Он что, уже побывал в газовой камере? заикаясь, спросил корреспондент. Его же мотает!
Эсэсовец снова рассмеялся, на этот раз в голос, хотя и негромко:
Конечно, его мотает! Ведь накануне он влил в себя столько самогона, что таким количеством можно было бы вывести из строя трёх таких, как вы или я.
Хотите сказать, что он пьян?
Именно это я и говорю. Вот она та самая гуманность, о которой я вам накануне говорил. Этот человек доброволец. Накануне, когда всем этим людям сообщили, что сегодня их казнят, я предложил кому-нибудь из них лёгкую и приятную смерть. Пятеро изъявили желание. Жребий выпал на этого. Его фамилия Горячев. До войны он учил детей в школе, а теперь он солдат Красной армии. Он храбрый человек и пожелал умереть красиво, офицер пристально разглядывал стоящего напротив него русского. Накануне ему дали самогона и относительно сносной еды. Видели бы вы, Густав, с какой жадностью он запихивал в себя всё это!
Эсэсовец поморщился.
Это и есть ваша пресловутая гуманность? буквально выкрикнул Лоренц.
Разумеется! Он ведь сейчас почти ничего не соображает. Сейчас он умрёт, и умрёт легкой смертью, в отличие от других. Смерть от удушья, уж поверьте, не так уж и приятна.
И вы убьёте его сами?
Убью! Но если вы передумали, я могу уступить эту честь вам.
Нет-нет! Пожалуйста, только не это!
Офицер сделал шаг к пленному и на чистом русском спросил:
Ну что, Горячев, ты готов?
Приговорённый промычал что-то нечленораздельное по-русски. Офицер рассмеялся:
Густав, вы понимаете их язык?
Только некоторые слова, оберштурмфюрер!
Он только что сказал, что имел сексуальный контакт с моей матерью. Ещё он сказал, что отплатит мне за всё, даже с того света. Какой мерзавец, и это за всю мою доброту
Сказав это, эсэсовец довольно резко, но на первый взгляд совсем не сильно, толкнул обречённого в грудь. Тот дёрнулся, отступил назад и упал.
Лоренц растерялся, на его лице появилась глуповатая улыбка:
Он что, мёртв?
Мертвее не бывает! ответил офицер, после чего снял перчатки, бросил их на землю и щёлкнул пальцами.
Оба надзирателя, с интересом ожидавшие окончания «представления», тут же подхватили мертвеца под руки и поволокли безжизненное тело со двора.
Глава четвёртая,к которой у Зверева с Корневым появится вопросов больше, чем ответов
Заключённые называли это «милостью Фишера»! Эта сволочь предлагала обречённым умереть легко и без мучений, продолжал свой рассказ Комельков. От желающих, как правило, не было отбоя. Фишер выбирал одного из добровольцев. Его приводили в особый кабинет. Перед заключенным ставили тарелку с жареными сосисками, варёную картошку, хлеб, сало и здоровенную бутыль шнапса. Этот гад включал музыку, садился и много курил. Он давал приговорённому хорошую папиросу и говорил с ним как с равным. Он наблюдал за своей жертвой, как питон наблюдает за кроликом, которого вскоре собирается сожрать. Люди, конечно же, набрасывались на еду и, как правило, напивались в хлам. А этот зверь наслаждался своим превосходством над теми, кого он считал низшим сортом. Наутро ничего уже не соображавшего узника выводили перед строем, и Фишер демонстрировал на нём свой ужасный удар. Он бил открытой ладонью в грудь, у заключённого тут же останавливалось сердце. Он умирал мгновенно
Этому удару он научился где-то на Востоке? уточнил Зверев.
Думаю, что да! До войны Фишер много путешествовал, побывал в Индии, Японии и Китае
Зверев снова перебил:
Это я понял, но откуда тебе известно то, где и когда он побывал? Ну и про то, что происходило в кабинете у Фишера?
Лёнька вздрогнул, поёжился, словно его ударили по спине и с некоторой гордостью заявил:
А как, по-вашему, я сбежал из этого проклятого лагеря? Ещё не догадались?
«Милость Фишера?» в один голос выкрикнули Корнев и Зверев. Лёнька кивнул.
Немцы использовали нас как рабочую силу, а в «душегубки» обычно отправляли тех, кто уже не мог приносить пользы Рейху, а также жён и детей коммунистов и офицеров; ну и конечно евреев! Как видите, я от природы довольно худощавпапенькины гены, Лёнька усмехнулся. В лагере кормили одной лишь гнилой картошкой и хлебом, в котором было больше золы и песка, чем муки. Узники быстро превращались в скелеты и буквально падали с ног, приходя в бараки после трудового дня. Я решил, что это можно использовать. Как-то раз во время работ по восстановлению моста я упал на кучу песка и сделал вид, что не могу больше работать. Моя худоба сыграла мне на руку, я уже походил на скелет, но силы во мне ещё были. Моя хитрость принесла мне несколько ударов прикладом и возможность попасть в барак, в котором держали смертников. Я рисковал, но удача мне улыбнулась. Когда Фишер выбирал себе очередного «кролика», жребий пал на меня. Тогда-то я и оказался в его кабинете.
Наш оберштурмфюрер в тот день вёл себя довольно обходительно. Когда я сказал, что неплохо рисую, мы стали говорить об искусстве, он даже показывал мне свою коллекцию антиквариата. Я наблюдал, что, видя во мне человека, Фишер начал скрипеть зубами. Он ведь жаждал от нашего общения совсем другого. Тогда я решил дать ему то, чего он так страстно желал. Когда он предложил мне поесть, я тут же стал пихать в рот всё подряд, давился и благодарил Фишера за его доброту. Я заметил, как настроение у этого ублюдка тут же улучшилось. Он снова заговорил об искусстве, но я делал вид, что уже ничего не слышу.
Я уверен, что практически каждый, кто попадал к Фишеру в кабинет, тут же напивался в хлам. Я выпил лишь полстакана и сделал вид, что меня тошнит. Я выплюнул на пол всё, что было у меня во рту, но моего собеседника это нисколько не разозлило, напротив: когда меня уводили из кабинета, он хохотал. Он сказал тогда: «Я в очередной раз убедился, что все русские скорее похожи на скотов, чем на людей!»
Сделав вид, что я пьян, уже возле барака, я навалился на конвоира, получил удар в живот, но при этом сумел вытащить из его кармана связку ключей. Ночью я отомкнул замки, и с полторы сотни заключённых выбрались из бараков и напали на конвой. Тут Лёнька утёр ладонью пересохшие губы и, осушив предложенный ему стакан воды, закончил свой рассказ: Свет прожекторов слепил, стрелял пулемёт, стреляли с вышек, люди метались и падали. За ворота прорвалось не больше десятка. Скольким ещё удалось бежать, я не знаю, но со мной были несколько моих корешей
Сиплый и Гера Гроза? спросил Зверев.
Лёнька кивнул:
Я ведь тогда умудрился отпереть не только камеру, где сидели смертники, но и ещё две соседние. В одной из них было много заключённых из наших.
Рецидивистов и уголовников?
Лёнька снова кивнул. Корнев достал блокнот и принялся что-то писать. Зверев встал, подошёл к окну и снова закурил.
Значит, ты считаешь, что старика, который напал на милиционера, всё-таки убили? отложив свой блокнот, продолжил беседу Корнев.
К гадалке не ходи! Лёнька снова заговорил на более привычном для него языке.
Опиши нам, как выглядит Фишер.
Ему сейчас от тридцати пяти до сорока; среднего роста, а рожа без особых примет. Лёнька указал Звереву на портсигар, тот протянул парню папиросу.
И это всё? Признаться, я надеялся на большее, нахмурился Корнев.
Лёнька щёлкнул пальцами и задорно подмигнул Звереву.
Знаешь, начальник, почему меня зовут Кольщиком?
Потому, что татуировки на зоне колол?
Правильно мыслишь, начальник! Колол, и ещё как колол! А ведь тот, кто по телу работать могёт, он ведь прежде всего хорошим художником быть должон. Так-то! Ты меня, начальник, в камеру отправь, пусть мне жратвы нормальной дадут, ну и покурить, конечно! А ещё пусть лист да карандаш притаранят. Только не тот, что ты давеча сломал, Лёнька добродушно оскалился, а другой. Сделаешь, как я сказал, я тебе враз портрет Фишера намалюю, да ещё такой, что от фотокарточки не отличишь. Я в своём делеспец!
Видя, как его начальник возбуждён, Зверев задал свой последний вопрос:
А по поводу того, зачем Фишер в город вернулся, можешь хоть что-нибудь сказать?
Комельков покачал головой, снова закусил губу и вдруг, прищурившись, пристально посмотрел Звереву в глаза:
Есть у меня одна мысль насчёт того, зачем эта гнида сюда явилась, но я и без того вам уже много чего рассказал. Теперь ваш черёд. Когда я буду на все сто уверен, что вы мне сто шестьдесят пятую статью нарисуете, тогда и поделюсь мыслями, а пока пожимая плечами, Комельков развёл руки в стороны.
Нет! Так дела не делаются начал было Зверев, но Корнев оборвал его на полуслове движением руки и сказал, обратившись к Лёньке:
Сейчас же иди в камеру! Тебе принесут всё, что ты просил! Поешь и сразу же приступай к портрету, а я сейчас же свяжусь со следователем, который ведёт твоё дело. Даю тебе слово, что всё улажу. Сколько тебе нужно времени на то, чтобы сделать рисунок?
За час управлюсь!
Конвой! рявкнул Корнев. Уведите заключённого!
Только про курево не забудьте, гражданин начальник! крикнул Лёнька напоследок.
Когда его вывели, Зверев хмуро посмотрел на друга.
* * *
Прошло чуть меньше часа, они ждали. Корнев заварил чаю, а Зверев, примостившись на диванчике, немного задремал. Когда без стука в кабинет ворвался худенький лейтенантдежурный по Управлению, Зверев подскочил.
Товарищ подполковник, у нас чэпэ! заорал дежурный с порога.
В левой руке у лейтенанта была фуражка, правой он держал револьвер.
С ума сошёл? Ты к кому с оружием вломился? Совсем, что ли, офонарел?
Лейтенант опешил, быстро сунул револьвер в кобуру, нацепил фуражку и отчеканил:
Товарищ подполковник, разрешите доложить, у нас нападение на конвойного!
Корнев поднялся, застегнул китель.
Докладывай, что стряслось на кого напали?
Лейтенант бросил взгляд на Зверева, словно бы и у него спрашивая разрешения.
Напали на младшего сержанта Лычкина! Того самого, который конвоировал Комелькова! Ну того, которого по вашему приказу из тюрьмы сегодня доставили.
В проёме двери показалась голова Леночки Спицыной и тут же исчезла.
Напали, и что?
Так он вроде бы это Мёртвый лежит.
То есть как мёртвый?
Ну да мёртвый! Я обход делал, а он лежит и не дышит.
А где Комельков, сбежал?
Не сбежал, рядом лежит, там же, где и Лычкин, на втором этаже. Вся голова в крови, но вроде ещё живой. К нему сейчас Карен Робертович побежал и Софочка.
Корнев удивлённо посмотрел на Зверева, потом ещё раз ощупал верхнюю пуговицу и сказал:
Пошли сами посмотрим, а ну, веди нас туда!
Корнев решительным шагом вышел из кабинета, едва не сбив с ног свою секретаршу Леночку, которая всё это время стояла у дверей. Зверев поспешил за подполковником.
Пройдя по длинному коридору, они спустились на второй этаж, там уже собрались люди. Зверев догнал Корнева и, придержав его за руку, вышел вперёд.
Расступись! скомандовал Зверев.
Все тут же отошли в сторону. Возле лежавшего на полу сержанта сидел начальник медсанчасти Карен Робертович Оганесян. Он осматривал тело Лычкина, стоя на коленях.
Что с ним? сухо спросил Корнев.
Оганесян поднялся и покачал головой.
Он, вне всякого сомнения, мёртв! Но вот причину смерти я пока определить не могу. Видимых повреждений нет, определённо понадобится вскрытие.
Невысокий, полный, Карен Робертович Оганесян смотрел на подполковника не мигая через толстые стёкла очков. Только сейчас Зверев увидел сидевшего у стены Комелькова. Голова и лицо Лёньки были залиты кровью. Возле него, тоже на коленях, стояла помощница Карена Робертовича, медсестра Софья Павловна Юркина, и бинтовала пострадавшему голову.
Кто-нибудь может мне объяснить, что тут случилось? прокашлявшись, строго спросил Корнев.
Дежурный, который, судя по всему, немного пришёл в себя, тут же отчеканил:
Очевидно, арестованный напал на конвойного!
Зверев вышел вперёд, огляделся и принялся рассматривать разбитую голову Лёньки.
Такую рану рукой не нанесёшь. Его ударили чем-то тяжёлым!
Может, рукоятью пистолета? предположил Корнев.
Вполне возможно.
Наверное, подозреваемый напал на сержанта и задушил его! предположил лейтенант. А тот, защищаясь, сумел выхватить пистолет и шарахнул его по башке.
Зверев расстегнул кобуру убитого сержанта и указал на лежавший в ней пистолет.
По-вашему, Комельков стал душить Лычкина, тот достал пистолет, ударил подозреваемого рукоятью и, прежде чем скончаться, засунул пистолет обратно в кобуру! Вы хоть немного думайте, лейтенант, прежде чем нести ерунду!
Виноват, промямлил дежурный.
Если бы сержанта душили, на шее должны были бы оставаться следы, уточнил начмед.
Эти двое не нападали друг на друга, с ними расправился кто-то третий, подытожил Зверев.
Он, кажется, пришёл в себя! воскликнула Софья Юркина.
Зверев шагнул к Комелькову и опустился на колено. Лёнька открыл глаза и тупо озирался по сторонам.
Увидев перед собой Зверева, он прохрипел:
Я узнал его Он здесь, он теперь мент
Спокойно! Ты узнал человека, который убил сержанта! Так? спросил Зверев.
Лёнька кивнул и застонал от боли.
Этот же человек напал и на тебя? крикнул Зверев.
Да превозмогая боль, простонал Лёнька и снова потерял сознание.
Зверев схватил Лёньку за рукав.
Ему нужен покой. Перестаньте его трясти, воскликнула Юркина.
Зверев отступил, но, увидев, что Лёнька снова пришёл в себя, снова придвинулся к нему.
Вы шли по коридору и
Я его узнал узнал эту сволочь.
Лёнька снова застонал, его глаза смотрели в пустоту. Он дёрнулся, провёл по лицу окровавленной рукой, оставив на нём тёмный багровый след.
Фишер!.. Это был Фишер? Зверев старался не трясти Лёньку и говорил как можно спокойнее.
Что вы делаете? Вы же его убьёте! закричала Софья Павловна.
Карен Робертович, подошёл к Юркиной и отвёл её в сторону.
Ты узнал убийцу? в очередной раз переспросил Зверев.
Узнал! Я его узнал Лёнька затрясся, и Зверев понял, что раненый смеётся. Подумать только: рыбак рыбака
Это был Фишер?
Лёнька, словно опомнившись, дёрнулся и стал озираться по сторонам.
Фишер! Фишер! Конечно Я же его нарисовал! Где? Где рисунок? Лёнька попытался приподняться на локтях, но тут же откинулся назад. Он забрал его! Сволочь! Забрал мой рисунок!
Не волнуйся, Зверев придержал руку Лёньки. Постарайся ещё раз спокойно рассказать, что здесь случилось.
Да-да конечно! Меня вели по коридору, вот этот, Лёнька указал на мёртвого сержанта. И тут я увидел этого. Он сразу всё понял! Понял, что я его узнал! Я закричал! Он ударил вашего в грудь, тот тут же рухнул. Это тот же самый удар! Удар Фишера! Когда он бросился ко мне, я прижал руки и вжался в стену. В этот момент он ударил, но попал по рукам. После этого он выхватил пистолет и ударил по голове. Я мог бы закрыть и голову, но я боялся Так боялся оторвать руки от груди Вы точно не нашли рисунок?
Зверев помотал головой. От целого потока слов вены на висках Лёньки надулись, кровь выступила из-под повязки. Его лицо перекосилось, но он продолжил:
Я сделал всё, как и обещал. Я нарисовал портрет Фишера, и ещё Я должен был сказать это сразу Лёнька вцепился Звереву в пиджак и рванул на себя, прошептав в самое ухо. Андрей! Фишер вернулся за Андреем
Лёнька в последний раз дёрнулся, закряхтел и застыл, не разжимая руки.
* * *
Они сидели в кабинете Корнева уже два часа. Несколько минут назад Карен Робертович зашёл в кабинет и предварительно сообщил, что младший сержант Лычкин умер от остановки сердца.
Ты хотя бы семечки, что ли, грыз! А то все губы себе искусаешь! покачал головой Зверев, когда Карен Робертович вышел, осторожно закрыв за собой дверь.
Он сидел на подоконнике и курил в форточку.
Отстань! Сейчас мне совсем не до твоих шуточек.
А я и не шучу. Курить не стоит, а вот семечки
Корнев что есть мочи бахнул кулаком по столу.
Да прекрати ты, наконец!
Ты так свою Леночку до инфаркта доведёшь. Она ведь каждый раз, после такого грохота, или выкриков твоих, к двери подходит и слушает. Ты бы проверил, может и сейчас стоит!
Да пошёл ты! Тебе надо, ты и проверяй! Корнев снова вынул из стола очередной карандаш и принялся его точить. Дурак! Какой же я дурак! Нельзя было отпускать Комелькова, а мне загорелось поскорее рожу этого фрица увидеть. Теперь вот пойди и угадай, как эта сволочь выглядит.