Бабы постарше, годившиеся Нине в матери, вздыхая, говорили, что пропадает девка в этих Озерках, жалели ее. Но ей их жалость была не нужна. Нина была счастлива. Пока она имела возможность жить рядом с сыном, видеть, как он растет, развивается, радуется, пока она могла его баловать, одевать, дарить игрушки, кормить сладостями В общем, Нина была абсолютно счастливым человеком. Счастье наше измеряется нашими исполненными желаниями. Кому-то нужны миллионы, подвиги, слава. И он несчастен, потому что это все так труднодоступно. А Нине хватало быть рядом с сыном. И счастливее этой женщины и быть никого не могло. Вот какой мерой счастья обладала Ниночка. И так все было просто. А что творится вокруг, кто это все творитэтого Нина в упор не замечала.
А Семочка рос. Росли и его отношения с матерью. Это бывает: как дерево вверх тянется ветвями к солнцу до определенной поры, так и сын стремится к матери, а потом корни дерева начинают иссыхать от нехватки влаги, так и сын отдаляется, желая познать самостоятельность, а потом дерево и вовсе может увять. Ниночка и представить себе не могла, что у них с сыночком случится такое. Она видела, как портятся отношения детей и родителей в других семьях, помнила, как когда-то сбежала из своего дома за той самой свободой. Но чтоб Семочка Да не в жизни! А Семен тем временем отдалялся.
Был у Нины сосед, дед Федот, ну, как дед, скорее в отцы ей годился, но выглядел совсем старо: труд и одинокая жизнь помотали мужика и превратили в тощую седую мумию (жена его умерла от рака, дети разъехались, а он один с работой и скотиной остался в Озерках стареть, и не был он счастлив в отличие от Нины, потому время с ним было так беспощадно). В общем, дед Федот этот был Нине как помощник. Он и за скотиной приглядит, пока девка на работе, и огород приберет. Не было у старика никаких корыстных целей, хоть и шептались по селу, просто жалел он бедолагу. Он и с Семкой ей помогал, и деньгами иногда выручал безвозмездно.
Я один, Нин, скорбно говорил Федот, мои все меня побросали. Куда мне и зарплату, и пенсию теперь вот девать. Твоему мальцу на одежкимне и то приятно. Вы мне как родные.
И привыкла Нина к старику, и принимала помощь его как должное. Мы быстро привыкаем к хорошему и начинаем его воспринимать как нечто положенное для нас, потому и чувство благодарности скоро перестаем испытывать. Вот и Нинка так же. Старик быстро приелся ей, стал и как родной, и как заноза в заднице со своей вечной помощью. Коль хочешь подсобить, помоги во дворе да денег дай, а он еще и с советами лез, а советы эти уж больно раздражали Нинку. Она часто фырчала на Федота, грубила ему, порой прогоняла. А он не обижался и приходил снова и снова, потому что видел в этой невоспитанной девчонке и ее сопляке оторванный ломоть своей некогда семьи. Больно уж соседка была похожа на его младшую дочь.
Нина была из робкого десятка женщин, чуть ли не самого. Она была из тех, кто, чтобы поругать, поспорить с кем-то, собирает все силы духа, и пусть этот кто-то был абсолютно не прав, Нина все равно боялась оскорбить его чувства. Наверное, такой ее сделал страх, проросший из семечки одиночества, ведь заступиться было некому. Но с дедом Федотом все было иначе. На него она могла выливать всю накопившуюся злобу, зная, что ничего ей не будет. А дед все терпел, потому что его одиночество сделало душу старика смиренной, а не злой.
И вот однажды дед Федот заметил, что с Семой творится что-то неладное. Мальчишке тогда было уже лет 14. В Озерках все еще стояла преступная обстановка. Первые наркоманы почти все померли, их сменила вереница новых. Молодежь не умнела, а, наоборот, тупела, катясь вниз по социальной лестнице. Как и по всей России, Озерки, сельская местность, разлагалась. Кто был поумнее, поддался урбанизации. А слабые и ленивые оставались в этой далекой от цивилизации яме. В городах был выбор: культура или преступность. В селеникакого. Только вниз, вниз, вниз. Нина с сыном не рвалась в город, будучи слепой и недальновидной. Но и не верила в то, что ее замечательный Семочка (весь в отца!) может наступить в грязь. Да, Нина была уверена в том, что Семенкопия Егора. Но она не понимала, что тем хуже для ребенка. Ведь отец преступник! От осины не родятся апельсины. И когда Федот попытался предостеречь ее, глупая девка выгнала старика прочь.
Дед видел, что мальчишка стал вести себя странно, но не мог толком описать этого поведения ввиду своей необразованности. Разговор получился неаргументированным, глуповатым и грубым. Нина смекнула, что старик обвиняет ее расчудесного сына в наркомании. Сема был в школе, когда сосед пришел к его матери на разговор. И хоть Федот старался говорить корректно по мере своих сил, у него это плохо получалось, а в глазах матери возлюбленного сына слова Федота и вовсе были страшнейшим оскорблением. Нина покрыла Федота последним словами, вытолкала вон из избы, пинками прогнала со двора, заперла калитку и захлопнула дверь. За попытку открыть глаза матери старик поплатился, cхавав кусман грубости и неуважения. Однако Федот был не из обидчивых. И он бы попытался вразумить слепую бабу еще раз, но только если бы видел, что ей и сыну ее несмышленому это нужно. А старик не увидел. Он понял, что оба хотят тонуть в своем дерьме, прикрываясь байками о счастье, так и зачем ему рушить чужую счастливую жизнь? Старик больше не пытался вразумить глупую мать, он попросил прощения, и соседи продолжили жить дальше, как и жили.
Тем временем Федот-то был прав. Семен действительно подсел на наркотики. Да и какой у него был выбор, когда все старшие уже употребляли? И в классе эта зараза тоже уже начала распространяться.
Пока Нина работала, пацан прогуливал уроки, водил в дом шалман, они долбались прямо на кухне. Федот все видел, но теперь уже молчал. Парень быстро смекнул, что старик не полезет, расслабился еще больше. Он смеялся над своей глупой матерью. Сначала в душе. Потом начал этот смех выносить наружу, и его дружки вместе с ним ехидничали. Нина была услада для глаз этих развращенных школьников. Когда одноклассники и старшие увидели, что Семен не уважает мать, они стали открыто обсуждать то, как хотели бы ее трахнуть, поиметь меж булок, грудей, а сын, этот мелкий слабовольный ублюдок, лишь смеялся со всеми вместе. Какой нормальный ребенок позволит такое? Да за мать убить можно! А тут чрезмерная любовь матери вырастила из сына омерзительное существо. Одержимость Нины сыном испортила жизнь и ей самой, и мальцу.
Усугубляться все стало со временем еще и потому, что мозг Семена стал деградировать от героина. Это было неизбежно, это творилось с каждым сельским наркоманом.
Известно, что на наркотики нужны деньги. Сначала Семен по приколу продавал нижнее белье матери дружкам-извращенцам. Каков ублюдок! Но Нина молчала. Если она и заметила пропажу, то с сыном заговорить о таком интимном не решалась. Ну, в самом деле, при чем тут ее ребенок! Не будет же мальчик возиться в мамкиных трусах. Может, извращенцы?.. Макар с соседней улицы давно грозился зажать Нинку в темном углу. Может, он и пробрался в дом, стащил трусы, теперь нюхает. А что, она совсем недавно по телевизору смотрела программу про такого вот извращенца. Надо быть осторожнее
Идея с трусами быстро потеряла свою актуальность в способах Семена раздобыть наркотики. Нужно было что-то более надежное. Устроиться на подработку? Почему нет? Он по крайней мере попробовал. Продержался недолго, денег заработал мало. Нет, такие способы оказались не для него.
Иногда Семен пытался воровать, но получалось это у него плохо. От природы трус, он боялся попасться и каждый раз как-то подставлял сообщников. Пришлось и к этому прибегать редко. Во-первых, на дело его брать никто не хотел, а во-вторых, ему и самому было несладко каждый раз возвращаться чуть ли не в обоссанных от страха за свою задницу штанах.
Иногда угощали, но этим разве «прокормишься»? Наркотиков нужно много. И это большие деньги. Мало тех, кто готов разбрасывать дорогой порошок на халяву. Парень стал нервным, агрессивным. Потому что не хватало. Все чаще огрызался на мать, не ночевал дома. Нина успокаивала себя тем, что в его годы она вела себя точно так же. Может, сын, как и она когда-то, влюбился, потому и бунтует. Нина несколько раз пыталась завести с Семеном об этом разговор, что, мол, она поддержит, порадуется, только бы тот познакомил. Но сын смотрел на мать, словно та ума лишилась, отмахивался от нее и уходил.
Семен стал пропадать на своих гулянках днями, ночами. Нина пыталась его искать по знакомым и друзьям. Это удавалось плохо. А когда сын прознавал, что она его разыскивала, устраивал матери скандал. Нечего его контролировать, он же мужчина. Нина плакала и мечтала скорее уже познакомиться с виновницей Семочкиного поведения. Знала бы эта глупая женщина, как она тогда заблуждалась.
За пару лет дом Нины опустел. Семен вытащил и продал все ценное, спер все сбережения. Но парень был хитер. Он делал это не постепенно. Нет, тогда бы он рисковал быть раскрытым. Ведь не могла же мать быть настолько тупой! Хотя, кто их знает, этих ослепленных любовью матерей, ведь многие из них подолгу не замечают, как дети их катятся к самому низу, а когда открывают наконец глаза, бывает уже поздно, назад ребенка не вытянуть, он либо слишком погряз в трясине в процессе гибели, либо уже погиб. Нина была вовсе не единственной, кто был так слеп к своему ребенку. Такие несчастные матери кругом, среди нас. Но Семен тогда уже думал так, как положено прошаренным хитрым наркоманам, чей смысл жизни лишь в одном: обдолбаться, шырнуться, кидануться. Им руководила только жажда дозы, этого белого, медленного, сладкого, родного. Зависимые люди под натиском своей идеи получить необходимое ведут себя крайне изобретательно, так же и мыслят. Их мозг работает изощренно, они юлят, извиваются скользкой змеей, их непросто подловить. Сознание наркомана меняется. Изменилось и сознание Семена. Так вот, однажды вечером, когда у матери в магазине был пересчет, и она должна была вернуться поздно, парень сгреб все ценное в один мешок, выскреб все сбережения и унес все в тайник. Идеальное преступление: дом просто обнес вор, их семья стала очередной жертвой преступников. Так Нина и подумала, когда увидела свое жилище. Заявление писать не стала. Под давлением того же Семена, который утверждал, что вора не найдут, как это и случилось у всех соседей, а ей лишний раз мотаться по этим бестолковым мусорам. Нина согласилась с сыном, проплакала всю ночь, а на утро решила заработать на все снова, накопить еще.
Но когда Нине удалось скопить еще немного денег, Семен снова обнес хату, вынес уже и мягкую мебель вместе со сбережениями. История повторилась: Нина поплакала, но в полицию не заявила.
Несколько раз парень обносил магазин, в котором мать работала. Обносил аккуратно, открывал дверь ключом, без взлома, ведь знал, на каком крючке глупая женщина держит ключики от магазина и от кассы. Татарин, который держал магазин, предупреждал Нину, что воровал ее сын. Та упиралась. Не мог Сема! Никогда! На третий раз татарин написал заявление. Семена допросили. После этого допроса пацан поджал хвост и в магазин больше не сунулся. Татарин забрал заявление, а мать все отработала. Но так и не поверила в то, что воровал Семен. И благодарности, которой ждал хозяин ларька, не проявила. Только ненависть, злобу, презрение. Татарину было обидно, он тогда очередной раз убедился, что не стоит делать людям добра.
Бандиты
Страшное случилось, когда Семен настолько влез в долги, что расплатиться с ними уже не мог. Он влез в долги не просто к друзьям и знакомым. Все было куда хуже. Парень настолько глубоко и плотно обосновался в местных наркоманских кругах, что был знаком уже даже с барыгами. Не просто с пацанами-распространителями, а с теми, кто отвечал за сбыт наркотиков в Озерках по полной программе, рулил с поставщиками и ментами. Это были городские. Они специально переехали в Озерки из города, чтобы грести бабло лопатой и контролировать процесс. Эти воротили озерковского наркобизнеса были хитрыми, сажали людей в долговые ямы, отжимали имущество, выгоняли на улицу, продавали их дома. Такие черные риэлторы для наркоманов и их родственников. И все боялись и слушались. Никто не мог ничего поделать. В общем, Семен задолжал тем, кого прислали сверху, местным тузам.
Когда из дома выносить было нечего, а друзья в долг уже не давали, одному из тузов самому пришла в голову идея подсадить пацана на долги, предложить Семену пошыряться за их счет, в долг. Эти черти управляли не только наркотрафиком в области. Нет. Их боссам подчинялся еще и рынок проституции, даже рынок оружия. На всех трех поприщах они были местными монополистами. Когда озерским заправилам пришло сверху одобрение их идеи посадить пацана на долги, а потом стрясти их с матери, те принялись за дело с радостью, потому что давно уже присмотрели Нину.
Солнечный сентябрь стоял тогда в Озерках. Нина была выходная, стряпала на кухне щи. Ее отвлек звонкий лай Азорки, маленькой дворняжки на цепи, сторожившей двор.
Кого там принесло, вслух возмутилась Нина, зная, что сын так рано со школы не придет, а других она не ждала. Опять этот кривоногий, бубнила женщина, идя к двери, полагая, что ухажер с соседней улицы явился опять с цветами, как и несколько дней назад. Ну, кто там? крикнула Нина, подойдя к калитке, а собака все не унималась.
Открывай, хозяюшка, пробасил властный мужской голос, мы по делу пришли.
По какому такому делу? удивилась Нина, отворяя калитку.
Перед ней стояли три хорошо одетых бугая. Те, что раньше носили малиновые пиджаки, но теперь поменяли их на более модные расцветки. Лысые, здоровые. Нина их не знала. Она была не в курсе наркоманских дел поселка, не в курсе и этих мужиков.
А ты впусти и узнаешь, сказал один, тот, что стоял посередине. Видимо, главный.
Нина не стала спорить. Она была напугана появлением таких гостей. Робкая от природы, решила подчиниться и пропустить их в дом. А собака все не унималась.
Предложи хоть чаю, хозяюшка, басил все тот же, видимо, главный, усаживаясь на скрипучий кухонный стул, а то какие дела без чая решаются?
Нина засуетилась у плиты.
Вкусно пахнет, хамовато сказал другой. Щи варишь?
Нина кивнула.
Хорошо, я как раз голодный.
Пока Нина суетилась, главный заговорил:
В общем, душенька, у нас к тебе деловое предложение. Ну, как сказать, предложение Вряд ли ты можешь от него отказаться, спокойно басил он, а у Нины каждое слово вызывало лед и дрожь. Незнание пугает. Особенно когда есть за что бояться. В случае с Ниной это был сын. Она не прогадала. Твой сынок задолжал нам очень крупную сумму. Такие не прощают. А отдавать ему нечем. Это влечет за собой большие проблемы.
Хотя амбал говорил спокойно и культурно, Нину сковывал страх. Его голос был твердым и властным. Похоже, бывший КГБшник, иначе откуда у него такое леденящее произношение. И этот взгляд, который заставлял Нину замирать. Руки у бедняжки тряслись, горло пересохло.
Сколько он должен? Я заработаю, я отдам, пролепетала Нина.
Двое других рассмеялись, а тот продолжил:
Нет, милая моя, не получится. Боюсь, что сумма настолько заоблачная, что у тебя нет таких денег. А зарабатывать ты их будешь до гробовой доски в своем ларьке.
Так зачем же вы ему дали столько? еле выдавила из себя запуганная женщина.
А это бизнес, дорогуша, спокойно пояснил мужик. Но ты не переживай, мы люди честные, лишнего не берем. Но задолжал он столько Даже халупа твоя столько не стоит.
И амбал ведь не врал. Бандиты снабжали Семена наркотиками не один день, не одну неделю. Месяц, второй, третий Время шло, парень кололся на халяву и даже не думал, с чего такая щедрость. Его заточенный на шырево мозг соображал только в одном направлении: добыть и кинуться. А героин стоил дорого. И надо его было много. Благо, бугаи имели запасы.
Так что же вы хотите? спросила Нина еле-еле. Голова кружилась, ноги подкашивались.
Ты за него отработаешь, серьезно заявил амбал.
Как же? проронила Нина.
Поедешь с нами в Саратов для начала. Там для тебя есть отличное место. Думаю, ты знаешь за собой, что хороша. Такие у нас в цене. Вот и будешь работать. Смекаешь, о чем я?
Амбал говорил о проституции. В его городе под властью его босса процветала рабская проституция. Обычную они тоже держали, но на рабской сколачивали куда больше денег. Во-первых, с рабынями не надо было делиться. Во-вторых, их услуги стоили куда дороже, потому что не имели никаких моральных ограничений. Выбирали красивых, но беспомощных женщин, сажали их в долговые ямы, а потом увозили в рабство. У женщин этих не было выбора, так как долги, как правило, были не их, а близких людей (мужей, отцов, сыновей). Так работала эта машина преступного мира. Теперь она собиралась засосать и Нину.