Ошибаетесь, фыркнула Галя, таращась на дощатый настил пола, у него будет много друзей. Он уезжает.
Что? встрепенулась Теплишина, куда?
К родне. Там там гораздо чище.
А школа?
Галя продемонстрировала гостье сутулую спину. С футболки улыбались молоденькие Мелани, Джери, Эмма и Виктория. Зазвенел чайник, щелкнув, зажглась конфорка.
Настя прокашлялась, собираясь с мыслями. Она была убеждена, что бездельники из области, от санстанции до службы опеки, разворошат жучиное гнездо. И она костьми ляжет, чтобы ускорить процесс.
Девушка во двореваша родственница?
Мы все, прокряхтела Галя, родственники.
«Не сомневаюсь», черство подумала Настя, а вслух сказала:
Она состоит на учете в роддоме? Где она будет рожать?
Мы не бомжи, Галя ошпарила учительницу пренебрежительным взглядом. У нас есть паспорта и прививки, и разные полезные навыки. Но наши ценности находятся глубже ваших. Эта земля оберегает нас от зевак, ваших врачей и чиновников.
И что это объясняет?
Вы не поймете. Будете пить чай?
Нет, спасибо. Мне надо поговорить с Митей.
Позже.
Сейчас же, потребовала Настя. Грудь невыносимо чесалась, но она не обращала внимания.
Галя пожала острыми плечами и молча вышла из избы.
Настя покосилась на фиалковую шторку. На уголок рисунка. Шагнула вперед, отдернула штору, обнажая белую громадину печи.
Глиняную поверхность от лежанки до зольника опоясывал ровный круг и второй, поменьше, вписанный в его сердцевину. Внешний круг щетинился деревцами, схематичными елями. Наружукроны, корни внутрь.
«Планета в разрезе», озарило Теплишину.
В маленьком круге, в условном земном ядре, сидело знакомое Насте чудовище с пастью-звездой и звездами-лапами. Зона между кольцами была испещрена подобием туннелей, по ним к существу ползли крошечные черные фигурки.
У фигурок отсутствовали ноги.
Засвистел чайник, Настя вздрогнула от неожиданности. Узловатые пальцы вцепились ей в волосы.
Учительница заверещала. Сердце ухнуло в пятки. С печи свешивалась рука, тощая и дряблая, заляпанная пятнами лишая. Клешня с силой тянула вверх, и Насте пришлось встать на цыпочки. Скальп горел огнем. Из темноты на нее смотрели пышущие ненавистью глаза. Старуха чавкнула ввалившимся слюнявым ртом. Не голова, а череп, драпированный желтым пергаментом. Золушка.
Нет, мама! заорала, врываясь на кухню, Галя.
Старуха продолжала тащить к себе жертву. Лицо Насти уперлось в глину, и угольный человечек отпечатался на ее щеке.
Мама, не смей!
Клешня с неохотой отпустила шевелюру гостьи и убралась во тьму.
Заройте меня, прохрипела старуха, положите меня в домовину без дна.
Вы как? Галя потормошила перепуганную Настю. Та отплевывалась и тяжело дышала.
Нормально, наконец вымолвила учительница. Привела в относительный порядок платье и прическу. Даже сумела улыбнуться.
Галя зашторила печь, спрятала безумную старуху и рисунок.
Мама не в себе, сказала она извиняющимся тоном.
Моя тоже, вздохнула Настя.
Галя выключила кипящий чайник.
Митя на улице. Он проводит вас до моста. Вам пора. Передайте тем, кто вас послал
Никто меня не посылал, обронила Настя устало. Никто не знает, что я к вам ходила.
Мальчик топтался у курятника. Исподлобья взглянул на учительницу.
Пойдемте, сказал он едва слышно.
Они двинулись к поселку, огибая лужи и груды металлолома.
Первой заговорила Теплишина:
Мама сказала, ты уезжаешь.
Да, подтвердил Митя невесело, к прадедушке.
Ты сам этого хочешь?
Да, буркнул он. «Нет» закричала каждая его клеточка.
Ты не обязан бросать учебу.
Я мальчик набрал полную грудь воздуха. Я думал, прадедушка меня не пригласит. Я слишком не похож на братьев и сестер, которые живут с ним. Он вперился в рыжую землю. Всегда нужен тот, кто охраняет погреб, и я планировал остаться. Как мама, как дядя Коля. Но прадедушке понравилось, как я рисую.
Митя нервно улыбнулся.
Ты нарисовал ту картинку на печке?
Ага.
У тебя талант.
Он понуро хмыкнул.
Где живет твой прадедушка? Это далеко отсюда? Ты мог бы учиться в его городе.
В его городе нет школ.
Настя вспомнила существо с пятиконечными звездами лап. Митя настолько боится переезда, что представляет прадеда монстром?
Расскажи о прадедушке.
Все мечтают быть с ним. Он как король. Его пригласили те, кто раньше жил внизу, пригласили править страной Миллиарда Корней. Он
Митя, перебила учительница детские небылицы. Они встали у гниющего маневрового тепловоза. Настя собиралась спросить про записку. Но вместо этого спросила: Почему у человечков на рисунке нет ног?
О, его лицо посветлело, как лицо испытуемого, которому в кои-то веки задали вопрос с несложным ответом. Внизу очень тесные норы. Ноги мешают. И это гостинец для прадедушки Северина.
Митя, ты должен пойти со мной.
Нет, в ужасе прошептал мальчик.
Вороны снялись с крана, черные стежки на холсте вечереющего неба.
Мы обратимся в милицию, в специальные инстанции, мы
Рев двигателя стегнул по ушам, взорвал тишину сортировочной. Настя обернулась. По пустырю тарахтел мотоцикл. Митина мама нахохлилась над рулем, в коляске восседал Коля Жук.
Что проис
В последний момент до учительницы дошло, что они не притормозят. Она отскочила, и пригоршня щебня оплескала ее, ужалила бедра. Туча пыли покатилась за «Явой». Мотоцикл разворачивался.
Спасайтесь! воскликнул Митя и нырнул под тепловоз. Настя кинулась вдоль огрызка путей. Сандалии набивались камушками, от страха сводило челюсти, и кислород в легких обретал свойства колючей проволоки.
Мотоцикл догонял. Коля выпростал культю, целя протезом. «Ява» поравнялась с Настей, но беглянка вильнула влево, и крюк чиркнул у ее виска, намотав и выдрав клок волос. Адреналин заглушил боль.
Настя ринулась к мосту, до него было метров пятьдесят. Сзади ревел мотор мотоцикла. Не успеет. Боже, не успеет!
Она споткнулась, выпустила сумочку, плюхнулась в лужу. Треснуло по швам платье. Захлебываясь слезами, учительница поднялась на ноги.
Клубы пыли наплывали. Крюк протягивался к ней, ближе, ближе.
Неужели это действительно происходит?
Настя метнулась на перекошенную платформу дрезины. С подола лилась грязная вода. «Ява» проскользнула в полуметре от нее и пошла на новый круг.
Не мешкая, Настя спрыгнула с дрезины, побежала мимо ржавого товарняка. Вернее, ей казалось, что она бежит. Ручейки преграждали дорогу ковыляющей учительнице, за ребрами товарняка мелькал мотоцикл.
Он выскочил из-за угла, вздыбился диким зверем. И устремился к Насте на предельной скорости. Она не моргала, парализованная, загипнотизированная. Сдавшаяся.
В пыли сформировались сосредоточенные морды Жуков.
Настя уже различала веснушки на носу рыжей солистки «Спайс герлз», когда земля под преследователями просела и мотоцикл уткнулся в край ямы, взбрыкнул задними колесами. Коля вылетел из коляски, кувыркнулся, теряя протезы. Врезался всей массой в торец тепловоза. От удара его брюхо лопнуло, и на нагревшийся за день металл шлепнулись желтые комки жировой ткани, напоминающие пузырчатую рыбью икру.
Ноги Насти подогнулись, она стукнулась ягодицами о железный хлам. Наблюдала сквозь слезы, как вокруг материализуются тени. Приземистые дядья Мити шагали к ней, вооруженные ножами и тесаками. Разглядела она и беременную женщину с огородной сапкой наперевес.
Они обступали, молчаливые, мрачные.
Сопротивление бесполезно. Настя всхлипнула. Лезвия начали взмывать к закатному небу.
Стойте!
По пустырю хромала Галя. Правая сторона мышиной физиономии была стесана до мышечных волокон. Кровавые клочья болтались у скулы.
Галя наклонилась над учительницей. Рванула воротник, стащила платье к талии. Настя прикрыла ладонями лицо.
Жуки уставились на ее грудь в испачканном бюстгальтере, на кольчугу, в которую ее облачила природа. Бородавки усеивали кожу от ключиц до пупка: скопление твердых наростов, размером с ноготок, они облепили вершины молочных желез, как дополнительные уродливые соски.
Настя разрыдалась. Униженная. Исполосованная копошащимися по ее наготе взглядами.
Шершавая, процедила Галя тоскливо и коснулась собственного израненного предплечья. Северину придется по душе.
Рукоять тесака обрушилась на макушку учительницы, и обморок избавил ее от позора.
В забытьи она видела Дмитрия Елисеевича. Директор школы зачем-то надел футболку с принтом лондонской девчачьей группы. Он щекотал Настин живот, и каждый волосок его усов был иглой шприца.
Это обезболивающее, пояснял он голосом Гали.
Жабы с зубами-кинжалами кромсали ляжки.
Целка, сказал Дмитрий Елисеевич удивленно.
Потом Настю несли через дверь с пастью и лапами-звездами, по ступенькам в прохладную мглу, и Митя бежал следом, умоляя пощадить ее, но кто-то из Жуков отпихнул мальчика.
Была еще огромная дыра, и запах сырой земли, и храп.
«Это мама храпит», подумала Настя, успокаиваясь.
Маленькие ручки потрогали ее, поволокли сужающимися туннелями.
Корни царапали забинтованные обрубки, но Настя не ощущала боли.
Слепые подушечки пальцев вчитывались в шершавую плоть, как в текст Брайля.
Настя закричала, а ледяные пальцы стали читать ее десна и язык.
Глубоко внизу что-то ворочалось и нетерпеливо храпело.
Ночь без сияния
Это видео Люда Белиникина показала коллегам три дня назад. Коротенький ролик с «Ютуба», тридцать пять просмотровявно не то, о чем мечтал загрузивший его пользователь. Разобрать что-то было непросто, середина мартаа клип датирован прошлой субботойотметилась ураганами, ветер дул со стороны Белого моря, лютый, пробирающий до костей даже обвыкшихся северян. Картинку затушевала вьюга, к тому же у оператора тряслись рукито ли от холода, то ли от предвкушения легкой интернет-славы. В общих чертах содержание ролика сводилось к тому, что по улице, кутаясь в метель, брела темная фигура, и Демид Клочков, зевнув, обозначил ее термином «какая-то хрень».
Ничего не замечаете? Люда прокрутила видео заново, и на экране «андроида» замельтешили снежинки.
Ну, мужик в шубе, сказал Клочков.
Да ты к фону присмотрись! Вон труба, вон вывеска Сбербанка. Это же напротив нашего магазина снято.
Точно! воодушевился Клочков. Хоть чем-то прославимся. Даст Бог, табличку мемориальную повесят: «По этой улице весной две тысячи шестнадцатого ходил дядька в шубе».
Белиникина хихикнула и игриво шлепнула сотрудника по плечу. Один Ваня Григорьев не смеялся. Худой и бледный, он работал в магазине «Северянка» второй месяц и прослыл пареньком замкнутым, от которого не добьешься лишнего слова. Зато справлялся отлично, при своей щуплости и низком росте давал фору мускулистому Клочкову. Ильин, хозяин «Северянки», нарадоваться не мог. Да и где вы еще отыщете грузчика-трезвенника?
Вернувшись в тот день домой, Ваня включил допотопный компьютер и позвал деда.
Старик долго глядел на монитор слезящимися глазами.
Чучун это, был его вердикт, абаасы кыыла. Разбуженный, злой. Где его сняли, Уйван?
На Аляске, сказал парень тихо.
Дед поковылял в спальню, по-якутски благодаря богов верхнего мира за то, что не пускают к жилищам людей существ из мрака.
Через три дня ту же молитву читал Ваня, таская ящики со склада.
Щедрые проектировщики отвели под торговую зону первый этаж хрущевки, и помещение магазина тянулось на десятки нефункциональных метров, повторяя в миниатюре историю всего городка. Отгремели фанфары, отжили свое энтузиасты-покорители Русского Севера. И добыча циркониевого сырья оказалась не таким уж перспективным занятием. В заполярном городке, рассчитанном на сто тысяч жителей, обитало тысяч двадцать. Молодежь уезжала: кто в Мурманск, кто на континент, и снег заносил пятиэтажки, как заносил ранее срубы вымерших хуторов.
Тайга нависала над оплотом цивилизации, по горизонту щетинились соснами грозные утесы. Они вздымались силуэтами мамонтов, окружали городок. К ледяным далям, к вечной мерзлоте ползли облака. Здесь, среди редких фонарей, среди пятиэтажек с пятью-шестью горящими по вечерам окнами, люди смотрели ток-шоу, общались в социальных сетях, старались не отставать от большой земли. А совсем близко шуршал кронами вековой лес, кричало и охало в валежинах, и тени плавно скользили меж лиственниц; под их лапами пружинился губчатый мох, проваливался снег, испещренный глухариной клинописью, хрустела хвоя. Порой они вылезали из дебрей, неправильные тени.
И тогда кто-нибудь пропадал. Или находили, например, фуру с распахнутыми дверцами кабины, а водителя находили чуть позже. В омуте под руинами мельницы. Мельничное колесо и плотина поросли илом, и дальнобойщик, как мумия, тиной обвернут, и еловая шишка в горле. Зачем-то понадобилось ему, дальнобойщику, покинуть машину, топать по рыжим от стоячей воды бочагам к бору, к мельнице, наверное, голубики отведать хотел. Голубика в этих краях вкуснейшая.
А кто, спрашивал дед Ваню, в болотцах и озерах живет?
Аглулики, отвечал, как на экзамене, представляя осклизлых рыболюдей, и сюлюкюны.
Дед хвалил, довольный. А мать слишком уважала старика, чтобы перечить, что, мол, тринадцать лет мальчишке, взрослый для сказок, и XXI век на дворе. Оно-то двадцать первый, но вот тюкнешь по сосенке топором, а из нее сочится красная медовая живицакровь иччи, что в стволе жил.
Иччи хорошие, рассуждал школьник Ваня. Друзья резались на «икс-боксах» в «Pro Evolution Soccer» и «Prototype». Он предпочитал лес, компанию всезнающего деда. Пьянящий запах грибов, прелых листьев, гниющих деревьев, аромат осеннего увядания.
А кто плохие? щурился старик.
Призраки-абасы, мальчик загибал пальцы, и юеры, якутские упыри. Ангъяки, злые души младенцев, и оборотни ийраты. Они в полярную лису превращаются и в оленей-карибов. И чучуна, конечно.
Если обнаруживали примятые соцветия козлобородника, Ваня говорил, что это Инупа-сукугьюк прошла. А если дохлый олень на таежной гари попадался с перевязанными тальником копытамичто Мээлкээн охотился.
Мама опасалась, что после дедовых баек мальчика будут мучить кошмары, но спал он спокойно, лишь однажды демоны потревожили сон: Махаха, самый страшный из них, гнался по лесу за Ваней, безумно хохоча и чиркая железными когтями. Звук был такой, словно точат лезвие о лезвие. Во сне Ваня спрятался под облепихой и наблюдал, как Махаха рыскает по поляне, с синей кожей и выпученными бельмами, и высекаемые когтями искрычирк-чирк-чирктают в темноте.
Когда Ваня заканчивал седьмой класс, у матери диагностировали рак мозга. Не спасли ни врачи, ни заклинания-аглысы. Она наглоталась таблеток накануне химиотерапии. Ваня не плакал на похоронах и погодя спросил у деда, не возвратится ли мать в обличии деретника, кровожадного зомби?
А мы ритуал проведемне возвратится.
Славно сработал дедовский ритуал.
Эй, Иван! окликнул парня Ильин. Начальник был грузным мужчиной с проседью в бороде. Поди-ка сюда.
Флуоресцентные лампы лили экономный свет на полупустые прилавки. Люда расставляла товар так, чтобы занять хотя бы половину полок. Покупатели не толпились в просторном залепостоянным клиентом было эхо, гулко отражающееся от дальних, скрытых тьмой углов. В квартирах над магазином жили с полдюжины семей, и те посещали современный супермаркет по соседству. Впрочем, единодушно доверяли «Северянке», приобретая мясо. Магазин снабжали охотники, и оленина была высшего сорта.
Шабашим, сказал Ильин, доставая из пакета фрукты и контейнеры с салатами. Люда ассистировала ему.
А что за повод? потер руки Демид Клочков, мясник.
День рождения у меня вчера был.
О, отец, ну, за такое и выпить не грех! Ванька, да брось ты ящики свои.
От алкоголя Ваня отказался. Соврал, что антибиотики принимает. Чокались без него: мужчиныалюминиевыми походными рюмками, Людапластиковым стаканчиком с вином. Ваня ел мандарин, очищал сосредоточенно и медленно прожевывал дольки.
Сдержанно улыбался анекдотам и исподтишка поглядывал на Люду.
Она была слегка полноватой, но симпатичной, с пышными формами и смоляными, до локтей косами. Пару раз она снилась Ване, голая, лежащая на палой, в шафрановых разводах, листве. Голодная, сладкая, как перезревшая брусника. Проснувшись, он застирывал плавки в ванной.