Провожая девчонок, он старался не думать о завтрашнем дне.
Получалось плохо.
2. Лиля
За неделю до Ташкентского землетрясения Лиле Славиной стукнуло девятнадцать. После семилетки в родной Дубовке она окончила Волгоградское строительное училище и уже как год работала штукатуром-маляром.
Двадцать седьмого апреля их бригаду погрузили на машину и доставили в Управление Спецмонтажстроя. Перед собранием выступил русоволосый бригадир Антон, которого Лиля часто видела во снах, очень близко и истомно. Антон рассказал о страшном землетрясении в Ташкенте, о дружбе народов, взаимопомощи и мобилизации.
Нужны молодые специалисты и строители, объявил бригадир, добровольцы, которые примут участие в восстановлении Ташкента. Кто может? Судимым руки не тянуть!
Через три дня молодая комсомолка Лиля смотрела в окно вагона стройпоезда «ВолгоградТашкент». Рядом сидела миниатюрная Света, ее подруга. «Женский» вагон полнился голосами. Лиля думала о тюбетейках, мешках с урюком на базарной площади, невыносимой жаре и раскаленном песке, в котором можно варить куриные яйца. Она не знала, чего ждать от Ташкента.
Как мы там будем? спросила Света, словно прочитав ее мысли. Где они воду берут?
Поживемувидим, пожала плечами Лиля, а потом улыбнулась. Парня тебе найдем.
На верблюде?
Девчонки захохотали.
Маленький ташкентский вокзал встретил улыбчивыми лицами, цветами, узбекскими дойрами, похожими на пионерские барабаны, и золотыми бликами на длинных духовых трубах, сурнаях. Строителей принимали с неслыханными почестями. Лиле поднесли букет красных роз, обернутый в газету, она укололась о шипы, но с благодарностью зарылась лицом в шелк лепестков. К ее плечу прижалась голова Светы, глаза подруги блестели, под острым подбородком благоухали розы.
В зной вокзала прибывали поезда из Пензенской, Челябинской, Саратовской областей. Играла музыка, толпа кричала «спасибо!». Аванс, но Лиля зналабудет за что, и очень скоро, уж они постараются. Она начинала влюбляться в Ташкент, в этот разрушенный стихийным бедствием город на краю Союза, пахнущий горным ветром, пылью, спелыми персиками и красным портвейном. В город, которого еще не видела, но уже чувствовала.
Поселили на юго-западе столицы, в районе Чиланзара. Сначала жили в армейской палатке, потом перебрались в вагончик, вместе с еще четырьмя незамужними коллегами. Девчонкам намекнули на общежитие тракторосборочного завода, в скором будущем, а пока они обитали на колесах в строительном городке, под присмотром патрулей, сформированных из работниц фабрики «Малика». Узбечки угощали ароматной самсой и сытной шавлей, напоминающей клейкий плов (Лиля быстро впитывала все местное, колоритное), пили вместе с девушками-строителями чай и рассказывали о городе.
Ей перестал сниться русоволосый Антон, все чаще в сновидениях она брела по ташкентскому бродвею, по опутавшим Алайский рынок улочкам. Город жил на асфальте: палатки-квартиры, палатки-аптеки, палатки-столовые, палатки-амбулатории, почтовые палатки. Под навесами по-спартански горели лампочки. Глинобитные, одноэтажные домате, что не превратились в руины, стояли пустыми, растрескавшиеся стены подпирали контрфорсы. Ввалившиеся крыши, зубастые оконные рамы, лозунги на уцелевших дувалах: «Трясемся, но не сдаемся!», «Ташкент скоро станет лучшим городом страны!». Со временем в сон стали просачиваться тревожные звуки или, скорей, ощущения. В пятки проникал подземный гул, усиливался с каждым шагом, срастался с костями невидимыми щупальцами. Из широкой трещины, изгибы которой задавали маршрут Лили, словно пар, поднимался другой звук-ощущениешум работающего огромного мотора или механизма. Живого механизма.
Лиля всегда просыпалась, когда рокот обретал плоть, сгущался до тени, до движения когда из трещины появлялась
Лапа. Девушке казалось, что она видит лапу гигантского насекомого или животного. Три темно-бурых острых зубца, а следомпотолок окуренного темнотой вагончика.
Своевременное спасение от кульминации кошмара.
Первый месяц работали по двенадцать часов в день, без выходных. На месте скромных жилищ, махаллей, и на свободных площадях Чиланзарского района стали проклевываться панельные многоэтажки с видом на восхитительные фруктовые сады. Затем ввели смены. Грузовики забирали в семь утра; у высокого тряского борта хорошо думалось о советском Вавилоне, который Лиля отстраивала не только для кого-то, но и, возможно, для себя. Те же самые грузовики привозили в обед ароматный борщ и наваристую шурпу. К стройпоезду отвозили в пять вечера, уставших, приглушенно-звонких, обласканных взглядами местных парней.
На свиданиепервое свидание за годона согласилась легко. Симпатичный мальчик, высокий, зеленоглазый. Господи, до чего же банально, и пускай, пускай банально, как и приятная фатальность в его взгляде, когда он смотрел на нее через ограду строительной площадки, ждал ответа. Она истосковалась, устала от молчания внутренних струн. Ах да, у него был успокаивающий, как перестук колес, голос и суетной говорливый друг-хвостик (приглянувшийся Свете Элер). Опять банально? Пускай.
Зеленоглазый мальчикРадикизлучал щекотную самоуверенность. Девчонки строили, парни помогали разбирать завалы. Лиля сказала «да».
Вечером парни повели их в парк.
И был обжигающий глоток портвейна, всего один, но показавшийся нужным, и танцы, и пломбир в хрустящем стаканчике, вдавленном торопливыми пальцами, и шоколадное «эскимо», и снова танцы. В парке Горького собралось столько народу, что Лиля невольно вспомнила о поездах на ташкентском вокзале. Танцплощадка превратилась в перрон, наводненный молодыми парнями и девушками, а по аллеям, обрамленным акациями и чинарой, тянулись к эстраде все новые и новые составы.
Элер крутился вокруг Светы и почти не замолкал.
Отец с Уломовым работает, директором станции, так того на следующий день после землетрясения в ЦК вызвали. А там не только Рашидов, но и Брежнев с Косыгиным прилетели из Москвы, доклада ждут. И тут за окнами крик, шум. Брежнев подумал, что снова тряхнуло. Ан нет! Гол на «Пахтакоре» забили минчанам. Знаете, что тогда Брежнев сказал Рашидову? Сказал: «Так у вас, наверное, и землетрясения не было. Футбол один» А потом толкнуло на четыре балла, афтершок
Это что? участливо спрашивала Света.
Повторные толчки, весомо пояснял Элер. Первый месяц постоянно трясло, сами знаете, но это ничего, даже хорошо. Отец говорит, что так подземные слои напряжение сбрасывают.
Интересно.
Элер кивал: интересно, еще как интересно.
И без мистики не обошлось. У меня бабушка в трехэтажке возле Госпитального рынка живет. Перед той ночью ей померещилось странное свечение, от земли исходило, а еще шум, прямо под домом. И не ей одной.
Так вы в палатках живете?
Радик нет, его улицу только припугнуло, хотя не все в дома вернулись. А вот я теперь под открытым небом, Элер легонько, неуклюже-нежно толкнул Свету в плечо. Так что стройте быстрее, не хочется у костров зиму встречать.
Землетрясение, землетрясение, землетрясение. Все кружило вокруг землетрясения. Как сиденья цепочной карусели.
От Радика пахло вином, всклокоченной молодостью и желанием. Он почти не отходил от Лили, но говорил мало, забавно косился на внушительную холмистость ее груди (она знала, какое впечатление на мужчин производят ее формы, особенно под ярко-оранжевой индийской кофтой), даже едва не подрался с другими ребятами. Из-за нее. Это было приятно. Но, но, но
Что «но»?
Но. Она старше его, на два или полтора года
Но. Он наивно самонадеян и легкомыслен, молодой актер все-таки А еще носит старые туфли с промятыми носами, а ведь настоящий мужчина должен
Но. После той жуткой ночи, которую они с девчонками провели в вагончике под кроватями, а с внутренней стороны двери трясся «замок» из колючей проволоки с той ночи, в которой бесновались пьяные звери-люди, еще не выветрился страх
Но. Ее посещала мысль об отъезде, такие разговоры все чаще звучали в стройпоезде
Но Все это было не важно. Рядом с Радиком она не чувствовала того самого, волнительного, вязкого трепета. Не испытала мучительно-сладкой дрожи.
Она поцеловала Радика недалеко от парковых ворот, на углу игротеки. Поцеловала быстро и невесомо, в благодарность за этот вечер, такой же быстрый и невесомый. Ей понравился вкус его губ, рассмешило его волнение, мигом слетевший апломб, но все было так легко, даже мысли, поэтому она просто поплыла дальше. Он взял ее за руку, она разрешила, и они раскачивали лодочку из ладоней на волнах городских сумерек.
Парни провели их до строительного городка и попрощались. Одного из них Лиля видела в последний раз.
А следующим вечером она влюбилась.
Грузовик вез к заменившему дом вагончику, чаю и вечернему концерту. Она смотрела на ошпаренные солнцем улицы, на людей в их сухих руслах, взгляд остановился на молодом мужчине, стройном, в элегантном светлом костюме и ярко-красной рубашке. Его рубашка так весело бы смотрелась рядом с ее любимой оранжевой кофтой. И тут она увидела его туфли. Черные, блестящие, крикливо-модные. Что делает такой мужчина в этом пыльном городе? У Лили закружилась голова. «Это он», прошептала она, машина свернула, мужчина в блестящих туфлях исчез, а толчки не прекращалисьв сердце, в желудке, в ладонях.
Это он ее мужчина.
Засыпая, она надеялась на скорую встречу под тенью опущенных век, но ей приснилась уродливая лапа с когтистыми пальцами, скребущая по обломкам сырцового кирпича.
3. Элер
Район Кашгарка, в «яблочко» которого саданул кулак землетрясения, закрыли от посторонних. Восстановительные работы стихали лишь к ночи, а ранним утром строительный интернационал снова закатывал рукава. Большой хашар: сотни загорелых рук и горящих глаз, которые видели в руинах новый Ташкент. Кто-тосвой новый дом, в котором останется жить, создаст семью, как сделали в позднефеодальный период китайские купцы из Кашгара.
Элер понимал, что центральная часть городада и весь Ташкентуже никогда не будет прежней, одноэтажной, одичало-зеленой; колхозным полям и камышовым болотам придется подвинуться. Над развалинами, которые расчистили танками (во время работ башни боевых машин были мирно повернуты назад), поднимались остовы будущих многоэтажек. Воплощение национальных стилей братских республик.
Как думаешь, у кого краше выйдет? спросил Элер.
Что?.. не сразу врубился Радик. А-а у белорусов.
А вот фиг тебе! У украинцев лучше!
Радик растерянно кивнул. Так быстро сдался в едва наклюнувшемся споре? Элер открыл рот, тут же закрыл. Миниатюра: рыба на песке.
Он понял, что Радик боится предстоящей разборки, но виду не подал, не упрекнул. Элеру тоже было страшновато, но то был другой страх, с примесью предвкушения справедливой расплаты: дерзких скотов надо наказать, иначе снова прижмешься спиной к стене. Даже первобытные люди во время охоты опасались мамонтов, ведь так? Главноенаучиться использовать свой страх.
Солдаты! Элер увлек Радика за огрызок стены, изрезанной зигзагообразными трещинами.
Два армянина в пропыленной военной форме свернули к глинобитному уютному особнячку, чудом уцелевшему на правой стороне улицы. Во дворе их встречала старушка, такая же ветхая, как и жилище, приглашала на узбекском к столу. Солдат и строителей кормили всем городом. Угощали сигаретами и улыбками. В Кашгарку ведрами передавали мошхурду, маставу, чай.
Айда, шепнул Элер, и они продолжили путь по еще неразобранным завалам коммунальных дворов.
Черные, крытые толем крыши провалились внутрь приземистых сараев. Мазанки торчали из земли острыми обломками. Элер поднырнул под одинокую бельевую веревку, обошел присыпанную глиняной крошкой хонтахту, при виде которой вспомнил, как напугал младшую сестренку. Стукнул по столешнице и выбежал из армейской палатки с криком «Началось!». С Анорой случилась истерика, даже «скорую» вызвали. Н-да, глупо вышло, мелкая ведь впечатлительная: даже после небольших толчков все время бежала на улицу проверить, не появились ли в земле трещины. Ох и влетело ему от родителей!
А знаешь, кто на следующей неделе прикатит? спросил Элер.
Радик без интереса дернул подбородком: ну?
Марсель Марсо!
Это кто?
Французский клоун или мим.
А-а.
Кстати, в чем разница? Ты ж у нас, Рад, ближе к зрителю.
Радик нагнулся, чтобы поднять камушек, и только потом ответил:
Мимы больше под взрослых заточены.
Через улицу бульдозер нахраписто доламывал стену, рядом пыхтели два трактора. Экскаватор грузил мусор на самосвал. На горизонте высились клювастые силуэты кранов. Друзья подождали, пока проедет дребезжащий ЗИЛ, и сквозь поднявшиеся клубы пыли перебежали на другую сторону.
Траву и листья платанов покрывала густая пыль. Сломанные ветки напоминали паучьи лапы. Бульвар дарил тень, укрытие. Справа виднелось старое узбекское кладбище. Каково было мертвым, когда трясло и подкидывало? Вот уж действительно «перевернуться в гробу»
СкотыКлыч и его мелкий корешждали в условленном месте: прятались в дверном проеме сильно пострадавшего дома. Справа от входа болталась на единственном гвозде табличка «Стол РАСКРОЯ».
Клыч неприятно улыбнулся, поманил рукой и отступил внутрь мастерской. Элер сжал кулаки. Света просила не ввязываться (он не говорил ей о «стрелке», но она почувствовала), такая красивая и добрая, большеглазый ангел. Он сказал ей, что все будет хорошо, а потом для слов не осталось воздухаони целовались и целовались, даже на ходу.
Да, все будет хорошо. Но только не для двух скотов в помещении. Спускать такое Элер не привык, особенно если кто-то наезжал на его друзей.
Эл начал было Радик.
Элер глянул на друга и подмигнул:
Ща по-быстрому все решим и к девчонкам на стройку рванем. Беру на себя здоровенького.
Радик перестал терзать пальцами нижнюю пуговицу рубашки и нарочито невозмутимо кивнул. Сжал зубы, изображая решительность. «Уже неплохо, подумал Элер. Рад справится. Должен». Контролировать страхпервый шаг к победе над ним. Ведь его друг боится не этих скотов, а того, что его трусость выплеснется наружу. Боится позора. Как когда-то и сам Элер, в школе, где его и еще парочку ребят гнобила шайка старшеклассников: ставила к коридорной стене и прописывала пендели. А потом случилось маленькое чудо. Одноклассник Элера ответил обидчикам, отважно шагнул под градом стрел, словно древний самурай, ведомый верностью и долгом (книги о самураях любил отец Элера), и его примером заразились другие, чьи колени еще секунду назад стучали друг о дружку. Элер вступил в бой последним, устыдившись собственного страха. Отлип от стены и повернулся к страху лицом. И в этом сражении истаяла его трусость, а он вырос в Воина, ярость которого не уступала тому, кто первым проявил бесстрашие. Книги и опыт не врут: путь к доблести часто лежит через стыд. Проверенный временем кодекс. Сработает и с Радиком.
Элер ступил в проем без двери. Коснулся костяшками кулака раскрошившейся кромки необожженного кирпича.
«Какие планы на завтра?» спросил он Свету, когда они расставались.
«Жить и любить», ответила она.
Элер сморгнул: не сейчас.
Если не считать кирпичного и деревянного лома, в мастерской было пусто. Все вещи вынесли хозяева или мародеры, кто знает. Патрули ввели после случаев воровства. Пол в дальней части помещения обвалился в подвал. Темнота в дыре выглядела зловеще. Не самая мудрая мысльдраться здесь, но ведь не делиться же ею со скотами.
Клыч хищно осклабился, обнажив желтые зубы.
Ну что, актеришки
Элер не дал ему договорить. Влепил кулаком в нос, а потом добавил, уже падающему, в ухо. Второй удар вышел слабымкулак чиркнул, а не впечатался, но первым Элер мог гордиться. Мог, но не стал: рано.
Он подскочил к корешу Клыча. Тот вскинул к лицу руки. Элер со всей дури приложился коленом в пах. Плосколицый болезненно взвыл и рухнул на колени, схватившись руками за промежность. Элер пнул его под ребра, еще раз, и еще, парень опрокинулся на пол и сжался в клубок, будто кучка тряпичного мусора. По пыльным щекам текли слезы.
Элер замахнулся для нового удара, но решил, что хватит. С этоговполне. Он повернулся к Клычу, который поднимался на ноги с невесть откуда взявшимся металлическим прутом в руке. Недоделанный самурай с расквашенным в кровавую юшку носом.