Было темно и жутковато, со стороны небольших конюшен слышалось ржание. Поближе к себе Ян держал наиболее ценных лошадей. В доме его не былодверь как обычно не заперта, но свет не горел. Я прислонила серебристо-розовый велосипед к крыльцу и пошла вглубь двора, где притаилось невзрачное низкое серое строение, внутри которого часто творилось волшебство. Ян сидел на единственной ступеньке перед входом в мастерскую и скручивал сигарету, рядом с ним стояла большая чашка чая и банка меда, а у ног спал здоровенный рыжий пес, громко похрапывая.
Привет, сказала я, подходя к мастерской.
Пес тут же вскочил и что было духу начал хрипло лаять, оглушая все живое в радиусе нескольких метров. Мы с ним были давно знакомы, это была добрая и умная сторожевая собака, которая совершенно не интересовалась охраной имущества и добросовестно выполняла свой долг исключительно в присутствии хозяина.
Фу, Грот, заткнись, рявкнул Ян, который терпеть не мог, когда ему лаяли прямо в ухо.
Грот, лежать, я погладила замолчавшую псину по голове и посмотрела на Яна.
Он облизнул сигаретный листик и, закончив свое творение, с наслаждением прикурил, прикрыв глаза. Он молчал и ни о чем не спрашивал, выпуская изо рта густые клубы дыма. Я смотрела, как они медленно и красиво таяли в воздухе. Наконец, словно морально подготовившись, Ян ожидающе на меня посмотрел.
Я буду у тебя ночевать. Они разводятся, сказала я. Папа уехал.
Понятно.
Ты знал? Знал, что они уже давно решили?
Ну я догадывался. На выпускном твой отец сказал, что подыскивает себе квартиру.
Я отвернулась и смотрела куда-то в сторону, в темноту.
У него там есть другая женщина?
Не знаю. А и знал бы, не от меня тебе об этом стоило бы услышать.
Ян бухнул себе в чай три огромные ложки ароматного меда с местной пасеки и отставил банку в сторону. Я пыталась не зареветь, но ничего не получалось. Слезы будто все время находились очень близко, и только ждали повода вырваться наружу.
Почему все так? Ощущение, что люди, которых я люблю, меня бросают. И что они делают это, потому что у меня ничего не получается, потому что я не знаю, чем хочу заниматься, к чему стремиться. Я от этого хочу умереть, Ян. Все это дурацкая жизнь. Я иногда могу целый день думать об этом, понимаешь? Целый день. Мне нравятся моментынравится скакать верхом, нравится ложиться в постель, смотреть, как ты делаешь фигурки. В эти моменты я счастлива, но во все остальное время, в целоммоя жизнь несчастна. Когда я остаюсь одна, мне становится страшно и одиноко, я чувствую, что никто и никогда не поймет меня, потому что никто больше всего этого не слышит и не чувствует. Я хочу быть как все, быть нормальной.
Это не совсем так, Лося, Ян выбросил окурок, поставил чашку на землю, потянул меня за руку и усадил рядом. Тебе же нравится ощущать, что ты не похожа на других, знать, что тыособенная. Просто нужно не доводить это ощущение до абсолюта, позволяя ему превратиться в одиночество. И никто тебя не бросает, твой отец просто хочет жить своей жизнью.
В которой меня нет.
Ты же знаешь, что и это не совсем так. Кроме того, я всё ещё здесь. Ян обнял меня, и я прижалась мокрой щекой к его шее.
Ты тоже когда-нибудь уйдешь. У всех находится кто-то ближе, чем я. У мамы есть её пациенты, у Фили друзья, у Кука его семья, у папы бог знает кто. И ты найдешь такое.
То, что люди любят что-то ещё, не значит, что они не любят тебя. Даже наоборот. У них есть что-то важное и интересное, а они все равно находят в своем сердце место для тебя. Понимаешь? Ты должна замечать это и уметь чувствовать благодарность.
Я громко шмыгнула. Когда он говорил, все выглядело простым и понятным, но стоило мне остаться одной, как это понимание развеивалось быстрее, чем сигаретный дым.
Хочешь, облегчим твои страдания? ласково спросил Ян.
Не уверена, что у меня есть конкретная эмоция, с которой я хочу расстаться. Мне просто больно.
Тогда, сказал он, вставая и удаляясь в мастерскую, дадим тебе то, чего нет. Одна моя кобыла на неделе родила, так что я смог припрятать для тебя немого радости. Он вернулся, держа в руках длинную и плоскую деревянную подставку со стеклянными игрушками. Некоторые из них слабо, едва уловимо светились. Я осмотрела фигурки, многие из них были мне незнакомы.
Мне показалось, что его собственными чувствами заполнено больше стекляшек, чем обычно. Ян никогда не вытягивал из себя отрицательные эмоции, предпочитая их переживать. Говорил, чтобы понимать боль других людей, он должен уметь обращаться с собственной. А чтобы заполнить игрушку, например, радостью, ему было необходимо сначала почувствовать её. Красота его способности заключалась в том, что от сохранения части положительной эмоции в игрушке, она не убывала в нем самом, а отрицательную он мог вытянуть из человека без остатка. По крайней мере, так он говорил. Правда, по натуре Ян был очень спокойным человеком, и все эмоции переживал сдержанно, так что достаточно сильные чувства, которые стоило бы сохранить, случались редко. Но когда мне такие перепадали, это было похоже на совершенное волшебство.
А это что? я указала пальцем на ярко-красную розу, которая пока что была пустой. Среди существующих и мифических зверей, домиков, разноцветных сфер и миниатюрных фруктов, она выглядела почти вызывающе. Точеные, аккуратные полураскрытые лепесточки выдавали многочасовую кропотливую работу.
Да так, это я экспериментирую. Твоя вот эта, Ян указал пальцем на маленький светло-зеленый домик в голубую крапинку.
Я вытащила его двумя пальцами и зажала в ладони. Ян положил руку сверху на мою.
Готова?
Я кивнула, и в этот же миг по моему телу начало разливаться сильное и теплое чувство. Оно неслось как ураган, принося с собой далекие, словно обрывки сна, воспоминания о запахе конюшен, громком ржании кобылы, и длинноногом золотисто-коричневом чуде со смешными ушами, которому оказалось очень непросто появиться на свет. Эта была такая сильная и искренняя радостьрадость от пришествия на землю новой, пусть и очень маленькой, жизни. Я даже не была уверена, что сама умею такое испытывать.
Спасибо, тихо сказала я, прислоняясь к его плечу.
На здоровье, ответил Ян, приобняв меня и с любопытством наблюдая за моей реакцией на его подарок, и продолжая пить свой приторный чай.
Он снова закурил, и ярко тлеющий пепел на конце его сигареты напоминал мне волшебную палочку, которая разгоняла тьму, скопившуюся в моем сердце, и в унисон со звучащей внутри подаренной радостью создавала царство уюта и покоя.
Прямо перед нами медленно карабкалась по небосводу луна. Ночь бережно укрыла фермы, наполняя мир силой для завтрашнего продолжения жизни. Я слушала, как шумно вдыхал воздух развалившийся кверху пузом Грот, как вокруг нас поскрипывал забор, как тихо и сонно ржали лошади и как где-то очень далеко, кажется, тарахтел грузовик. Это была не могильная тишина дома, покинутого любовью, это была зовущая и чарующая музыка. И в эту самую минуту жизнь не казалась мне безупречной, но достаточно стоящей, чтобы её жить. Мне хотелось стать частью этого мираживого, звучащего, и пахнущего свежими летними ночами. Хотелось дать ему нечто такое, что станет ценно и важно, что отзовется в моем сердце ощущением подлинной радости и гордостине чужими, полученными в подарок, а моими собственными.
5
Я лежала на траве, задумчиво накручивая на кончик носа тонкую прядь волос и уставившись своими прозрачно-зелеными глазами в ясное небо. Солнце клонилось к горизонту, милосердно ослабляя июльский зной. Рабочий день кончился, первые собранные мной помидоры этого сезона покоились в ящиках и тряслись по ухабам на пути к складу. Прошел почти месяц с отъезда папы, иногда он звонил и рассказывал что-то туманное о своих планах на будущее, обещая приехать на следующей неделе. Мама впервые за последние шесть лет ушла в отпуск, а потом понемногу и в запой, но обещала вернуться. У одной из работающих со мной девушек не так давно умер дядя, а у другойлюбимая кошка, поэтому почти все свои смены мне приходилось слушать мысли о смерти, заполняющие их мозг. Заполняющиеэто очень правильное слово, потому что обычно мы думаем о многих вещах, они цепляются друг за друга, существуя то одновременно, то последовательно, сливаясь в длинную-длинную цепь. Подлинная же мысль о смерти настолько огромна, что занимает всю нашу голову, и, кажется, ещё чуть-чуть пространства вокруг неё. Она просыпается раньше, чем мы, засыпает позже и ни на одну минуту не сдает своих позиций. Она пухнет внутри головы, вытесняя все размышления, кроме самых необходимых. А мне приходится все это слушать и ощущать, несмотря на то, что в моей жизни все, слава богу, живы, хоть и не очень счастливы.
Hello! Ты что тут развалилась как мешок картошки?
Я поднялась на локте и прищурилась. Худощавая высокая фигура говорящего стояла прямо напротив заходящего солнца, но мне не нужно было его разглядывать, чтобы узнать. Это был Кук, в конце каждой смены он приходил принять работу, дать последние указания и отпустить всех по домам. Только домой мне не хотелось.
Я прячусь.
От кого?
Ну, может, от тебя.
Кук сел рядом со мной и, сорвав длинную травинку, сунул её себе в рот.
Я пришел передать, что отец просил тебя завтра зайти за зарплатой. А потом можешь прятаться дальше.
Ура-а-а, протянула я, спасибо.
Слушай, к отцу на выходные приедут гости, и нам понадобится баня, сказал Кук после некоторого молчания и посмотрел на меня.
С моего носа сорвалась туго накрученная прядь и упала на лицо. Я вздохнула, расстегнула молнию на кармане куртки и, выудив оттуда два золотистых ключа на маленьком колечке, молча протянула их Куку.
Пойдешь домой?
Не знаю. Я вчера заходила переодеться, там дикий бардак, вонь, а в гостиной непонятные спящие тела. Наш дом никогда не отличался порядком, но это уже больше смахивает на притон. Филя сказал, она выходит только в магазин и иногда в какой-нибудь бар с дружками.
Именно по этим причинам я старалась как можно реже ночевать и вообще появляться дома. Тяга моей матери к периодическому алкоголизму была проблемой редкой, но не новой, и определенные навыки, помогающие пережить эти периоды, мы с Филей давно выработали. Например, я приноровилась ночевать у Яна или на мягком раскладном диванчике в предбаннике у Кука, к чему его родители относились понимающе. Его семья была замечательной. Стоило мне появиться у них на пороге, как мама Кука уже спешила поставить к обеду ещё одну тарелку, а маленькая Соня с радостными воплями мчалась с другого конца двора, чтобы повиснуть у меня на руках. В выходные они вчетвером устраивали пикники, на которые иногда приглашали и меня, и в эти минуты я чувствовала себя в самом сердце семейной любвипростой, крепкой и веселой, такой, какой давно не знали мои собственные родители.
Мы с Яном сегодня доделали большую партию ваз. Там у заказчика очень больная фантазия, потому что выглядят они так, будто Ян просто чихал в стеклодувную трубку. А ещё мы поговорили о моих планах на поступление, и он сказал, что я зря так волнуюсь и нужно ехать. И ещё вот мне дал, Кук достал из кармана маленькую прозрачно-синюю овечку, на удачу. В моей коллекции это уже седьмая, он заключил фигурку в домик из ладоней, отгораживая её от света, и заглянул в щёлку. Не знаю, из какого стекла он их делает, но ночью мне кажется, что они светятся. Твои тоже?
Я пожала плечами и перевела тему. Мы с Куком в тысячный раз поговорили о том, что он прошел отборочный этап олимпиады по английскому языку и, если все сложится удачно, осенью поедет в столицу, чтобы принять участие в самом массовом ежегодном состязании молодых лингвистов. Стать призером этой олимпиадывсе равно что получить счастливый билет в любой университет страны на лингвистическую специальность. И я была уверена: он его получит, не только потому что обладает талантом, но и потому что по шесть часов в сутки просиживает над учебниками, шаг за шагом толкая себя навстречу мечте о работе переводчика. Получит, и через год уедет отсюда. Тоже уедет. И Ян, вытягивая из него страх и сомнения, прикладывал к этому усилия.
* * *
Я бросила велосипед у крыльца и пошла в глубь двора, чтобы заглянуть в окно кухни. Наш дом покоился на невысоком фундаменте, но с моим невысоким ростом все равно пришлось повиснуть на подоконнике, чтобы что-то разглядеть. На кухне кроме мамы сидели двое незнакомых мне мужчин и женщина, которая становилась регулярным гостем в нашем доме во время приступов маминого алкоголизма. Сейчас она бойко что-то рассказывала и стучала руками по столу, отчего на нем подпрыгивали рюмки.
Я мысленно выругалась и обогнула дом, чтобы попытаться войти с черного хода, но дверь оказалась заперта. Тогда я выругалась сильнее, и, глубоко вдохнув, поднялась на крыльцо и позвонила. Мама открыла спустя почти целую минуту, на ней был домашний халат, а в руках тлеющая сигарета, хотя никогда раньше курением она не страдала.
О! Дочь явилась!
Я только переодеться, я протиснулась мимо неё и осмотрела через открытую дверь кухни пьяную компанию. Кто-то из них со мной поздоровался, но я молча взлетела по лестнице прямо в обуви, игнорируя какие-то мамины возмущения по этому поводу.
Чтобы сменить джинсы и толстовку на такие же, только чистые, и уложить в рюкзак вещи на ближайшие два-три дня мне понадобилось пять минут. Я наскоро причесалась, нашла в шкатулке под кроватью припрятанные там деньги и уже собралась так же быстро ретироваться, как заметила листок на полу около двери, видимо, ранее просунутый в щель.
«Я жив, телефон отключил, потому что мать накидывается и звонит каждую ночь. Устроился работать в лавку к Т.Б., 2/2 буду там. В комнату не стучи, мать думает, что я живу у друга. Ключ от задней двери под цветочным горшком у крыльца. С собой не уноси.
Брат.»
Я вздохнула, сунула письмо в карман, заперла дверь комнаты и тихо покинула дом. Кажется, этого никто не заметил. Весь этот кошмар должен был продлиться ещё пару недельдольше месяца она обычно не пила, будучи не в состоянии так надолго забыть про свою работу. Забыть про насэто совсем другое дело, это проблемой не было.
* * *
Грота во дворе не было, а дверь Яна, как обычно, открыта. Эта скверная привычка повелась у него от отца, и я всю жизнь удивлялась, почему их ни разу не ограбили. Сегодня дом, кажется, сам не верил тому, что в нем происходило. С порога была слышна музыка и громкие веселые голоса, доносившиеся со стороны кухни. В прихожей, коридоре и ванной горел свет. У двери валялись два шлема и сапоги для верховой езды. Пес лежал под лестницей, он поднял морду и тоскливо на меня посмотрел, демонстрируя свое недовольство по поводу обделенности вниманием.
Привет, я вошла в кухню и на меня тут же обернулись две пары глаз, одна из которых явно не лучилась дружелюбием.
Привет, весело сказал Ян, его голос звучал громче обычного, Амелия, это Олеся, Лося, это Амелия, скорее всего, ты её знаешь, она управляющая кафе «Спелая вишня», недалеко от твоего дома.
О да, я её знала, но только не потому что была завсегдатаем их кафе, а потому что Амелия имела широкую славу девушки, способной окрутить практически любого ухажера, но не питавшей глубокой привязанности почти ни к кому из них. Она была красивая в самом известном смысле этого словабольшие голубые глаза, пухлые губы, точеные черты лица, талия толщиной с ногу Яна, густые светлые волосы чуть ли не до попыживая кукла. У Яна до этого в жизни было всего две девушки. Одна продержалась полгода, другаягод, и обе отличались модельной внешностью и хитрым, своенравным характером. Я очень любила дразнить Яна по поводу того, что он предпочитал женщин, больше всего похожих на его любимого коня, и мог бы уже давно жениться на нём.
Привет, прохладно сказала я, но Амелия лишь слегка кивнула, не удостоив меня ответом. Мой взгляд приковала стеклянная роза, приколотая на изящном серебряном стебельке-булавке к её воротнику. Наметанным глазом я разглядела, что внутри неё слабо переливается какая-то пойманная эмоция.
А мы тут вот, пьянствуем. Хочешь? Ян кивнул на бутылку шампанского, которая красовалась на столе в окружении массы закусок.
Нет уж, спасибо, сейчас с меня пьянства точно достаточно, я хочу только спать, я достала тарелку и начала набирать в неё еду. Кстати, я принесла пирожные, но, кажется, в тебя они теперь не влезут. Где моя чашка?
Я достала из рюкзака и положила на стол большую коробку, вытащив оттуда для себя два эклера. Затем отрыла в раковине под горой посуды чашку, которой обычно тут пользовалась только я, налила чай, прихватила свой съедобный улов и удалилась в гостиную, которая была напротив и где я обычно обитала, оставаясь у Яна на ночь. Сегодня она оказалась поразительно чистоймоя постель убрана в диван, сам он сложен и аккуратно заставлен подушками, пыль пропала, а пульт от телевизора торжественно покоился на подлокотнике. Даже книги, преимущественно фантастического жанра, не громоздились у стен привычными колоннами, а были аккуратно расставлены в высоких шкафах. Обычно такой тягой к порядку Ян не отличался, и я презрительно фыркнула.