил:
Мне кажется, что пан никак не может избавиться от остатков сна, в котором я его застал. Ведь пан все же не слишком весело дремал. Я имел возможность немного поизучать ваше лицо: сначала неопределенная улыбка блуждала в уголках губвот такая, как сейчас, потом восторженное озарение и
Ну, полноте, пан!..
Пан крикнул
Я крикнул?! Иллюзия! Это все иллюзия! Я совсем не спал
Все это странно хотя возможно. Пан не смыкал очей все это время ни на миг. Только все это выглядело так, будто пан, несмотря ни на что, не замечал моего присутствия. Это был тупой, стеклянный взгляд. А не испытывает ли пан иногда чего-то подобного?
Доктор! Оставим это, прошу. Думаю, будет лучше, если вы снимете промокший плащ и повесите его над огнем.
Так и быть,ответил он, немного смутившись, снимая верхнюю одежду, которую затем распростер между решетинами под навесом. Лишь сейчас я полностью увидел молодого мужчину с красивым лицом, окаймленным густой, темной растительностью. Черное, искрящееся внутренней энергией око излучало решительность и храбрость. Элегантный, но без лоска костюм подчеркивал сильные и стройные формы. Вся фигура дышала ядреной и необузданной силой молодости и счастья. Безмятежный высокий лоб и молодая, здоровая улыбка, время от времени пробегавшая по узким губам, красноречиво об этом свидетельствовали.
Глядя на него, я испытывал самые разнообразные чувства. И все же одно из них вознеслось над этим безграничным хаосом. Итак, я чувствовал, что меня что-то связывает с этим человекомкакая-то невидимая, тайная нить. По отношению к нему я ощущал необъяснимую нежность и заботливость. Но в этом было что-то необычайно отвратительноесловно умиление палача над своей жертвой. Иногда острая боль и сострадание нестерпимо терзали меня, однако вскоре они отступили перед могущественным первостепенным чувством. Желчная судорога перекосила мое лицо, скрючивая его в сатанинскую, демоническую гримасу.
А между тем доктор подкатил к костру кругляк и уселся напротив, разогревая посиневшие от холода ладони.
Ненадолго воцарилось неловкое молчание, лишь едко шипел огонь да шепелявила сочащаяся древесная живица Вдруг тишину надорвал пронзительный крик филинапротяжный, траурный
«Пора!»,стремглав промчалось через мой мозг и засело в сумерках души.
Доктор,начал я хрипло, неловко,пан верит в предчувствия?
Он задрожал. Его темное око с тревогой вперилось в мое:
Предчувствие?.. Не знаю, право, сам никогда ничего подобного не испытывал. Есть люди, чуткие к подобным вещам,остальные же совсем на них не реагируют.
В таком случае им нужно помочь,шепнул я с дьявольским блеском в глазах.
Но ведь пан обезумел!он возмутился, выпрямившись от негодования.Зачем?! Почему?!
Ха-ха! Пан неотвратим. Спроси-ка мимозу, почему она сворачивает свои лепестки на столе, спроси-ка птиц, зачем они летят в теплые края? Это неизбежность!
Доктор беспокойно мерил широкими шагами кирпичный заводик, время от времени поглаживая бороду узкой, почти женской рукой, на среднем пальце которой в отблесках пламени сверкало золотое кольцо.
А знаешь, пан, что это гнев богов, что это месть внезапная и сокрушительная, как гром среди ясного неба? Сегодня ты силен и счастлив, но месть воздаст вчетверо! Не имеешь права, пан! Посмотри тудав выгребные ямы жизни! Видишь ли ты эти гнойные десна, тлен тел, гниль душ? Слышишь ли ты шепот зараженных голосов, хрип воспаленных глоток, свист перерезанных гортаней? Кровь пульсирует в артериях вяло, медленно, жар испепеляет кишки и внутренности!