Это как так? недоумевая, вопрошал Дрюдор.
Сыновья её, тихо ответил старик.
Подошёл к лежащему, опустился на колени. Тыкая крючковатым пальцем, произнёс:
Юка, старший. Тяжело вздыхая, указал на тело у стены. А тот, Корки, младший. Вот как На войне не убили, так в материнском доме порешили
На войне? Мародеры что ли?
Изверги, убили! причитала толстуха.
Старик недобро покосился и чуть слышно выдавил:
Сдалось тебе их золото, ненасытная дура.
Значит, вот как! Разбоем промышлять?! взревел сержант. Стало быть, туда им и дорога.
Спустился полусонный Микка. Вертя в руке серпообразный клинок, он лишь сейчас понял, что произошло.
Крепко же вы спите, барон, подтрунил сержант.
Выходит, меня снова спасли от смерти?
Именно так.
Дрюдор подошел к рыдающей толстухе, вытер окровавленный меч о подол её необъятной сорочки, отдал его обескураженному капитану и добавил:
Безоружный рыцарьне рыцарь.
Из-под лестницы показался немой. Довольная улыбка, живые глазапохоже, он не спал совсем, и радовался меткому попаданию. Подойдя к стене, упершись коленом в висящего покойника, вырвал болт из его изуродованного горла. Кровь хлынула фонтаном, тело мешком повалилось на пол.
Го-го, произнес немой, хвастаясь точным выстрелом.
А это компенсация за беспокойство, сухо изрек Уги, стаскивая с ног покойного хромовые сапоги.
* * *
Пролегающая через неприветливый хутор Хлебная Дорога делила Геранию на две провинции. Ом и Гессар. Слева на юг, до самого Сухого моря раскинулись пустынные, выдуваемые суховеями Оманские степи. Справа, простирающиеся далеко на север к подножию Гелейских гор, до самой провинции Гелей, заболоченные низины и теплые Гессарские озера. Торговый путь, на котором ясным утром стояли озадаченные выбором пятеро путников, связывал два некогда влиятельных государственных центра. Позади разоренный кочевниками Красный Город, самая крайняя восточная точка Герании, впереди в устье реки Ома́ богатый и процветающий торговый порт Ома́н.
Пятерка неровной шеренгой выстроилась на окраине хуторка, и восходящее за спинами солнце, словно указывая направление, вытянуло вдоль дороги длинные черные тени.
Дрюдор почесал на щеке побелевший от давности шрам: «Куда не иди, всюду поджидает куча дерьма».
Вслух же спросил:
Куда теперь, капитан?
Микка верхом на Черном вглядывался в горизонт.
Может в столицу?
Не дойдем. Через болота не пройдем. Да и провизии не хватит до Гесса. Предлагаю в Оман. Там и разойдемся каждый своей дорогой.
Как по мне, так нет жизни лучше, чем в богатом портовом городе, сказал Уги, разглядывая сапоги, оказавшиеся как раз впору.
И сытном, поддержал Долговязый, хрустя сухарями в набитом рту.
Лишь немого казалось, нисколько не интересовал выбор направления.
Что ж, не буду спорить с очевидным решением. Значит, идем на запад, согласился молодой капитан, пришпорив коня.
Солнце быстро поднималось над Оманской степью, обжигая спины и затылки путников. Впереди ехал Микка, и Черный бодрой рысью тянул за собой весь немногочисленный отряд. Рядом с притороченными к седлу бурдюками, полными воды и вина, о конский круп тёрлись льняные мешки с сухарями и вяленым мясом, бело-золотистая вязанка лука с чесноком и большой казан, позаимствованный там же, на постоялом дворе.
Вслед за конём, держась за привязанную к задней луке длинную веревку, на ходу подкручивая кончики усов, шествовал сержант Дрюдор. Его рана, умело зашитая конским волосом, уже не беспокоила. Поскрипывая новыми сапогами, снятыми сынками-мародерами скорее всего с какого-то неудачливого купчишки, вразвалку шагал Уги. Свой длинный двуручный меч-фламберг он водрузил вдоль широких плеч и, перекинув обе руки через него, уверенно поднимал каблуками пыль. За ним, пытаясь не отставать, едва поспевал Долговязый. На голове найденная в конюшне постоялого двора широкополая шляпа, а нижняя челюсть, как и прежде, что-то тщательно пережевывала.
Завершал процессию немой Го. С арбалетом на плече и с высоко поднятой головой, он на ходу тихо мурлыкал что-то себе под нос. Монотонная незамысловатая мелодия напоминала что-то южноетеплое, словно прогретый солнцем песок, сладкое точно девичьи губы и тягучее, будто рокот морских волн. Но слово в песне слышалось одно: «го-о-го-о-го-о».
Дрюдор ускорил шаг, поравнявшись с всадником:
В Омане, поди, остались стоящие парни. Как думаете, капитан, не все разбежались по домам?
Должно быть. К кому служить пойдете?
А чем туполобый Боржо или жадный Монтий лучше садиста Грина с его безумным братцем? Плевать. Кто платит тот и хозяин. Только к Фаро не пойду. Вряд ли в его кармане найдется хотя бы медяк.
Я хорошо заплачу, если окажете мне помощь, сержант. В Омане надо найти одного человека, хм то ли от дорожной пыли, то ли от смущения Микка Гаори прокашлялся в кулак. Девушку. Может так случиться, что она еще в городе.
Глава 1.4Деньги и удача
Когда со стороны степи повеял легкий бриз и жаркий день сменился прохладой, стало ясноморе близко.
За два года войны Уги так и не побывал в Омане, хотя войска дважды брали город, изгоняя Монтия, и столько же оставляли его под упорным натиском островитян. Нынче порт вновь принадлежал наместнику, оказавшемуся на редкость цепким в отличие от покойного толстяка Лири.
Шагая Уги прикидывал, чем займется став городским жителем, но на ум не шло ровным счётом ничего. Сержант донимал парня, пытаясь выведать планы:
Подумай хорошенько, какой из тебя горожанин? В ремёслах и коммерции ты профан, зато мечом орудуешь славно. Это ли не знак свыше о предназначении?
Кроме длинного меча у меня есть ещё кое-что длинное, парень хитро подмигнул. Зачем работать? Женюсь. Найду одинокую лавочницу, истосковавшуюся по мужской ласке. Вот прибудет ей счастье.
Дрюдор раздосадовано махнул рукой.
А я наймусь поваром в харчевню, мечтательно произнёс Долговязый. Оманская кухня славится на всё Сухоморье. Солдатские каши стряпать невелика наука, а готовить настоящую еду, вот это дело.
Если мы с жёнушкой откроем заведение, возьму тебя поваром, подмигнул Уги.
Купаясь в собственных мечтах, кашевар продолжал:
Особо хочу научиться заморской кухне. Слыхал южные блюда такие, что ежели разок попробуешь, запомнятся надолго. Знаю один рецепт: молодого ягненка свежуют в полнолуние и режут равными кусками. Затем мясо вымачивают в молоке, после в старом красном вине и уж потом жарят на раскаленных углях без открытого огня на специальном вертеле. Посыпают отакийским жгучим перцем, свежей зеленью, и подают на тонко раскатанной кукурузной лепешке. За один такой ломоть счастья душу продать можно. А какие напитки доставляют отакийские торговцы. Вы бы только знали! Черные, обжигающие с дурманящим ароматом. Наши фруктовые взвары и крапивные настойки рядом не стояли. Не успеешь залить кипятком эти маленькие скрюченные листочки, как они тут же распрямляются и источают такой душистый аромат, что голова идет кругом. Я как-то целое жалование отдал за мешочек таких сухих листочков. Запаривал по одному весь прошлый поход, а длился он не меньше трёх полных лун. До сих пор помню тот запах.
Долговязый блаженно зажмурился и с силой вдохнул вечерний морской воздух.
А ещё говорят, оманская пристань сплошь усыпана диковинными фруктами, привезенными из-за моря, и пьяные матросы пинают их башмаками.
Ну, это ты загнул, возразил Уги, не могут пьяные матросы такого делать. Слышал, уж ежели матрос начинает пить, то напивается так, что его выносят на пристань и швыряют в кучу конского дерьма. А оттуда пинать ногами что-либо не с руки.
Не обращая внимания, кашевар продолжил:
А какими южными пряностями торгуют оманские купцы! Таких изысканных вкусов не пробовали многие столичные богачи
Да заткнешься ты, наконец, заноза тебе в бок?! прорычал Дрюдор, давясь слюной.
И то, правда, подхватил Уги, что-то жрать захотелось от таких разговоров. Не сделать ли привал?
Эй, капитан! окликнул сержант Микку. Команда не прочь перекусить.
Согласен, кивнул юноша.
Путники сошли на обочину в густо разросшийся терновник и принялись развьючивать лошадь. После трапезы, с набитыми вяленым мясом животами, разомлевшие от нескольких чарок, лениво распластавшись на сухой траве, сонно уставились в сереющее небо.
Го-го! крикнул немой, и с завидной ловкостью перемахнув через куст, удивительным образом растворился в сизой вечерней мгле.
Длинная стрела с оперением из рыбьих перьев-плавников, пригвоздила к земле подол Миккиного сюрко. Мелко задрожала и замерла. Вторая прошила сержантов бурдюк, и вино, брызнув теплым фонтаном, залило тому глаза. Коротко свистнув, третья сбила шляпу с Долговязого. Четвёртая, выбив из лезвия фламберга металлический звон, рикошетом скрылась в кустах.
Дюжина всадников, в разноцветных халатах и широкополых шляпах, сдерживая взмыленных лошадей, стремительно окружала привал. Стрелы в огромных, с туго натянутыми тетивами луках целились путникам прямо в головы.
Уги подхватил меч. Мускулы под дубленой кожей вздыбились буграми. Дын-н-нтетива издала характерный звук. Стрела со свистом впилась в землю рядом с носком его нового сапога.
Перекрикивая лошадиное ржание, лучники отрывисто горланили на непонятном языке. Среди них выделялся двухметровый старик-великан с обожженным лицом. Кроме лука на его седле висел складной арбалет и колчан с болтами, а грудь украшал медальон из красной меди с изображением молодого месяца. Этот отличительный знак говорил о многом.
Не стоит испытывать судьбу, сделав примирительный жест, Дрюдор опустил секиру. Это те, кто нас пятерых сумеют насадить на одну стрелу.
Это были наёмники-островитянежители многочисленных островов, разбросанных по всему Сухому морю, вплоть до самой Отакивиртуозно владевшие луком и арбалетом, и за два года войны на деле показавшие, на что способны.
Охраняя исключительно подступы к порту, за границы провинции Ом они не заходили, но слухи о морском народе с его смертоносными стрелами и арбалетными болтами дошли даже до Гелейских гор. Эти странные многословные люди наотрез отказались от Оманских казарм, построенных для них Монтием, предпочитая жить на палубах своих кораблей в просторных, потрепанных штормами парусиновых шатрах.
Питались вольные мореходы исключительно рыбой, умели опреснять морскую воду и поощряли многоженство. Их богиня Луна дарила приливы рыбакам, наполняя неводы во время отлива жирной рыбой, и всегда освещала их легким остроносым парусникам путь домой.
Исключительное стрелковое умение жителей островов пришло со времён, когда их предки совершали пиратские набеги на торговые отакийские корабли. Уже тогда, при взятии судна на абордаж, высоко ценилось умение с борта корабля метко поразить цель на палубе неприятеля.
Островным пиратам объявили войну, и за быстрыми юркими судами стали охотиться сторожевые королевские корветы. Но это ни к чему не привело. В морских погонях сторожевики горели от огненных стрел преследуемых, как сухой хворост. Среди отакийских моряков ходили слухичтобы попасть огненной стрелой с такого огромного расстояния, пираты продали души самому Морскому Богу. Длинные луки островитян состояли из двух широких металлических дуг и стреляли такими же длинными стрелами с оперением из рыбьих плавников. Позже островитяне стали применять арбалеты и достигли в их использовании небывалого мастерства. При абордаже арбалетные болты поражали капитана и старших офицеров, стоящих на капитанском мостике охраняющего купеческое судно сторожевика, и команде ничего не оставалось, как сдаться без боя.
Пиратский разбой всерьез подрывал развитие торговли, а война с ними лишь усугубила ситуацию. Тогда богатая и развитая Отака решила с пиратами договориться. Оказалось, что платить за безопасность морских переходов намного выгоднее, чем снаряжать суда, с завидным постоянством сгорающие без остатка.
В то далекое время, когда на море буйствовали островные пираты, купцы Герании ещё и не помышляли о морской торговле. Когда же их первая галера с трюмами, забитыми лесом и железом, покинула пристань Омана в направлении отакийского Дубара, от пиратов остались лишь легенды, наводящие ужас на юнг и портовых девиц. Морские разбойники ушли в небытие, но их умение передалось по наследству, и не было стрелков в Сухоморье лучше этих широкоплечих ясноглазых людей.
* * *
Впереди показались огни рыбацкого поселка. Уги обернулся и искоса посмотрел на конвоиров. Те ехали молча, плавно покачиваясь в высоких южных седлах. Стрелы в их колчанах глухо стучали о дно наконечниками из костей копья-рыбы. Островитян Уги видел впервые. За всю войну ему, к счастью или нет, так и не довелось повоевать против чужеземных наемников Монтия, хотя он, как и каждый в королевском войске был наслышан об их умении.
Шум моря, заглушал лошадиный храп. Уги обернулся снова.
Да? холодно бросил островитянин.
Мы против короля, сказал кашевар, не найдя ничего лучше, чем сказать явную глупость.
Мы тоже, произнес тот.
Перекинув ногу через седло, он повернулся к остальным и что-то прокричал на островском наречии. Все дружно загоготали, тыкая в Долговязого пальцами.
Лучше молчи, посоветовал сержант.
Оружие островитяне отобрали подчистую. Кашевара из-за широкополой шляпы островитяне поначалу приняли за своего, но так как тот ни слова не понимал на наречии, быстро потеряли к нему интерес. Длинный фламберг Уги и секиру сержанта вместе со снаряжением Микки Гаори вёз Черный. Привязанный к седлу толстого с вырванной правой ноздрей островитянина, конь будто чуя неладное, сник головой и еле передвигал ноги, отчего толстяк время от времени дергал его за уздечку, тихо по-своему бранясь. Дрюдор хмурился, и его усы безжизненно болтались тонкими унылыми сосульками. Стала ныть рана. Сержант задумчиво потирал плечо и, так же как и Уги, косился на всадников. Все шли понуро, мысленно готовясь к худшему. Вскоре вошли в лагерь.
Садись, сказал старший.
Конвоиры спешились, и уставшая, измотанная четверка упала на хранящий тепло осеннего солнца песок. Островитянин принес два больших горящих факела, воткнул рядом с пленниками.
Ждать, приказал он и снова скрылся в темноте.
Рядом расположился его отряд. Сняли с бритых голов выцветшие на солнце шляпы, уселись, замысловато подвернув под себя ноги, устало прикрыли глаза.
На факельный свет вышел невысокий человек в халате и в остроносых восточных сапогах.
Хвала небу, вижу вы не кочевники. Он кивнул в сторону островитян: Мои друзья ещё никогда не видели их живьем, потому приняли вас за немытых. Не мудрено, учитывая ваш неприглядный вид.
Он говорил по-геранийски, хотя чувствовались в его речи заморские нотки. Но и на островитянина он не походил.
Не удивляйтесь, я не ваш земляк. И не с островов. Матьгеранийка. Сам же вырос в Отаке, но в вашей стране живу давно. Вам повезло, что я сегодня прибыл из Омана. Иначе они бы с вами не церемонились. Кочевников никто не любит.
Сев на песок, принял такую же позу, как остальные и задал прямой вопрос:
Кто вы?
Мы такие, как и вы. Воюем за деньги, уклончиво ответил Дрюдор.
Ну, и кто же вам платит?
Уж точно не кочевники.
Полагаю, вы из разбитого восточного гарнизона.
Сержант молчал.
Вы солдаты, и у меня к вам нет личной неприязни. Поэтому, если даже это вы осаждали Оман прошлой весной, я всё одно не испытываю вражды. Вы же не воевать сюда пришли?
Бесплатно воевать? скривился Уги.
Понимаю. Ваш король нищий, а за нищего даже дурак воевать не станет. Меня здесь все зовут Мышиный Глаз. У людей с островов прозвища вместо имен, такая пиратская традиция. А вас как звать?
Я Юждо Дрюдор, сержант уже два дня несуществующего отряда.
Хотите набрать новый?
Если получится.
Вижу, вы профессионал. Такие либо умирают в бою, либо не умирают вовсе. Надеюсь, мы договоримся. Он повернулся к мечнику: А вы?
Неважно, чем я зарабатывал раньше, я воевать не буду.
Мышиный Глаз покосился на огромные руки мечника и еле заметно улыбнулся.
А я не хотел воевать, и не воевал, подал голос Долговязый. Я повар.
О, это может нам пригодиться. Меня от рыбы уже тошнит. А вы, видать, благородных кровей?