Отзвуки покинутого им давнымдавно, полузабытого мира.
И хотя в уличной симфонии нет ничего особенно мелодичного, она была полна для него в то утро божественной гармонии.
Необъятный мир существует, и внимать ему, созерцать его можно лишь с потрясенной душой. Солнце, небо, цветы, женщины, детивот приметы прекрасного мира, обступившего его!
Но стоило ли так долго сидеть в каменном мешке, чтобы увидеть и услышать все это полнозвучное, яркое богатство и снова быть замурованным в четырех стенах с нищенским клочком неба в «волчьей пасти»? Он не насладился свободой, только глянул на нее вполглаза. Неужели он видит мир для того, чтобы навсегда позабыть увиденное? Не увидеть, как молодые деревца научатся давать первую тень?
Но даже если ему никогда не суждено окунуться в живую жизнь, он был счастлив воскресить в своей памяти былое.
Чем ближе к Неаполю, тем попутчики, скованные с ним одной судьбой, чаще поговаривали о том, что их везут на какойнибудь остров. Вероятнее всего, их ждет ссылка на остров Вентотене, туда ходит пароход из Неаполя.
Два дня их продержали в Неаполе, в тюрьме «Кармине». Седовласый попутчик, которого вся группа почтительно и негласно признала старостой, напомнил, что Антонио Грамши по дороге в Палермо тоже провел несколько дней в «Кармине».
Этьен сидел у окна в арестантском автомобиле, их везли, связанных цепью, сквозь предрассветный город. Нетрудно догадаться, что их везут к морю, потому что улицы шли под гору, и шофер притормаживал, убирая газ.
Их привезли на «сервицо рапидо»пассажирскую пристань.
Отсюда отходят катера на близкие острова Прочида, Искья, отходят пароходы на Капри и на более отдаленные острова архипелага.
Не только город, но залив, восточные холмы, крыша королевского дворца, откуда Неаполь как на ладони,все покоится в серой полутьме, все в предчувствии близкого рассвета.
Обычно арестантов привозили за несколько часов до отплытия, когда на пристани тихо и пустынно. Пассажирам вовсе не обязательно знать, что в трюме сидят и позвякивают наручниками заключенные.
Карабинеры позволили выйти из автофургона, и арестанты уселись в стороне от пристани на прибережных валунах.
Глядя на море, трудно вообразить, что вот этот самый Неаполитанский залив обычно бывает лазурным. Сейчас море серозеленое, бурое, а под низко висящими свинцовыми тучамичерное.
Узников то и дело обдает брызгами, пеной волн. Шторм разыгрался не на шутку, шторм отрезал берег от моря белой линией прибоя. Неумолчный гул оглушает, и переговариваться между собой нельзяможно только кричать во весь голос.
Ни один камень, а тем более камешек, не остается сейчас на берегу в покое. Они шевелятся, ворочаются, елозят, трутся друг о друга, все в движении. Ветер срывает пену с гребней волн, когда волны обрушиваются, и в эти мгновения видно, откуда дует ветер. Наверное, отсюда и берет начало штормтечение не соответствует направлению ветра.
Когда море спокойно, линия горизонта кажется более далекой, а при плохой видимости горизонт приближается.
Прошел час, наступило раннее утро, а шторм все набирал силу. Теперь, когда волна разбивалась о прибрежные валуны, ее пена отбрасывалась назад, на гребень волны, подоспевшей вслед, она играючи швыряла большие камни. Это не крупная галька, а булыжники величиной с арбуз. Казалось, даже массивные валуны подрагивают под ударами волн.
Глядя на штормовое море, Этьен вспомнил, что Надя плохо переносит качку, страдает от морской болезни, и забеспокоился. Будто ей, а не ему самому предстоит сегодня путешествие на плюгавом, слабосильном пароходике. Будто Надя собирается плыть вслед за ним по такому же неспокойному морю.
Когда он в последний раз сидел вот так близко к штормовой воде, оглушенный ее ревом и зачарованный? Это было в Симеизе, они жили тогда с Надей в военном санатории.
Сейчас его никто не услышит, он может орать все, что угодно. Внезапно им овладело страстное желание говорить, кричать, петь порусски. Штормовое море и небо стали его собеседниками. Когда еще представится возможность выкрикивать во весь голос родные и запретные слова?
Я помню море пред грозою. Как я завидовал волнам Он собрался продолжить, но запамятовал Продекламировал две строчки из «Онегина» заново, надеясь, что с разгона придут на память последующие. Но сколько ни тщилсяне мог вспомнить. Огорченный, он снова и снова громогласно твердил:Я помню море пред грозоюпока не зашелся от надсадного кашля.
В заливе моталась и дергалась на якорной цепи рыбачья шхуна. Смотреть на нее Этьену было физически больнобудто шхуна привязана не к якорной, а к той самой цепи, которая продета через их наручники. Шхуна пыталась и не могла оторваться от своей каторжной стоянки.
Все последние годы тюремные стены прятали Этьена от шторма, от грома, от молнии, от ливня, от наводнения, от бури. А сейчас его восхитила неуемная сила стихии, не подвластная ни капралу карабинеров, ни капо диретторе, ни председателю Особого трибунала по защите фашизма, ни самому дуче. Нет силы, которая может помешать его восхищению! Такая стихия уравнивает в правах любого диктатора и человека в наручниках. Вот так же стихия уравняла когдато в правах всех жителей древней Помпеи, засыпав их вулканическим пеплом Везувия.
Чувства обострились до предела. Ему мало обычных порций воздухаон дышит порывами свежего ветра! Его обдает брызгами волн? Нет, он плывет по штормовому морю в неведомую даль, в будущее! Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю, и в разъяренном океане средь грозных волн и бурной тьмы, и в аравийском урагане, и в дуновении чумы!..
Утренний свет прибывал, стал виден Везувий на горизонте, а совсем рядом, на пристани,щит с расписанием пароходного движения.
Вшестером, в сопровождении карабинера, арестанты подошли к щиту. Отсюда от «сервицо рапидо», пароходы отходят трижды в неделю. В понедельник прямой рейс на Вентотене, туда 62,5 мили. Пароход в пути 5 часов 10 минут. По вторникам пароход идет по маршруту НеапольПрочида ИскьяСантоАнджелоФориоСантоСтефаноВечтотенс. Рейс продолжается 8 часов 15 минут. В пятницу маршрут такой же, как и во вторник, но без захода в СантоАнджело, рейс на 40 минут короче.
Сегодня пятница и, значит, можно быть уверенным только в одномих не везут в СантоАнджело.
Четырех молодых парней, соседей по цепи, долго держали в тюрьме, а сейчас ссылают без всякого суда. Поймали их при попытке сбежать к испанским республиканцам. Они допризывники, присяги не нарушили, просто не хотели «добровольно» помогать Франко. И судить их вроде бы не за что. Парни точно знали, что их ссылают на Вентотене, и были уверены, что других арестантов ждет тот же маршрут.
А Этьен сомневался: тогда бы их всех могли отправить прямым рейсом на Вентотене в понедельник. Зачем же их держали в «Кармине» еще четверо суток?
Единственная маленькая радость, которая за четверо суток случилась в тюрьме,седовласый подарил ему свежий номер газеты «Пополо д'Италиа».
Американцы сообщили итальянскому послу принцу Колонна, что морской атташе объявлен персоной «нон грата», и потребовали его немедленного отзыва.
В Югославии свергли принца Павла, там проанглийское правительство. 3 апреля Белград объявили открытым городом, а 6 апреля в 5 часов 15 минут утра началась бомбардировка. Нацисты летали над крышами и безжалостно уничтожали город. 8 апреля наступила тишина. Тишину ту действительно можно назвать гробовой. Руины, семнадцать тысяч убитых. Не только люди, но и животные обезумели от ужаса. Хищники вырвались из клеток зоологического сада и бегали по улицам.
В Берлине в Шарлоттенбургском оперном театре поет Джильи. Он выступает с концертами в пользу Красного Креста
Почти полтора года Этьен оставался в неведении о том, что творилось в мире, раздираемом войной, в первый раз читал он вчера газету. А в это утро, сидя на прибрежном валуне, он узнал много других новостей. Их сообщил тот самый седовласый узник.
Тем временем высветило набережную возле пристани. Напротив высился коричневый шестиэтажный дом. Окна закрыты ставнями, жильцы с вечера спрятались от дневного зноя, которого сегодня не будет.
Набережная выстлана мелким диабазом, вдоль нее тянется кирпичный парапет с бетонированным покрытием.
Бульвар засажен платанами. Валуны, брошенные в воду перед набережной, оберегают ее от ударов штормовой волны.
Пассажиров сегодня совсем немного. Приближалась минута отплытия, а арестанты продолжали сидеть на берегу и ждать. Капрал уже несколько раз бегал на пристань, чтото там узнавал, возвращался обеспокоенный, снова убегал.
Пока они торчали на набережной, седовласый рассказал Этьену, что у Антонио Грамши тоже был очень тяжелый переезд из Палермо на Устику. Трижды его возвращали в тюрьму в Палермо, так как пароход не мог совладать со штормом и довез Грамши к месту его заключения только в четвертый раз.
Капрал карабинеров стоял возле сходней, переброшенных с пристани на пароход, и ругался с капитаном. Всех слов разобрать нельзя было, но можно представить себе, как они кричали друг на друга, если гул моря не мог заглушить голосов и обрывки темпераментного спора долетали до набережной. Капрал подошел к заключенным и объяснил: пароход не швартуется у острова, куда они направляются. А лодка с острова не сможет подойти к пароходу, волнение превышает шесть баллов.
Сидя на валунах, арестанты видели, как их пароход выбрал якорь, отошел от причала и отважно двинулся в штормовое море.
С пристани возвращались в душевном смятении, и нельзя было угадать: к лучшему или худшему, что капитан парохода отказался взять их на борт.
Все сильно проголодались, седовласый староста тяжело вздохнул и напомнил, что в местных тратториях подают спагетти «аль денте», что значит «на зубок»; в Неаполе спагетти приготовляют потверже, чем в других местах. А другой сосед невпопад запел в арестантском автомобиле «Прощание с Неаполем».
Этьен уже без особого интереса смотрел на утреннюю жизнь улиц. Автофургон стоял у светофора, пропуская трамвай, и он увидел вывеску у подъезда дома: пансион «Бон сежур», что в переводе с французского дословно значитхорошее местопребывание.
Да, есть такие счастливцы, которые могут приехать в Неаполь, поселиться в пансионе «Бон сежур», посещать картинную галерею во дворце неаполитанских королей, ходить вечерами в оперный театр.
На тротуаре у перекрестка он увидел круглую башенку. Да это же афишная тумба! Обклеена выцветшими на солнцепеке афишами, они ошметками свисали с ее округлых боков. Этьен успел увидеть набранные крупно пять букв «Тоска», вспомнил, что Энрико Карузо родом из Неаполя и здесь начал свою фантастическую карьеру.
Но как только автомобиль подбросило на выбоине, дернулась и лязгнула цепь, связывающая пассажиров, Этьен забыл про Энрико Карузо и вспомнил про его тезку, старого тюремщика из Кастельфранко.
Кто будет сторожить его сегодня в неаполитанской тюрьме? А вдруг этопоследний тюремщик в жизни? Может, его увезут на вольное поселение? Вернут имя и фамилию? Забудут его номер 2722, и в ушах перестанет звучать ржавая симфония тюремных засовов, замков, щеколд и решеток?!
Он сошел со ступеньки арестантского автомобиля измученный. Не сама по себе поездка и не бесплодное ожидание на пристани утомили его. Он отучился воспринимать столько впечатлений, переваривать такое множество новостей.
94
У Этьена основательно распухли запястья, и он старался как можно меньше двигать руками. А соседи его, уже опытные кандальники, умудрялись скованными руками зажигать спички, скручивать цигарки, чистить апельсины, бинтовать ноги, шнуровать обувь. Одна девка с панели ловко подкрашивала губы и ресницы.
Противная всетаки штука эти наручники! Холодноот железа еще холоднее, а когда жаркожелезо вбирает в себя зной и не остывает до вечера. Разность температур железа и человеческого тела все время напоминает о кандалах. Поитальянски наручники называются «маньетти». Родственная связь со словом «манжеты» очевидна. Этьен усмехнулся: вот почему он всю жизнь не любил туго накрахмаленных манжет
Их повели на вокзал ночью. Прошел слух, что арестантские вагоны ждут на путях сортировочной станции. Два карабинера держали концы длинной цепи, а цепь продели сквозь наручники всех шагающих. Шли напевая, весело переругиваясь и перекрикиваясь. В пестрой шеренге оказалось немало проституток, увиливавших от регистрации и медицинского освидетельствования. Их принудительно высылают из Неаполя под надзор местной полиции.
Два арестантских вагона прицепили к товарному поезду.
Он дотащился только до станции Парадизио. Оттуда и политических, и уголовников, и проституток отправляли машинами в Формию.
В этот момент откудато взялся крикливый офицер и наорал на капрала. Из обрывков их громкого разговора Кертнер понял, что в Формии «блошиная вонючая тюрьма с общими камерами» и туда иностранца везти не следует.
Кертнер остался в одиночестве. Капрал нанял бричку и повез его в местный полицейский участок.
Этьен забыл в вагоне ломоть хлеба, выданный ему на дорогу, и мучительно проголодался. Может, от свежего морского воздуха? Или от утренней прогулки по Неаполю?
Он попытался узнать у капрала, где окончится его маршрут, куда его отправляют. Но капралтрус или чинуша?только развел руками: не имеет права сказать. Этьен усмехнулся: насколько в старину все было проще и удобнее, во всяком случае для конвоиров. Вспомнить хотя бы Палаццо дожей в Венеции. По крытому Мосту Вздохов переводили заключенных из дворца в тюрьму, на другую сторону узкого канала. Впрочем, с теми, кого ссылали в дальние края, хватало мороки и у средневековых стражников.
Я пришлю служанку, закажите себе еду,сказал капрал, когда доехали до полицейского участка.
Капралу карабинеров передан на хранение весь капитал Кертнера: какойто анонимный благодетель из уголовников перевел недавно пятнадцать лир на тюремный счет 2722.
Капрал снял с Кертнера наручники и вышел.
«Сколько лир осталось у меня?гадал Кертнер.Хватит ли на обед?» Конверт с деньгами лежал у капрала в сумке.
Стол, табуретка, на стене портрет Муссолини, обязательные лозунги: «Верить, сражаться, победить!» и «Дуче всегда прав».
Вскоре служанка принесла чашечку кофе и какуюто аппетитную тюрю в глиняной миске. Не хочет ли синьор вымыть руки? Он с радостью согласился:
От наручников руки чернеют еще больше.
Лишь бы не испачкать руки в крови,вздохнула служанка.
Это не для моих рук. У меня другое Мы вот с ним,он показал на портрет,не поладили. Понимаете, я не уверен, что он всегда прав.
Муж такого же мнения.
Она сидела, положив подбородок на сложенные руки, и молча смотрела, с каким аппетитом арестант ест ее «минестрину»домашний хлеб, нарезанный мелкими кусочками и залитый отваром из фасоли.
Кертнер распорядился, чтобы капрал уплатил служанке, но та обиделасьона поделилась своим обедом! Этьен выразительно на нее взглянул: «Я прекрасно знаю, что вы меня угостили. Но для вас безопаснее, если я за обед уплачу»
Да, деньги лучше взять, ей не полагается бесплатно угощать политического преступника.
Когда Этьен уселся в бричку, он увидел в ногах у себя маленькую плетеную корзинку с яблоками и виноградом. Капрал сказал, что служанка принесла корзинку вместо сдачи.
Этьен сел в бричку, совсем забыв о существовании пыли. Забыл, что пыль бывает едкой и вызывает сильный кашель. Пыль поднял автомобиль, который мчался навстречу. Этьен давно не видел такой бешеной скорости, километров 7580, никак не меньше
Просто удивительно, как за трое суток угомонилось мореслегка рябит, взъерошено мелкими волнами, но все краски веселые.
Рыбачьи лодки, которые переждали шторм на сухопутье, вновь спущены на воду. Где еще так ярко раскрашивают лодки, как в Италии? Среди белых парусов несколько желтых, голубых и даже яркокрасный. На борту одной лодки красная стрела; очевидно, владелец хотел этим подчеркнуть стремительность своего суденышка.
Шторм внес поправку в расписание, сообщение с островами было прервано, а потому на пристани скопилось много пассажиров. Кертнер рад был увидеть своих старых попутчиковарестантов.
Пришла очередь Этьена подняться по трапу. А что делать с корзинкой? Сам в наручниках, капрал нести корзинку отказалсяне полагается; спасибо, старый рыбак, который ехал этим же пароходом, захватил корзинку и принес ее в трюм.
Пароход, куда погрузили заключенных, переполнен. Этьен прочел название парохода на спасательном круге«СантаЛючия».