Он продолжал вслушиваться в темноту, наполненную Сьюзен Картер, представляя в уме точное местоположение каждого предмета в той круглой спальне-башенке, сочившейся ее запахами.
В квартире Кунца, расположенной на верхнем чердачном этаже дома на Пембрук-роуд, также было тихо. Все стены, пол и потолок в ней были выстелены звукопоглощающим материалом. Комната под карнизомего аппаратная, в которой он сейчас сидел, не имела окон; ее уединенность можно было сравнить только с уединенностью могилы.
В Лондоне Кунц чувствовал себя одиноко. Он скучал по своей квартире в Женевеединственному дому, который ему когда-либо принадлежал, и чувствовал тревогу, находясь так далеко от мистера Сароцини. Хотя в действительности он никогда не находился по-настоящему далеко от мистера Сароцини. Расстояние как физическая величина не имело ровно никакого значения для их взаимодействия, потому что, где бы Кунц ни был, мистер Сароцини всегда был рядом. Он присутствовал в его мозгу, читал его мысли, бо́льшую часть времени лишь наблюдая и предоставляя ему самому принимать решения, но иногда вмешиваясь и наставляя его. Из любой точки мира мистер Сароцини мог в любой момент проникнуть Кунцу в голову и манипулировать им.
И Кунц не был против. Наставления мистера Сароцини всегда были в высшей степени разумны. Он никогда не ошибался. В глубине души Кунц знал, что жизнь его может быть посвящена только одной целислужению мистеру Сароцини.
Он готовился к этой роли, сколько себя помнил. Самые ранние его воспоминания были связаны со старинным замком на Женевском озере, который он редко покидал до достижения совершеннолетия: в основном для сопровождения мистера Сароцини в его поездках. С самого детства мистер Сароцини внушал Кунцу, что он пришел в этот мир во имя более великой цели, чем простые смертные, и Кунц воспринял это как аксиому.
И теперь он был здесь, в Лондоне, и смертельно боялся того, что не справится с этим важным заданием. Его не пугала боль, которую мог наслать на него мистер Сароцини, по-настоящему он страшился только отлучения от него.
Но пока все шло хорошо, мистер Сароцини был доволен первыми результатами, и доволен больше, чем Кунц смел надеяться. Он ощущал в комнате его присутствие: его благодетель, там, на банкете, думал о нем. Впитав теплые вибрации, Кунц почувствовал, как одиночество отпускает его, и ощутил прилив благодарности мистеру Сароцини за эту демонстрацию доброго отношения.
Кунц сосредоточился на том, чтобы послать патрону свою благодарность. Мистер Сароцини учил его, что мысли способны преодолевать пространство и что при должном навыке можно манипулировать умами других людей.
Он не знал, достиг ли мистера Сароцини его сигнал. Он вдруг задумался, как близко находится мистер Сароцини к Сьюзен Картер и может ли он ощущать ее запах. Затем он взял в руки книгу, «Илиаду» Гомера на греческоммистер Сароцини всегда говорил, что книги надо читать на языке оригинала и никогда в переводе, и начал читать.
Вот по чему еще он скучал в Лондонепо своим книгам. Обширная библиотека в доме мистера Сароцини была вся доступна ему, и он прочел под руководством мистера Сароцини каждый том из нее. Его собственная квартира была буквально забита книгами. Кунцу было жаль оставлять их. Он ценил их гораздо больше, чем людей; для него они были проекциями мира, прошлого, настоящего и будущего, и на основании их он был в состоянии выковывать собственное понимание его.
Иногда он воплощал это понимание в изощренных рисунках, выполненных аэрографом. Он был искусным художником. Мистер Сароцини часто хвалил его работу, и Кунц гордился этим.
Еще ему не хватало спортзала, где он ежедневно тренировался; и особых мюсли с голубикой, которые подают только в кондитерской на улице Конфедерациитам он обычно завтракал; и прохладного ветра с озера; и его черного «Мерседеса SL600» но он понимал, что в Лондоне этот автомобиль слишком бросался бы в глаза, в то время как ему не следовало привлекать к себе внимания.
И еще гардероба. В гардеробной у Кунца висело несколько дюжин сшитых на заказ костюмов из шерсти, шелка и льна лучших сортов, на полках, несчитаные, лежали дорогие рубашки, на полу выстроились длинные ряды сделанной в лучших мастерских разнообразной обуви. Мистер Сароцини научил его ценить качество, уделять внимание мелочам. Кунц носил только лучшую одежду, и его чемоданы были также высочайшего качества: изумительная кожа, ручная работа, все чемоданы выполнены в одном стиле.
Когда Сьюзен Картер оставила его одного в спальне, он обыскал шкаф и комод и отметил, что у Джона Картера все костюмы от известных брендов: «Босс», «Армани», «Конран». Кунцу больно было думать, что Сьюзен Картер позволяла проникать в себя человеку, который покупает готовую одежду. Она заслуживала лучшего. На ум ему пришли слова Двадцать четвертой истины: «Посредственность не может увидеть ничего, что хоть немного выше ее. Гениальность распознается только талантом».
Дом мистера Сароцини посещали многие богатые, значительные и известные люди: главы государств, министры, сенаторы, члены королевских фамилий, кинозвезды, ученые, крупные промышленники. Мистер Сароцини заставлял Кунца представлять, как эти люди сидят на унитазах, испражняются, затем вытирают задницу. Он хотел, чтобы Кунц понял, что богатство, титул, общественное положение или известность возвышают человека над прочими только в некоторых отношениях, а не во всех.
Со Сьюзен Картер дело обстояло по-другому. Совсем по-другому.
Кунц вдруг обнаружил, что думает о Клодии, и допустил, что мистер Сароцини вложил эту мысль ему в голову, чтобы отвлечь от Сьюзен Картер. Кунцу иногда трудно было отличить свои собственные мысли от тех, что были вложены ему в голову мистером Сароцини.
Клодия. Он представил себя с ней в своей квартире, как он занимается с ней чем-нибудь грязным. Она любила делать что-нибудь грязное. До того как он пришел в дом Сьюзен Картер, ощутил ее присутствие, вдохнул ее ароматыон скучал по Клодии. А с этого моментаперестал.
На небольшом столике рядом с ним лежал конверт, в котором был билет на «Дон Жуана», воскресный спектакль в Глайндборне. Это был подарок ему мистера Сароцини за хорошую работу. Он подумал, как хорошо было бы пойти вместе со Сьюзен, а после заняться с ней любовью, чувствуя, как в их телах плещется энергия оперной музыки.
Но это невозможно.
Сьюзен, прошептал Кунц.
Сьюзен смотрела на него с каждой стены. Он сделал эти фотографии в течение тех трех незабываемых дней, когда работал в ее доме, с помощью небольшой камеры, спрятанной за бейджем «Бритиш телеком» на его униформе.
Зерно на фотографиях было крупным, и это раздражало его. На них Сьюзен не двигалась, и это тоже его раздражало. Он желал видеть Сьюзен Картер в движении, желал видеть ее раздетой, желал видеть, как она проделывает со своим мужем что-нибудь грязное.
Ему был нуженхотя и не необходимпредлог ненавидеть ее мужа еще больше, чем он его уже ненавидел.
Он переключил канал и послушал свою квартиру в Женеве. В гостиной были слышны голосателевизор. Он отрегулировал фильтр, и звук от телевизора угас. Он прислушался к тому, что осталось, в поисках любого намека на то, что у Клодии может находиться мужчина.
Кунц проверил спальню, но ничего не услышал. Он тронул клавиатуру, и экран компьютера ожил. На нем возникла его любимая цветная фотография Клодии: обнаженная, с раскинутыми в стороны ногами, она сидела в кресле и смотрела в камеру. Он представил, что это не Клодия, а Сьюзен Картер.
Он взял телефон и набрал номер. Клодия ответила. Он представил, что разговаривает со Сьюзен Картер.
Чем ты занимаешься? спросил он.
Смотрю телевизор.
Что на тебе надето?
Немногое. Она поддразнивала его.
Чем ты пахнешь?
Тобой, сказала она.
Хочу увидеть тебя, сказал он.
Я тоже хочу увидеть тебя.
Введя в компьютер команду, он вышел в Интернет. На экране возникло другое изображение: пустое кресло. Через секунду в кадр вошла обнаженная Клодия. Она села в кресло. Технология еще не была доведена до совершенства: он мог наблюдать за Клодией в реальном времени, но двигалась она рывками, как в замедленной съемке, отдельным кадрам изображения требовалось некоторое время на то, чтобы попасть из Женевы в Лондон.
Кунц смотрел на раздетую Клодию. Длинные темно-русые волосы рассыпались у нее по плечам. Она смотрела прямо на него, зная, что он видит ее. Она не знала, что вместо нее он видит Сьюзен Картер.
Прикоснись к себе, сказал он.
Она исполнила просьбу. Рваные кадры добавляли движениям чувственности. Он видел, как ее пальцы скользнули в промежность, как мечтательно она завела глаза, и подумал, как бы это делала Сьюзен Картер.
Губы Клодии задвигалисьона говорила с ним. Да, говори со мной, Сьюзен, милая, говори со мной.
Теперь дай мне увидеть себя, сказала Клодия.
13
Джону было дурно. Он чувствовал свинцовую тяжесть в теле и яростную боль в голове. Портвейн всегда так на него влиял, а вчера на банкете он здорово перебрал.
Сегодня, следуя совету своего бухгалтера, он встретился со специалистом по банкротству и сейчас говорил с ним по телефону. Тот сообщил Джону неутешительные новости: если банк завинтит пробку, Джону не удастся спасти многого из своего бизнеса. Если бы Джон озаботился хотя бы год назад, он мог бы создать отдельную компанию и начать сливать бизнес в нее. Но он не сделал никаких приготовлений.
Мрачный словно туча, он положил трубку. Секретарша принесла ему вторую чашку кофе и, ставя ее на стол, посмотрела на него странным взглядом. Подслушивала? Стелла отнюдь не была глупой, она понимала, что в фирме что-то неладно, но, будучи очень тактичной, ни разу ни о чем не спросила.
Она была с ним с самого начала, еще с того времени, когда они занимали крохотный офис над маленьким зоомагазином, а Гарет приходил только по вечерам, так как днем работал специалистом по компьютерной графике в архитектурной фирме. Стелла была яркой, эффектной девушкой. В ней удачно сочетались миловидность и элегантность. У нее были темно-русые, коротко стриженные волосы и невыносимый бойфрендвечно не получающий ролей актер с самомнением размером с Атлантический океан. Она точно не останется без работы, пока существуют бизнесмены с мозгами, но потерять ее было для Джона равносильно удару под дых.
Скоро он расскажет все Гарету и остальным сотрудникам. Пока что единственным человеком в фирме, кто знал, был финансовый контролертихая, исполнительная, добросовестная женщина по имени Джанет Пеннингтон. Она подготовила финансовую информацию для отсылки в банки и инвестиционные компании, и он знал, что может на нее положиться.
До истечения назначенного Клэйком срока оставалось тринадцать дней. И вчера вечером блеснул тонкий луч надежды: швейцарский банкир со странной фамилией.
Как ваша голова? спросила Стелла.
Плохо. Головная боль была неотъемлемой частью его жизни, но сегодняшняя была матерью их всех.
Перед тем как вы уйдете, я дам вам две таблетки парацетамола.
Было без четверти десять. Через час он планировал уехать из офиса, попасть домой, переодеться и поехать со Сьюзен к Арчи в Аскот.
Он был рад, что проведет день вне офисавсе равно в таком состоянии он много бы не наработал. К тому же Сьюзен была права: кто-нибудь там может заинтересоваться «Диджитраком». Вчерашний банкир назвал ему двух лошадей. Джон проверил в утренней газете, к его разочарованию, обе числились в аутсайдерах. Но все же Джон решил сыграть на них по-крупному.
Голова заболела сильнее, и Джон вжал костяшки пальцев в виски, стараясь облегчить боль. Глядя на Стеллу снизу вверх, сказал:
Будь ласковой, принеси мне кока-колы. Настоящей, не «лайтс».
Конечно. Она сочувственно улыбнулась, так как знала, что, когда он просит кока-колы, ему действительно плохо: для него кола всегда была крайним средством от похмелья.
Джон открыл бумажник и достал оттуда визитную карточку банкира. Э. Сароцини. Джон начал придумывать ему письмо, схватился за диктофон, и вдруг заворчал телефон. Это была Стелламистер Сароцини был у нее на линии. Соединить его с Джоном?
Мистер Сароцини был вежлив, но гораздо более официален, чем прошлым вечером, теперь он находился в режиме рабочего, а не светского общения. «Мне было очень приятно завязать с вами знакомство», сказал он.
Джон вспомнил, как мистер Сароцини употребил слово «приятный» в отношении банкетного зала, и с замиранием сердца подумал, не относится ли и к нему банкир с той же снисходительностью.
Мне тоже, ответил Джон.
Может случиться так, что мы встретимся сегодня в Аскоте. По тону, каким было сделано это замечание, можно было ясно понять, что оновсего лишь дань вежливости, а не назначение делового свидания.
Буду рад. Спасибо за совет начет тех двух лошадей.
Я бы не стал ставить на них свой дом, сказал мистер Сароцини, но они, без сомнения, достойны внимания.
Что-то в голосе мистера Сароцини заставило Джона решить поставить на них гораздо больше, чем он планировал.
Возникала краткая пауза, после которой мистер Сароцини сказал:
В выходные я возвращаюсь в Швейцарию. Если вы завтра не заняты, не могли бы мы встретиться за ланчем?
Джон покосился на лежащий на столе раскрытый ежедневник. Пятница, 18 июня. Отмечено: ланч с бухгалтером.
Хорошо, сказал он. У меня встреча, но я могу ее перенести.
Завтра в полдень я буду у вас в офисе.
Да, хорошо.
Я был бы очень признателен, если бы вы подготовили для меня проверенные счета за последние три года, перспективный прогноз, документы по движению денежной наличности и план на пять лет.
Отвечая мистеру Сароцини, Джон постарался не выдать охватившего его волнения.
14
Его преподобие доктор Эван Фреер, профессор систематической теологии в Лондонском университете и архидиакон Оксфорда, был самым умным и влиятельным духовным лицом из всех, с кем был знаком Фергюс Донлеви.
Не обращая внимания на упирающуюся в обивку пружину, Фергюс сидел в древнем кожаном кресле в университетском кабинете Фреера. Комната была обставлена по-мужски: старая добротная мебель, потертые ковры, темные, прогибающиеся под весом книг стеллажи, небольшой открытый камин. Окно было поднято, и комнату наполнял сладкий запах свежескошенной травы.
Фергюс откусил от бисквита и отпил кофе, после июньской уличной жары наслаждаясь царящей в помещении прохладой. Они с Фреером были давними друзьями. Сейчас они пытались вспомнить, сколько же лет прошло со времени их последней встречи.
Фергюс ждал, обмениваясь с Эваном новостями. Он сказал Фрееру, что религия поддерживает его в хорошей форме (не сказав ему, однако, что тот сильно растолстел, а в волосах прибавилось седины). Фреер, облаченный в черную сутану, рассмеялся и парировал, что хотел бы быть в такой же хорошей форме, как Фергюс.
Если бы Фреер не выбрал карьеру священника и не принял обет безбрачия, он пользовался бы бешеным успехом у женщин. Из-за его красивого, по-романски смуглого лица многие отмечали, что он похож на Роберта де Ниро.
Фреер спросил Фергюса о его книгах, захотел узнать, над чем он сейчас работает. Фергюс неохотно ответил:
Разрабатываю тему, поднятую Стивеном Хокингом в его «Краткой истории времени». Но моя книга освещает вопрос гораздо шире и глубже.
Когда она выходит?
Фергюс пожал плечами и ответил, что ему нужно переписать некоторые местав этом загвоздка.
Фреер рассказал Фергюсу, что пару лет назад писал книгу по истории практик изгнания дьявола в Великобритании. Тогда редактор заставил его переписывать заново целые главы. Они сошлись во мнении, что редакторыэто зло.
Фергюс обмакнул бисквит в кофе и съел кусочек.
Это Сьюзен Картер, сказал он. Мне она нравится, она совсем не глупа, но иногда она доводит меня до бешенства. Она думает, что читатели не смогут разобраться в том, что я пишу, и заставляет объяснять все на пальцах и детским языком.
Фреер улыбнулся:
Но ты же доверяешь ее суждениям?
Да, наверное ну конечно доверяю. Фергюс снова пожал плечами. Просто меня это выбило из колеи, но это исключительно моя проблема. Он вытащил из кармана сигареты и предложил одну священнику.
Фреер покачал головой:
Бросил. Теперь только иногда трубку курю. Пепельница вон там.
Пока Фергюс прикуривал, он устроился в кресле поудобнее и выжидательно улыбнулся. Он понимал, что Фергюс пришел не только для того, чтобы повидать старого друга.