Он был явно недоволен. Не один, наверное, пил чай, а в обществе хорошенькой сестрички. Вадим невольно улыбнулся.
Чему вы улыбаетесь? неприязненно спросил доктор, подойдя к нему. Вадим опять не сдержал улыбки и пожал плечамив который раз за сегодняшний вечер. Вечер пожимания плечами.
Вид ваш понравился, деловой, сосредоточенный, чуть притомленный, но стремительный, сказал Вадим. Так во время войны хирурги, наверно, выходили к раненому, к тридцатому за день.
Врач был, видимо, неглуп и необидчив. Он вздохнул, прикрыв глаза; снял шапочку, обнажив рыжие, жесткие, как медные проволочки, волосы. И лицо его помягчело, неприязнь сошла, ни следа от нее не осталось, он протер шапочкой лицо.
Вадим заметил, как неодобрительно покачала головой дежурная, шагнул к женщине, спросив предварительно:
Кто вы ей?
Никто. Прохожий. Ее били, я вступился. А потом ей стало плохо.
Кто бил?
Вот уж этого не знаю. Какие-то парни. Не видно в темноте.
Хорошо, врач держал женщину за руку и считал пульс.
Как зовут ее, не знаете?
Вадим пожал плечами и чертыхнулся про себя, это уже походит на тик. «Домой, домой, отдыхать, спать, а завтра вспомнить, посмеяться, рассказать друзьям, а к вечеру забыть».
Доктор жестом приказал санитару отвезти каталку, а сам повернулся к Данину.
Попрошу вас никуда не уходить. В таких случаях мы обязаны сообщить в милицию, что я сейчас и сделаю, и вы непременно понадобитесь. Так что обождите, хорошо? Отделение тут рядом. Они приедут скоро.
Данин кивнул обреченно, а что делать, не бежать же, хотя кто-нибудь другой на его месте именно так и поступил бы. Доктор ушел, а он присел на жесткую банкетку под плакатом о вреде переедания и уставился бездумно на голую стену напротив. Ругать и корить себя уже не хотелось, надоело. Чего уж там, раньше думать надо было, сейчас поздно, сейчас надо набраться терпения и ждать. А, собственно говоря, ничего страшного не произошло, ну потерял каких-то несколько часов, все равно ничего путевого в это время не сделал бы, а так хоть будет о чем вспомнить. Ладно, хорошо. Что же завтра ему предстоит? Прежде всего отоспаться, на работу придет часам к десяти, составит справку о сегодняшнем посещении архива, часов в пять заберет Дашку из детсада, погуляет с ней, недолго погуляет, потому что не хочет видеть потом, когда приведет ее, поджатые губы своей бывшей жены. Бывшая жена. Сочетание-то какое-то идиотское. Жена она или есть, или ее нет, это не звание, это не должность, это состояние души, это родственная связь. Почему, интересно, не говорят бывший брат или будущий брат?..
Задребезжала стеклами распахнутая дверь, отвалилась до отказа, пропуская молодого коренастого белобрысого парня в кожаном пиджаке, в полосатой сорочке и в полосатом галстуке. Он наклонился быстро к дежурной, та махнула в сторону Данина. Парень уперся в него взглядом, прищурился, будто сразу понял, кто таков этот субчик в лайковой куртке и белой расстегнутой почти до пояса рубахе. Хваткий парень, не сомневающийся парень, из молодых.
Добрый вечер, сухо сказал он, тяжело глядя Вадиму в глаза.
Данин этот взгляд выдержал, поднялся, вежливо улыбнувшись, сказал:
Куда уж добрее. Добрее просто не бывает.
Что так? важно спросил парень. Все-таки осознание своей значимости ему не шло. Он извлек из кармана удостоверение. Оперуполномоченный пятого отделения Петухов. Ваши документы, если имеются.
Имеются, сказал Вадим.
Так Институт научной информации по общественным наукам так младший научный сотрудник Хорошо. Значит, так. Расскажите все подробно, до деталей, ничего не упускайте и не спешите, я буду записывать.
Данин рассказал все быстро. Даже с подробностями рассказ у него получился короткийшел, услышал, побежал, а они в разные стороны потом она упала, и я ее привез.
Она не называла себя?
Нет.
Вы их не запомнили?
Нет.
Совсем-совсем?
Совсем-совсем. Темно было.
Ну хоть роста какого?
Один пониже, другой повыше, третий тоже пониже
Издеваетесь?!
Да бог с вами, и не думаю. Я же говорю, темно было, хоть глаз выколи.
И вы не испугались, влезли в самый разгар?
Да нет, почему? Испугался. Да неудобно как-то было пройти мимо.
Перед кем неудобно?
Да перед самим собой. Нормальному человеку всегда более всего перед собой неудобно, чем перед кем-либо.
Ученые все, философствуют А вот мне не верится, что вы на темной улице, услышав крики и шум борьбы, кинулись туда.
Не понял.
Вид у вас уж больно благополучный. Такие, как вы, обычно стороной проходят.
Ну знаете! Вадим привстал.
Извините, я пошутил, с сухой любезностью произнес Петухов. Не уезжайте пока из города никуда, если это можно, вас скоро вызовут, он помедлил, в прокуратуру
И, довольный эффектом, поднялся и, не кивнул даже, шагнул к дверям, ведущим в больницу. Но в тот момент они распахнулись, и снова появился доктор. Сейчас он действительно выглядел сосредоточенным, деловым, утомленным. Он пожал руку Петухову, повернулся к Вадиму:
Еще минуту, хорошо?!
Потом отошел с оперуполномоченным подальше, чтобы Вадим не мог их слышать, и о чем-то горячо заговорил. Петухов качал головой и поглядывал на Вадима. Наконец доктор и Петухов закончили разговор и подошли к нему.
Положение серьезное, сказал доктор, много повреждений и внешних и внутренних. Как она шла ещеудивительно, видимо, в шоке.
И улыбалась, вставил Вадим. И шутила.
И улыбалась, и шутила, согласился доктор. Это шок.
Петухов пристально разглядывал Данина. Вадим, в свою очередь, повернулся и стал точно так же смотреть на оперуполномоченного. Тот нисколько не смутился, просто отвел глаза. Доктор устало усмехнулся.
Вот еще что, добавил он. Мы узнали ее фамилию и домашний телефон. Сейчас приедет муж. Он убедительно просил вас подождать.
Да вы озверели! рявкнул Вадим. Сколько можно!
Спокойней, товарищ, чуть повысив голос, остановил его Петухов. Спокойней.
Доктор сочувственно взглянул на Вадима.
Муж ее на машине, он улыбнулсяТак что до дома вас довезет.
Вадим вдруг улыбнулся доктору в ответ, и расхотелось ему ругаться, отнекиваться, твердить, что никто не имеет права его удерживать. Да его и не удерживали-то, собственно, его просили, а он сам волен был решать, уходить или оставаться. И, конечно же, он останется, подождет мужа. Если надо. Когда Вадима именно просили, а не требовали, и просили вежливо и доверительно, он почему-то обезволивался сразу и, взбрыкнув для виду, малодушно соглашался, даже если просьба нарушала его планы и желания и противоречила вообще всей логике последующих действий. Черт бы побрал его дурацкий характер! А ведь так неудержимо хотелось домой!
Зачем я ему? Вадим со вздохом уселся на скамью. Премию вручить хочет, компенсацию за страх, награду за мужество? Или взглянуть, с кем это его женушка по ночам шляется?
Доктор нахмурился.
Не кощунствуйте, неодобрительно произнес он. Она действительно попала в беду. Увечья серьезные.
Это от двух-то ударов? не удержался Вадим.
Каких двух ударов? сощурившись, встрял Петухов. Вы же говорите, что ничего не видели.
Это она так мне сказала, что ее ударили два раза, любезно ответил Данин.
Ладно, доктор тронул Петухова за плечо, пойдемтеи, кивнув Вадиму, добавил:Вы ждите.
Такова моя участь на сегодня. За добрые дела приходится расплачиваться, горестно сказал Вадим.
И снова вздрагивает дверь, но теперь уже не отлетает яростно, а приоткрывается лишь наполовину. Сначала показалось лицо, а потом узкие плечи, короткий торс в мешковатом пиджаке, затем острые колени. Вадим приметил широкий утиный нос, морщинистые дрябловатые щеки, жидковатые волосы, зачесанные от висков кверху. Прикрывает лысину? Похоже. Неужели это ее муж? Быть не может. Ему же за пятьдесят
Вошедший огляделся опасливо, ответил на вопросительный взгляд дежурной:
Недавно сюда Можейкину Люду доставили Меня ждать должны.
Дежурная махнула в сторону Вадима и уткнулась в книгу. Интересно, что это за книга, которая так увлекла ее? Про любовь? Про счастливую семью?
Походка у него была осторожная, вкрадчивая, но не без достоинства, хотя и горбился слегка, а голову нес прямо. Или это манера держаться на все случаи жизничуть согнувшись в почтении, но голову вскинутьмало ли кто перед тобой: если значительный человекголовку опустим, если не оченьспинку выпрямим. Вадим одернул себя: еще не знаешь человека, а уже ярлык привесил, нехороший ярлык, без знака качества. Ревнуешь? Не хочешь, чтобы такая красавица была нежна и ласкова с таким сереньким, гладенькимникаким?.. «Опять! Вадим вновь остановил себя. Как же я хочу домой!..» Он поднялся навстречу, улыбнулся печально, сочувственно.
Это вас я должен благодарить? Можейкин оценивающе разглядывал Вадима. Он старался это делать незаметно, но не получалось, слишком любопытствующими были его прозрачные светло-серые глаза. Спасибо вам огромное, от всей души спасибо. Вы герой. Таких истинных рыцарей редко сейчас встретишь. Люди приучились думать только о себе.
Ну что вы, Данин был сама скромность. На моем месте так поступил бы каждый.
Нет, нет, нет! негодуя, замахал руками Можейкин. Это свойственно лишь незаурядным личностям, уверяю вас. Вы и сами не догадываетесь, какой вы человек.
«Наблюдательный я человек», подумал Вадим, видя, как распрямляется спина у Можейкина, как принимает лицо его снисходительно-покровительственное выражение.
Давайте присядем, предложил Можейкин и сел первый, уверенно и небрежно. И показалось Вадиму, что не такой уж он серенький и гладенький и что в нем есть сильное, скрытое, чего не ухватишь сразу, не рассмотришь с налета. Но симпатии от этого к нему у Вадима не прибавилось, он все еще помнил свою догадку о сгорбленной спине и вскинутой голове.
Расскажите, как все было?
А мужу, интересно, может все рассказать? Об этом она не говорила. А впрочем, наверное, не надо, раз уж начал врать, надо продолжать дальше в том же духе, потом разберемся.
Он сообщил то же самое, что и оперуполномоченному, разве что приукрасил немного. Оказалось, что он просто храбрец, ни секунды не сомневающийся в себе и своих силах.
Так, задумчиво протянул Можейкин. Вы и впрямь прекрасный молодой человек. Всю жизнь жалел, что нет у меня сына. Жена, знаете ли, дочь родила, а сына не успела, умерла
Я, знаете ли, вдовец. Люда у меня вторая жена. Я как увидел ее три года назад, так и обмер сразу, понял, что влюбился, старый болван, на старости лет такое открытое, яркое чувство. Как она сейчас? Пришла в сознание?
Вадим пожал плечами:
Можно узнать у дежурной, она позвонит в отделение.
Да-да. Можейкин поднялся, подошел к столику. Румяная женщина с усилием оторвалась от книги, вздохнула, набрала номер, спросила что-то тихо и так же тихо ответила Можейкину.
Потеряла сознание, грустно сообщил Можейкин. Бедная, бедная. Так вы говорите, никого не разглядели?
Никого.
Ну вспомните, может быть, какая-то деталь всплывет.
Вадим покрутил головой.
Как же теперь их найти, подлецов? Трудная задача. Молодые, говорите, были?
По-моему, молодые
Трое?
Трое.
Ах, подлецы, подлецы
Точнее и не скажешьподлецы.
Они посидели молча. Вадим молчал, потому что ему, собственно, не о чем было говорить с Можейкиным. Хотя, конечно, по привычке он мог бы сейчас с ним поболтать, порасспросить его, где работает, в каких условиях живет, не нервирует ли молодая жена, сколько лет дочери и так далее. Ни к чему не обязывающие вопросы, ни к чему не обязывающие ответы. Так, обычный треп малознакомых людей. Но побыстрее хотелось уехать домой. Только как подвести Можейкина к мысли, чтобы тот отвез его. Или не стоит? Поехать на такси? Их еще полно в городе. Да и не хотелось ему теперь отчего-то ехать с Можейкиным в одной машинекак гвоздь вколотилось в мозг: «Головку опустим, спинку выпрямим».
Вадим похлопал себя по коленям, поднялся неторопливо, расчетливо неторопливо, сказал с полуулыбкой:
Ну пойду я
Ах, да, да, встрепенулся Можейкин, словно Вадим неожиданно вывел его из задумчивости, вырвал из цепких скорбных мыслей о молодой жене. И задумчивость эта показалась Данину наигранной. Что-то многое ему сегодня кажется.
Вот еще что, Можейкин тоже встал, взял Вадима под локоть и, не глядя в глаза (взгляд его упирался ровнехонько в самое плечо Данину), спросил чуть медленней, чем следовало:
Если не секрет э э где работаете, кем? О, Бога ради, не хотитеможете не отвечать. Я понимаю, вы человек скромный, но писем писать не буду благодарственных, не буду, все понимаю, все понимаю. Ах, да, он театрально хлопнул себя по лбу, я-то сам не представился, Можейкин Борис Александрович, доцент экономического факультета нашего университета
Данин Вадим Андреевич, сотрудник Института научной информации по общественным наукам, Вадим нехотя пожал протянутую руку.
Знаю, знаю, обрадовался Можейкин. Директора знаюБаринова Сергея Митрофановича, замечательнейший мужик и одаренный ученый, когда-то в годы далекой юности учились вместе в Ленинграде. И еще, еще Он нетерпеливо потер лоб костяшкой большого пальца. Сорокина, да Сорокина Леонида Владимировича. Ну как? Ценят вас там, не зажимают, а? А то поговорю по старой памяти-то
Ценят, ответил Данин. Не зажимают.
Ну и чудесно. И вот что Можейкин слегка замялся, и взгляд, уже переместившийся на лицо Данина, опять скользнул на его плечо. Вы не рассказывайте никому об этом случае. Знаете ли, мир тесен Пойдут сплетни, жену Можей-кина избили Кстати, ее наверное, сильно били?
Видимо, так и есть, иначе она бы не потеряла сознание Мужественная женщина.
Изумительная, чудная женщина. Ну так вы согласны со мной? Не стоит распространяться об этом, правда? И знаете что, если вдруг чего там вспомните, детали какие, внешность бандитов, вы скажите мне сначала, прежде чем в милицию идти, хорошо? Теперь Можейкин уже не просил, он требовал, хотя, казалось бы, ни в интонации, ни в лице ничего не изменилось, только вот в серых глазах на мгновение холод появился, жестокость едва уловимая промелькнула. А Сергею Митрофановичу привет, как встретите.
Он с чувством и самой наимилейшей улыбкой пожал Вадиму руку и тут же сел на скамью и отрешился, словно ушел в свои мысли, и серенький, не серенький, и гладенький, не гладенький, и сильный, не сильный, не поймешь какой человек. «И даже словом не обмолвился о том, чтобы до дома довезти», вяло и безучастно подумал Вадим.
Он прошел мимо дежурной, которая что-то жевала, не отрываясь от книги, и шагнул за порог больницы.
А утром и впрямь все вчерашнее выдуманным, призрачным показалось, будто и не с ним все это произошло, будто в кино все увидел, не очень талантливом кино, сработанном сценаристом-поденщиком и режиссером-халтурщиком. И ни радости он не ощутил от ночного своего геройства, и ни того удовлетворения, которое на день, на два, на несколько дней приводит тебя в хорошее расположение духа, поднимает настроение, позволяет настоящим мужиком себя почувствовать, хладнокровным, уверенным, умным. И поэтому пробуждение его было вялым, неторопливым. Вчерашний день не принес ничего доброго, и сегодняшний тоже вряд ли принесет, все будет как обычно, знакомо, без неожиданностей.
Он пролежал минут десять, потом вскочил, отдернул шторы. Утро обещало теплый, может быть, даже жаркий деньдерется еще лето за свои права, как никогда сильно оно в этом году. Не стал Вадим стоять у окна, как обычно, не захотелось любоваться чудесным городским видом, который из него открывался (когда получил эту квартиру, радовался, как ребенок, что почти в самый центр попал, что каждый день теперь любоваться может тем самым настоящим городом, добрым, старым, разностильным, разнородным, веками строящимся, родным, милым его сердцу), прошлепал на кухню, выглотал большую чашку воды, будто с похмелья, вернулся в комнату и принялся за гимнастику. Энергично и остервенело даже ломал он свое тело, и с удовольствием принимало оно эту ломку, потому что молодело до упругости и сил в нем прибавлялось.
Уже под душем невольно вернулся ко вчерашнему дню, пожалел, что не спросил у доктора, отчего Можейкина потеряла много крови, раны-то он не приметил. Или носом кровь шла? Или горлом? А потом стерла женщина ее следы. Может, так. А может, ее изнасиловали? Ого, это посерьезней. Но те трое вроде как ее знакомые были, а не случайные подвыпившие мерзавцы. Да скорее всего, конечно, из носа или горла кровь шла, от ударов, вон ведь сколько синяков на теле. Ладно, вызовут в прокуратуру, как пообещал оперуполномоченный Петухов, там узнаем.