А его и след простыл! Знакомо пробасил мощный и сильный голос. Это подошла и Глафира Петровна, ветеран советской торговли, массивная, крепкая и непоколебимая, настоящий монумент за прилавком. Мы все так сразу и поняли, что он тебя подставил, Борька. Чтоб такой пареньи воровал? А онсвинюка еще та. Убедились на личном примере. Всеи на все сто! Процентов.
И где ж он сейчас?
Уехал! Только и видели!
А бизнес? У него ж тут не один магазин был.
Распродал.
Тося не могла допустить, чтобы главные новости сообщил кто-то другой и решительно добавила:
Распродал вообще все. Дочиста. Сразу после того, как тебя засадил. И универмаг этот, и кооператив, и магазинывсе продал. Говорил, ты ему все дела подорвал, разорил вконец. Тот еще брехун! Как теперь открылось, он нигде не продешевил. А нам зарплату за полгода так никто и не вернул. Чтоб ему пусто было!
И куда ж он подался?
Нам не докладывал. Уехали концы в воду, сам знаешь, Тося Шишлянникова ехидно улыбнулась и хмыкнула, словно получала удовольствие, сообщая плохие новости.
Борис помрачнел:
Может, хоть кто-то знает?
Кто-то, может, и знает, да молчит.
Молчать-то себе дороже, то есть я хотела сказать
Вот именно, промолчишьцелее будешь.
Сам знаешь, у нас городок маленький, если трое знают, то знает и свинья. Я не Свинаренко имела в виду, конечно, а всех вообще.
Женщины говорили чуть не одновременно. Боря грубовато перебил:
А тот магазинчик, что напротив районной аптеки, он давно сгорел?
А, продуктовый! Да нет, с месяц, не больше. Его же Луцик-младший купил. И все не везет ему, бедолаге: то в аварию попал, то обворовали, теперь вотподжог.
Он бы меньше за чужими женами бегал!
А ты, Тоська, не смешивай все в кучу. Одно делобизнес, а личная жизньэто другое.
Шишлянникова лишь выразительно хмыкнула.
Сбоку донесся пронзительный голос молодой продавщицы, которую Борис встретил еще на пороге:
Скупайтесь скорее, закрываем уже! Некогда харчами перебирать!
Ей ответил наглый фальцет:
Расслабься, зайка, и не спеши. А то споткнешься! это был попутчик Бориса из автобуса, чахлый парнишка, даже вечером не снявший темных очков. Снова жевал, а в ушах ритмично покачивались наушнички от плейера. И наглости еще прибавилось:
Из чего тут у вас выбирать? Два сорта сыра, триколбасы? Да и тепозавчерашние?
Не нравитсяне берите! бойко парировала молодая продавщица.
Ты, красавица, еще с отделом защиты прав потребителей дела не имела? Устрою. Кстати, разговор наш записываю, ехидно улыбаясь, он показал рукой на свой плеер.
Анька, не дури, не выдержала Тося, обслужи молодого человека, как следует!
Да улыбнись и глазки сострой, прогудела, не двигаясь с места, Глафира Петровна, будешь парням грубитьнавеки в девках останешься!
Боря Тур почесал подбородок:
Ладно, бывайте. И правда, уже закрывать пора.
Куда ж ты теперь?
Пойду, знакомых проведаю.
Стой, если ты к Леське
Я знаю, что ее здесь нет.
А куда подалась, знаешь? вкрадчиво спросила Глафира Петровна.
На заработки?
Да уж, заработки тамне позавидуешь. Тося поджала губы, а ее коллега прямо вскипела от праведного гнева:
В бордель их всех наш Свинаренко упек! Всем ансамблем! Петь да танцевать, говорит, в Турцию поедете. А там их всех в бордель и отправили! Глафире Петровне явно нравилось четко выговаривать это манящее нездешней жутью слово«бордель». Тур оцепенело молчал, и она перешла к аргументации: Анжелка Ляшенчихина сбежала по дорогетакое рассказывала, такое, чтону!
Да уж, подхватила Тося, паспорт #225; у них сразу за границей отобрали, как только таможню проехали. Клиентов, говорят, будете обслуживать! Сами понимаетекак. А кто откажетсясекир башка! И концыв воду! Вот как она рассказывала.
А где она сейчас?
Анжела? В область перебралась, конечно. И родители за нею собираются. Кто ж здесь будет оставаться, если каждый в нее пальцем тычет? А девушка-то и не виновата.
Ой, не говорите мне про невинность! с едкой иронией покачала головой Тося. Она, что, газет не читала? Не знала, зачем в Турции наши девки нужны?
Здрасьте! Их же петь приглашали. И танцевать.
А они уши-то и развесили! Как же, нужны там такие артистки! Не понятно что ли, там же танцовщицами проституток называют.
Борис почувствовал, как у него под шапкой зашевелились коротко остриженные волосы. Он прочистил горло и спросил по-зековски хрипловато:
И что? С Лесей? Где она?
Кто ж знает? Поехалаи нету. У других девчат и родители есть, а найти не могут. И в суд подавали, и в милицию обращались. Ищут! А она сиротой осталась, кто ж ее искал бы?
В борделе? голос Бори Тура стал таким хриплым, что женщины смолкли и опустили глаза.
Все, закрыто! Нечего уже! надрывалась у входа пронзительная молодуха. Завтра! Нам сегодня еще кассу сдавать!
Опомнился Борис уже на улице.
Он давно подозревал, что с Лесей что-то не так. Когда она внезапно писать перестала. Но бордель Турция Ну и подлец же Свинаренко! Всех киданул, со всех сторон подлец
Ноги механически шагали вперед, в сторону улочки, грезившейся в каждом тюремном сне. Снег кружил перед глазами. Мерещились Лесины глаза в белой кисее паранджи. Тю, паранджа черная!
Черная.
Чернеют окна знакомого дома, закрытые покосившимися ставнями.
Двор замело снегомни тропинки, ни следа.
А он на что надеялся?
Повернул к единственной в городке гостинице и чуть не столкнулся с монументальной теткой Глафирой.
Я так и знала, что сюда пойдешь. Слушай меня, она приблизила свое лицо вплотную к его уху и зашептала: Конечно, мое делодесятое, но говорят, что Свинаренко теперь в Барвинковцах, чуть не полрайона там скупил
Барвинковцы? Где это?
Она прошептала несколько слов ему в самое ухо и прибавила погромче:
Ты ж смотри там, осторожненько. Семка Разгильдяй ездил, хотел про свою Галю узнать, вернулся сам не свой. Это страшные люди! Смотри! Он там в большой силе, авторитетным человеком стал. Берегись! Но запомни: я тебе ничего не говорила. Ну, бывай! Счастливо! И исчезла во тьме, растворилась, как призрак.
Холодный безлюдный переулок. Покинутый дом.
Будто весь этот разговор приснился.