Где-то вдали я услышал частый сухой треск автоматных очередей, грохот разрывов и ядреный солдатский мат. Рядом со мной что-то вспыхнуло и завоняло бензином. У самого лица упали черные солнцезащитные очки-зеркалки.
Внезапно все стихло.
А потом меня вдруг что-то стремительно потащило куда-то вверхрука моя по-прежнему была намертво прикована к тросу. Я взлетел, крича от дикой боли в запястьеказалось, оно вот-вот оторвется ко всем чертям. Наконец, я врезался во что-то мягкое, словно упал, сорвавшись с троса под куполом цирка, со всего размаху на страховочный батут.
Чьи-то нежные, ласковые, заботливые ручки обняли меня, прислонили к чему-то теплому и мягкому, словно женская грудь, а потом
Описать свои ощущения я не в силах. Теплая волна наслажденияот пят до макушки, постоянно нарастая, пронзала каждую клеточку моего тела. Словно какой-то яркий фейерверк, но из ощущений, разрывался в разных частях моего тела, разнося взрывную волну по всем оставшимся частям. От наслаждения тело мое извивалось как червь, ребра готовы вот-вот порвать хрупкий кожный покров, а глаза вываливались из орбит. Я прикусил язык, чтобы он не попал в глотку, и я не задохнулся. Кости скручивались как веревки, мясо кипело, словно его бросили в крутой кипяток, от кровавого пота слиплись веки.
Не в силах терпеть больше эту страшнейшую пытку адским наслаждением, я засмеялсятак, что ужаснулся от звука своего голоса.
Глава 8. Паучья свадьба
1.
Комариный писк, мерзкий, не дающий покоя, комариное жало пронзает вены насквозь, высасывая остатки крови, я не могу подняться, нет сил прогнать гадкого комара!
Веки жжет огнем, словно к ним прикоснулись каленым железом, язык распух и оттого тяжело дышатьнос наглухо чем-то забит.
Ушло немало времени, прежде чем я смог кое-как поднять дрожащую руку и очистить глаза и нос от спекшейся крови.
Стерильно-белая комната, освещенная люминесцентными лампами, стерильно-белое постельное белье. С пятой попытки приподнявшись, я с трудом, морщась от боли, облокотился на спинку кровати. Голова кружилось и некоторое время я не мог остановить бешеную пляску перед глазами.
Я - в палате? В больнице? проговорил я, но никто мне не ответил.
Входная дверь в бокс наглухо закрыта. Окон нет.
Я ощутил смутную тревогу, какое-то животное беспокойство, словно зверь, осознавший, что он заперт в клетке. Сделав рывок, я рухнул с кровати на пол и едва не заорал от болипришлось до крови закусить язык. Встать на ноги я уже не смогпришлось ползти на четвереньках. Еле дополз до двериничего. Ни дверной ручки, ни замка. ЗАПАДНЯ!
Ну что ты так рано, спи ещё, спи-и-и! донесся до меня шепот знакомого голоса. Я повернулся на звук и увидел в дальнем заднем углувентиляционную отдушину, откуда выползала на четвереньках Диана. Она была нага, как и я, и без очковбелесые немигающие насекомьи глаза, равно как и шевелящиеся как змеи волосы, придавали её лицу жуткий и отвратительный вид. Маленькими, но быстрыми, перебежками, как обычно бегают пауки, она прямо по стене добралась до моей кровати и блаженно растянулась, укутавшись длиннющими волосами.
Она была ленива, сыта и удовлетворена.
Глупый, куда убежал? Да и зачем? Все равно некуда. Иди лучше, поласкаемся ещё! Или ты проголодался? У меня ещё много осталось
Меня передернуло, когда я понял, ЧТО она имеет в виду.
Я же сказала, что пощажу тебя. Брык ко мне, Кирюфка! Хочется ещё понежится с тобой.
Она как-то странно кивнула головой и прядь живых волос выстрелила в мою сторонутак метают паутину пауки-волки. С быстротой молнии волосы скрутили мне запястья и она потянула меня к себе. Я вновь утонул в тенетах нежных шелковых волос, руки мои растворились в мягких, нежных, таких необъятных грудях, а шесть её рук покрыли ласками каждый сантиметр моего тела
Все-х, не могу-х, замучила меня! еле выдавил из себя я, чувствуя как бешено бьется сердце в груди, словно птичка, стремящаяся вырваться из тесной клетки. Отпусти! Ненавижу тебя!
Ладно, живи, хи-хи! Мне больше уже не надо, думала тебя порадовать Ну, не хочешь как хочешь! она перевернулась на спину и молчаливо уставилась в потолок.
Я могу идти? наконец, произнес я.
Если хочешь, иди. Но на твоем месте я бы подождала, пока СЕМЬЯ уснет. Ещё не все наелись. Я тебя специально закрыла поплотнее, а то найдутся желающие
Живые волосы ласково окутали меня, словно самодвижущее, самонакрывающее своего владельца одеяло. Внутри образовавшегося кокона было тепло и хорошо. Я чувствовал себя словно младенец в материнской утробе.
Приятное тепло разлилось и внутри моего тела. Где-то далеко-далеко я услышал голос Дианы, несшую какую-то сущую околесицу с типично женскими «воркующими» интонациями в голосе:
Как все-таки удачно в этот раз вышло! Вылупилисьи сразу было чем накормить всех. А то бывало половины выводка не досчитаешься, сжирают подчистую. Не всех удается спрятать. А тут и прятать не пришлось. И ты тут сразу. Нет, определенно, звезды сошлись в самую точку. Я, конечно, себе припрятала запасец, так что не волнуйся, не трону. Да и сыта я. Скоро новая кладка будет, надо все вычищать, надо навести порядок. Но это потом. Будет время. Ловко я придумала, да? Вот такая я мастерица. Но этого никто не ценит! Даже СЕМЬЯ Ну что им ещё не хватает? Не ценят. Ну да ладно, я, в конце концов, мать. А ты спи, спи, тебе нужно восстановиться. Я тебя тут поерзала немножко, ну да ты не сердись. Зато жив-живехонек. А ты мне не верил! Слушал этого полоумного паучишку! Говорю, гнилой он человечишка был и в Семью он все равно бы не вошел, как и эти, НЕУДАЧИ. Туда им и дорога. А я сплету гнездышко ещё получше. Ты какие любишь цвета? Серебристые или бежевые? А обои? Знаешь, у меня идеякладку сделать в самом низу, украсить их новым орнаментом, а ты можешь поселиться в каморке на седьмом уровне. Там замечательно. Два шагаи можно даже увидеть лунутам есть отдушина и луна часто заглядывает. Живи да радуйся Давай кстати поспорим, сколько будет «иксов», сколько «игреков»? Ну да, можно и усложнитьдобавить «зет-зетовых» и «ку». В последнее время, заметила, «зетовых» большехи-хи, сама тебе поддаюсь, подсказываю! Какая же я дура становлюсь, когда влюбляюсь! Ну с тобой у меня «зетовых» будет больше, у тебя геныого-го! Отличный материал. Прям визжу от восторга! Ну а ты, ты-то как считаешь?
От её кружевной обволакивающей как паутина болтовни голова моя отяжелела и я закрыл глаза.
Её лапки нежно окутали меня со всех сторон, как младенца в пелёнках, и прижали меня к мягкой нежной груди.
Последнее слово, которое я помню, это на разные мотивы повторяемое: «Какая же я дура! Дура! Дура! Счастливая дура!»
2.
Я летел сломя голову по серебристой дорожке. Ощущениесловно спускаешься с крутой горнолыжной трассы. Ветер свистит в ушах, волосы развеваются, дыхание перехватывает так, что трудно дышать, грудь разрывает чувство дикого, первозданного восторга. Я чувствовал себя каплей, растворившейся в необъятном океане необузданной стихии.
Черное ночное небо над головой и под ногами, скользкая, словно натертая маслом, дорожка и опьяняющее ощущение абсолютной свободы в груди.
Я закрыл глаза от восторга, ноо, чудо! оказалось, что и без зрения я способен лететь, не боясь рухнуть в головокружительную бездну.
Один поворот, другойдорожка двоится. Взял влево, крутой спуск, резкий подъем, теперь уже развилка из трех. Прыжок, переворот в воздухеи теперь передо мнойсразу четыре пути. Но я не стал себя ограничиватьстремительно подпрыгнул вверх иоказался на такой же дорожке, только уровнем выше!
Я не помню, сколько я скользил и не понимаю до сих пор, как я не боялся такой дикой скорости, как сердце мое не разбило тесные оковы грудной клетки и как, в конце концов, я не свалился куда-то в бездну. Одно могу сказать точнона этой дорожке я чувствовал себя как рыба в воде, как птицав воздухе, как опытный водитель за рулем хорошего автомобиля на скоростной автостраде. Я был в своей стихии. Я скользили скольжение составляла органическую часть меня, оно само былоЯ. И от осознания этого я рассмеялся во всю мощь своих легких.
Смех отразился эхом. Неужели рядом горы? Собственно, а где Я?
Наконец, по левую и правую сторону дорожки я заметил причудливые серебристые же столбы. Как здорово было объезжать их или перепрыгивать через них! Словно хороший сноубордист, я огибал препятствия, не замечая их. И так бы, наверное, и проехал бы их все, но тут меня разобрало любопытство. Уж слишком много столбов попадалось по пути.
Тело послушно выполнило команду мозга, также незаметно, как оно слушается наших желаний «сесть», «встать», «повернуть туда-то» или «стоять». Словно бы и не было дикой скорости и свиста в ушах. Я остановился как вкопанный, нарушая все законы инерции. Словно бы никуда и не летел сломя голову, словно я вечно стоял здесь, у этого столба.
Ближайший ко мне столб оказался довольно высоким, с человеческий рост. Приглядевшись, я заметил, что это даже не столб, как мне казалось раньше, а что-то вроде перевернутой вверх ногами пирамиды. Серебристой пирамиды, тускло блиставшей при свете невидимой мне луны или звезд.
Стенки пирамиды оказались такими же, как и дорожкисальными, скользкими. Сколько я ни пытался, забраться на неё не получалось. Зато я выяснил, что пирамида достаточно подвижна. При моих попытках подняться она медленно раскачивалась из стороны в сторону, словно ствол молодого деревца.
Наконец, после провала нескольких попыток, мне удалось найти выступ, а потом и ещё один.
Я поставил ногу на один из них, вторую на другой
Но тут пирамида как-то судорожно затряслась, заколебалась и я, готов поклясться, услышал какой-то звук, напоминающий стон.
Я спрыгнул на дорожку. Но стон не прекращался. Я прикоснулся к выступуруки мои окрасились кровью!
Пораженный этим открытием, я рванул руками серебристую поверхностьона оказалась мягкой на ощупь. Ещё, ещёи вот у меня в руках обрывки серебристого, мягкого как шел волокна.
Я взглянул на пирамидуи обомлел. В тех местах, что я очистил своими руками, я увидел человеческое лицо, точнее, его частьпомятый кровоточащий нос, который я принял за выступ, и отверстый беззубый рот с тонкими бледными, почти бесцветными губами. Из этого рта вывалился опухший синий язык.
Человекесли это был человекзадыхался. Он хрипел, с губ падала кровавая пена. Он пытался что-то мне сказать, извиваясь, как червяк на крючке рыболова. Делая последние усилия.
В самом деле! Червяк! До меня только сейчас дошло, отчего пирамидавверх ногами. Человек висит вверх ногамиа его ноги широко раздвинутыи каждая нога привязана к чему-то за отдельные веревки!
Матерь Божия! Я поднял голову вверхи только теперь заметил, что серебристые дорожкиэто нити-веревкии они здесь повсюдусверху, снизу. Они переплетаются, раздваиваются, растраиваются, а между ними, на нихвисят эти нелепые перевернутые «пирамиды»-кульки из таких же нелепых и страшных фигур!
Я рванулся к «своей» и принялся что было сил рвать путы, чтобы освободить несчастного из серебристого плена. Но было уже поздно. Бедняга перестал извиваться и испустил дух. Несчастный задохнулся собственным языком.
Его лицо до сих пор стоит передо мной. Черные круги вокруг щелочек-глаз, застывшая гримаса боли и ужаса, ввалившиеся щеки, желто-пергаментная кожа лица-скелета с резко проступившими скулами, покрытое слизистой коркой с примесью запекшейся крови
К горлу подступила тошнота. Я попятился назад, поскользнулся иполетел в кромешную черную бездну.
3.
Проснулся я от удушья. Ничего не видя, но чувствуя каждой клеточкой лица опутавшие меня шелковистые нити. Большого труда мне стоило освободиться от нихвсе тот же живой покров из длинных черных волос Дианы.
Я свалился с кровати на пол и долго не мог надышаться.
Диана спала. Все в том же странном и со стороны ужасном насекомьем оцепенении она смотрела своими невидящими, широко открытыми глазами в потолок, и почти не дышала. Рот её приоткрылся и из ярко-красных губ виднелись белоснежные остренькие зубки. Она улыбалась во сне. И эта людоедская ухмылка не предвещала для меня ничего хорошего.
Решимость покончить с кровожадной ведьмой окончательно созрела у меня в груди. Не осталось в сердце ничегони страсти, ни жалости, один холодный расчет. Надо уничтожить ТВАРЬ, пока она не сожрала и меня. Ведь как знать, сколько у неё продлиться «брачное оцепенение», о котором говорил, судя по всему, уже мертвый «терминатор»? День, два, три? Сколько раз она способна спариваться, перед тем, как отложить кокон? Да и какой сегодня день? Сколько времени я провел в этой «комнате»?
Я решил выбросить все эти вопросы из головы и сделать главное. Я даже не думал в тот момент о том, как я выберусь из Логова, если убью её. Ведь эта комната с кроватьюя понимал это отчетливовсего лишь иллюзия.
Главноеуничтожить хищную ТВАРЬ, не промахнуться, как в предыдущий раз. Ведь такого шанса мне (а, может, и никому более во всем свете!) не выпадет больше! Теперь я имею колоссальное преимущество перед ТЕМ разомона крепко спит. Думать о том, насколько может крепко спать насекомое, мне не хотелось.
Но легко сказать убить, но как это сделать?
«В волосах её сила», вспомнил я слова моего паукообразного доброжелателя.
Но у меня не было ни ножа, ни тем более ножниц. Да и будь они у меня, попробуй-ка подойти с таким оружием к ней! Даже сейчас волосы на её голове шевелятся, как змеи. Если не задушат, то уж точно разбудят свою хозяйку в момент опасности!
Пока я стоял в раздумье, как исполнить свой замысел, Диана всхлипнула во сне и сладострастно изогнулась телом. Бог ты мой, сколько же ЕЙ нужно, чтобы насытиться наконец! Впрочем, может быть как раз в этой дикой и необузданной страстимое (и не только мое) спасение.
Повинуясь нарастающему желанию (даже в этот момент она излучала поистине дьявольскую привлекательность, привлекательность, не основанную на внешней красоте, хотя назвать её некрасивой нельзятело у неётело богини), я подошел к постели и ласково провел рукой по её телу.
Тело подалось, ответив на ласку. Я продолжил, не оставляя без внимания ни сантиметра её восхитительно нежной, бархатной кожи, покрытой еле заметными шелковистыми волосками. От губ до грудейвсе ниже и ниже.
Сладостная истома волной прокатила по всему её телу. Но ОНА не проснулась, что на её месте сделала бы любая другая женщина. Впрочем, ОНА И НЕ БЫЛА женщиной.
Я смутно припомнил, что самки пауковуж не знаю, точно ли ОНА из их рода или только принимает на себя такой обликв состоянии любовного экстаза почти полностью неподвижны, почти парализованысамец может передвигать её по паутине, как мебель, и она ничего не способна сделать. Премудрая природа таким образом нейтрализует хищнический инстинкт паучихи в самый важный момент в её жизни, чтобы ничто не смогло воспрепятствовать деторождению. А если это так, то, может быть, если
И тут у меня в голове созрел ПЛАН.
Никогда в жизни я не делал и, наверное, не сделаю того, что я делал тогда. Вся жажда жизни, что теплилась в моей душе, вся ненависть к этой гадине, которой поистине нет названия, вся страсть к мести за друга и благородное желание спасти других, потенциальных жертв её хищничества Все это слилось в один страстный порыв, неразрывно смешавшись с настоящим желанием ЕЁ тела, вылилось в поток ласк, которыми я, словно паутиной, опутал её.
Не буду приводить подробностей. Несмотря на откровенность моего правдивого рассказа о встрече и борьбе с чудовищем в женском обличье, об этом я писать не могу. Мне неприятно вспоминать, но в тот момент сплав желаний был таков, что моя кровь буквально кипела в венах, взор заслонял розовый туман, глаза жег липкий пот страсти, поэтому в тот момент мне было все равно.
Когда ЕЁ блаженство приближалось к пику, я замедлил темп, продлевая её удовольствие. Конец её удовольствий мог означать и МОЙ личный конец. Судьба несчастных любовников паучих всех разновидностей не выходила у меня из головы даже в эту сладостную минуту. Но у меня было, в отличие от них, одно преимуществоони были рабами инстинкта, заставлявшего делать это вопреки здравому смыслу, а я Я был человеком, разумным существом, обладающим знаниями, я мог предвидеть последствия моих и, главное, ЕЁ поступков!
Она закатила свои невидящие глаза, вцепившись потными ладонями в спинку кровати, до крови закусив губы. Я взглянул на её перекошенное страстью лицо, на хлопья розоватой пены, выступившей у уголков губ, и только сейчас заметил, что до этого агрессивно шипевшие волосы-щупальца успокоились и, наоборот, как ласковые кошечки стали льнуть к моим рукам. Я нежно провел руками по ним, пропустив их через мои пальцы, и кожей почувствовал, как сладострастно они завибрировали.