А чего это приятели твои побежали? спросил сержант.
Не знаю
Сержант включил фонарик, посветил вокруг.
А это что такое?
Не знаю
Подними.
Антон нагнулся и поднял с асфальта спичечный коробок, немного тяжеловатый на вес.
Сержант приветливо усмехнулся:
Да Ты себе сейчас срок с земли поднял, парень.
В коробке была добрая порция шмали.
В протоколе допроса Антон указал, что ребят этих видел в первый раз, случайно познакомились.
Да, алло! Антон взял трубку.
Привет! сказал Прохоров, Как дела?
Нормально.
Ты пойдешь завтра на тренировку?
Завтра первое мая, сказал Антон.
Ах, да, я и забылЧто хотел сказать ты просил увеличить тебе фото, постер сделать можешь забрать, готово уже.
А когда заехать?
Да когда хочешь, ответил фотограф, я тут все время.
Заедусказал Антон и повесил трубку.
«Ну, вот, про деньги я его так и не спросил его», подумал Прохоров.
«Я думал, он извиняться будет за долг или еще попросит», подумал Антон.
Дядя, Саша, вы деньги любите? спросил Славка.
Деньги деньги дребеньгиНет, Славка, не люблю.
Деньги все любят, усмехнулся Славка, Без них жить нельзя.
Без воздуха тоже жить нельзя. А ты любишь воздух?
Люблю! твердо ответил Славка.
Прохоров засмеялся.
Здесь раньше клад был зарыт. В подземном ходе. Пацаны рассказывали.
Давай покажи мне свой подземный ход.
Его еще китайцы строили, сказал Славка.
До самого Китая?
Они вошли в подсобку, узкую, темную комнату, где был свален хлам, оставшийся еще от прежних хозяев помещения. Квартирная хозяйка Прохорова, Марина Егоровна Люсина, пользуясь положением, тоже внесла свой вклад, затолкав сюда с полдюжины своих ящиков с хламом.
Вот здесь, указал Славка на пол, Нужно только содрать линолеум и поднять доски.
С чего ты взял?
Я видел. Еще, когда здесь мастерская была, мне мастера показывали.
И что они делали с этим «подземным ходом»? спросил Прохоров.
Ничего. Бычки туда кидали и бутылки, вместо мусорки был.
Понятно, отличный подземный ход.
Его можно открыть, вычистить и пройти по нему до конца, посмотреть, где он выходит. Пацаны говорили, что он идет до самого Русского острова.
Нет, даже не надейся.
Ну, хотите, я один пойду, вы мне только доски поднимите, а я с фонариком, я не боюсь темноты.
Нет, Славка, не хочу.
Почему?
У тебя же нога болит. Ты даже на физкультуру не пошел, куда тебе по подземным ходам лазать, упадешь еще
Славка с досадой промолчал.
Почему не ходишь на физкультуру? настаивал с шутливой строгостью фотограф.
Физрук меня достал, придирается, сердито ответил Славка.
Как же он к тебе придирается? Отжиматься заставляет? смеялся Прохоров.
Славка уже открыл было рот, чтобы ответить, но замер и побледнел.
Ты чего? приглядываясь, нагнулся к нему Прохоров.
Мальчик протянул руку, указывая в сторону окна.
Он там был, смотрел сюда
Кто?
Физрук наш, Гарольд Григорьевич прошептал мальчик. Прохоров обернулся, но никого за окном не увидел.
Ну и что из этого? Может, он сфотографироваться хотел?
Зачем? шепотом спросил Славка.
Ну, зачем люди фотографируются? Не будь ты дураком, Славка!
Я его вчера ночью видел. У нас во дворе. Скажитеон туда тоже фотографироваться приходил?..
Да может он живет рядом или в магазин шел коротким путем через дворы!
Нет, он живет на Военном шоссе, сказал Славка, и ходит в магазин «Горизонт» напротив.
Живет на Военном шоссе, ходит в магазин «Горизонт», бывает у вас во дворе, похоже, ты следишь за ним, усмехнулся Прохоров.
Он там секцию ведет рядом, хочет, чтобы я записался.
Ну и запишись, Славка! Я в детстве во все секции ходил и на греблю, и на стрельбу, и на плаванье
Славка смотрел на Прохорова кисло, как смотрят дети, когда видят, что взрослые, в сущности, непроходимо глупы.
Было уже далеко за полдень, когда солнце, наконец, пробило густой туман, и город засверкал голубыми лужами и влажной майской листвой. Через дорогу от ателье молодые деревья скрывали от глаз тротуар, и только иногда в просветах зелени остро блеснут спицы детской коляски, мелькнет светлое платье или кокарда на фуражке курсанта морского училища. До обеда у Прохорова было только трое посетителей, один сделал фото на права, двое других приходили распечатать документы на принтере. А потом за целый час никого. Но вот звякнул колокольчик, и в ателье вошла женщина в светлом платье с воланами, мужчина в костюме и девочка лет семи с двумя бантиками. Мужчина был энергичный, в светлом пиджаке, и все время делал такие движения плечами и шеей, как будто разминался; он с веселым интересом оглядывался по сторонам и что-то жевал. Женщина никак не могла решить головоломку, в какую руку ей переложить сотовый телефон, чтобы поправить девочке бантики и отобрать у нее эскимо на палочке, а девочка уронила кусочек мороженного на платье, и мама стала кричать на нее. Ребенок вытаращил глаза, раскрыл дрожащий, скривившийся углами книзу рот, но Прохоров вовремя выхватил из-за спинки кресла большую, шитую из пестрых лоскутов куклу с русалочьим взглядом огромных, синих глаз, пришитых по недосмотру на разной высоте. Косая кукла зачаровала ребенка. «Желаете художественный семейный портрет?» «Это долго?» спросил энергичный мужчина. «Не хотите попробовать вот эту шляпку, только волосы с висков наверх, вот так, вам очень идет, а вы в четверть оборота и подбородок чуть вверх, нет, на меня» Девочка никак не хотела расставаться с куклой, но для куклы нашлась коляска, которая замечательно вписалась на фоне декоративной гипсовой балюстрады, не дававшей тени в неком идеальном пространстве, в котором застыли белокурая девочка, похожая на овечку, чуть растерянная и этим особенно прелестная дама в винтажной шляпке и красавец отец, ставший похожим на молодого офицера с высоким лбом, твердо остановившимся, но приобретшим неожиданную, нежную глубину взглядом. «Я сделаю обычный и еще один в сепии, сказал Прохоров, Если захотите, могу сделать на твердом картоне».