Шпион - Артур Батразович Таболов 4 стр.

С ракетами «А-3», позже названными «Фау-1», которыми поначалу немцы обстреливали Лондон, британская ПВО справлялась без особого труда. Они летели с небольшой скоростью и заранее засекались локаторами. Положение изменилось, когда немцы перешли на «Фау-2». Они сваливались на город внезапно, в Лондоне даже не успевали объявить воздушную тревогу. Каждая ракета несла 800 килограммов взрывчатки. И хотя точность было небольшой, разрушения в городе производили нужный немцам эффект. Британская разведка установила, что запуски производятся из Пенемюнде. Было принято решение уничтожить центр.

Поздно вечером 17 августа над Пенемюнде прошли первые эскадрильи бомбардировщиков, не сбросив ни одной бомбы. Внизу даже не объявили воздушную тревогу. Внезапно зажглись осветительные ракеты и начался самый сильный за всю историю Пенемюнде воздушный налёт. Около шестисот тяжелых четырёхмоторных бомбардировщиков обрушили на центр тысячи фугасных и зажигательных бомб. Одна волна самолётов следовала за другой, превращая в труху пусковые установки, производственные корпуса, лабораторные здания. ПВО Пенемюнде оказалась бессильна. Срочно вызванные из Берлина ночные истребители сбили около пятидесяти американских летающих крепостей, самолётов В-27. Но дело было сделано, ракетный центр надолго приостановил свою деятельность.

В Пенемюнде были убиты больше семисот человек, среди них много ведущих специалистов, в их числе главный конструктор двигателей доктор Вальтер Тиль. Узнав о результатах налёта, застрелился генерал-полковник люфтваффе Йешоннек, отвечавший за систему ПВО района. Но глава Пенемюнде генерал Дорнбергер и Вернер фон Браун заверили прилетевшего начальника службы безопасности обергруппенфюрера СС Кальтенбруннера, что оставшиеся в живых сотрудники центра смогут преодолеть последствия катастрофа. По решению командования вермахта был создан резервный испытательный полигон в Польше, доводка Фау-2 продолжалась.

Группа офицеров под командованием Токаева была не первой экспедицией советских специалистов, приезжавших в Пенемюнде. Ещё в июне 1945 года по приказу генерал-полковника Серова сюда прилетели сотрудники НИИ-1, разрабатывающего реактивные самолёты. Но и они опоздали. 10 марта 1945 года войска 2-го Белорусского фронта вступили в район Пенемюнде, а 2 мая весь гарнизон центра переехал в Нордхаузен и в полном составе сдался американцам. В тот день, когда русские солдаты расписывались на стенах дымящегося рейхстага, американцы захватили ценнейшие трофеи: более четырёхсот основных научно-технических сотрудников центра, документацию и отчеты по разработкам, а на заводе «Миттельверк» более 100 готовых к отправке на фронт ракет «Фау-2».

В 1945 году в США действовал приказ президента Трумэна, запрещавший сотрудничество с активными членами НСДАП. Все ракетчики из Пенемюнде состояли в нацистской партии, а Вернер фон Браун ещё в 1943 году получил чин штурмбаннфюрера СС. Чтобы обойти этот запрет, немецким специалистам сочинялись фальшивые профессиональные и политические биографии, не содержащие никаких компрометирующих их сведений, после чего их привлекали к работе в американских ракетных центрах. Операция получила название «Скрепка», скрепками прикреплялись новые биографии немцев к их личным делам. К середине мая 1945 года все ценные специалисты и архивы были вывезены в США, советским военным специалистам из НИИ-1 осталось рыться в развалинах и допрашивать обслуживающий персонал Пенемюнде.

Только в одном им повезло. Один из офицеров, отошедший в сторону по нужде, наткнулся в руинах на брошюру с надписью на обгорелой и подмоченной обложке «Streng Geheim»«Строго секретно». Это был проект реактивного самолёта-бомбардировщика, разработанного Зенгером. Его технические характеристики поразили советских специалистов. Тяга двигателя составляла 100 тонн (при том, что тяга наших двигателей едва достигала полутора тонн), скорость была в 30 раз выше скорости звука, высота полёта до 300 километров, а дальность до двадцати тысяч километров. Брошюра была напечатана в ста экземплярах и, судя по списку рассылки, направлялась руководителям главного командования вермахта, министерству авиации, всем институтам и организациям, работавшим на военную авиацию, и всем немецким специалистам-руководителям, имевшим отношение к ракетной технике, в том числе в отдел вооружения армии генералу Дорнбергеру.

Никому не докладывая о находке, брошюру сунули под рубашку одному из сотрудников, посадили его в самолёт и отправили в Москву. Позже ту часть брошюры, где был список работавших над проектом учёных, рассекретили и передали поисковым группам. По ним Токаев и его сотрудники искали немецких ракетчиков по всей Германии. Это была кропотливая работа, требующая настойчивости и терпения. Ни того, ни другого подполковнику Токаеву было не занимать.

Среди немецких авиаконструкторов, задействованных в ракетной программе фон Брауна, особое внимание советской разведки привлекал учёный Курт Танк. Он не попал в чисто специалистов, захваченных американцами, потому что в это время находился в Польше на строительстве резервного ракетного полигона. После того как в Польшу вошли части Красной Армии, следы Курта Танка затерялись.

VIII

В феврале 1947 года Курту Танку исполнилось сорок девять лет. С 1933 года до окончания войны он был главным конструктором на «Фокке-Вульф-Верке». По его проектам были созданы самые быстрые истребители военных лет Fw 58 «Weihe», Fw 190 и высотный перехватчик Та 152. В конце войны он разработал проект турбореактивного истребителя Та 183, в котором были реализованы самые передовые идеи реактивной авиации. К работе ракетного центра в Пенемюнде он был привлечён в начале 1945 года и занимался аэродинамикой «Фау-2». Советской разведке было известно, что он не попал в число немецких ракетчиков, вывезенных американцами в США в ходе операции «Скрепка». Скорее всего, скрывался где-то в Берлине, в западных оккупационных секторах.

На след Курта Танка группа подполковника Токаева вышла случайно. Однажды вечером, в конце февраля 1947 года, в коттедж Токаева примчался на мотоцикле посыльный с запиской от капитана Квашнина. В записке было: «Есть интересный улов, нужно срочно допросить». Григорий выехал в Карлхорст, где были специально оборудованные помещения для подозрительных лиц, задержанных на чёрных рынках.

Самые большие чёрные рынки Берлина были возле рейхстага и в районе Бранденбургских ворот. Каждый день в любую погоду на них собирались тысячи людей. Только здесь можно было купить или выменять какую-нибудь еду. По приказу коменданта Берлина генерала Берзарина были отрыты все магазины и пекарни, но торговать было нечем и выпекать хлеб не из чего. Даже карточки удавалось отоваривать не всегда. Многие берлинцы подкармливались супом и кашей из красноармейских полевых кухонь, к ним выстраивались многочасовые очереди. Но основная еда добывалась на чёрных рынках. Сюда несли всё, что сохранилось после бомбёжек и пожаров: одежду, обувь, посуду. За ботинки можно было получить банку свиной тушёнки, за ковёрполмешка картошки. Килограмм сливочного масла стоил 600 рейхсмарок, килограмм кофе 11001200 марок, пачка американских сигарет 20 марок. Сигареты были валютой наравне с долларами. Женские чулки стоили четыре пачки «Кэмэла» или «Честерфилда», не очень поношенное пальто20 пачек. Спекулировали всем. Блок сигарет приносил прибыль в 100 долларов, бутылка шнапса40 долларов, кусок мыла5 долларов. Самым дорогим товаром были лекарства и часы. Случалось, что часы с Микки Маусом, которые в США стоили 3 доллара 95 центов, уходили за 500 долларов. Когда американцы стали выписывать их с родины целыми коробками, командование специальным приказом запретило военнослужащим США появляться на чёрных рынках. Нарушителей вылавливали патрули и сажали под арест.

Очень активными покупателями были солдаты Красной Армии, которым заплатили жалованье за несколько лет. Они покупали всё подрядодежду, фотоаппараты, аккордеоны, часы, и отправляли посылками на родину, обнищавшую за годы войны.

У немцев в западных оккупационных зонах карточек не было, им платили зарплату в рейхсмарках даже тогда, когда предприятия не работали. Марки быстро обесценивались, немцы старались как можно быстрее их потратить. В восточном Берлине всё было немного дешевле, чёрные рынки притягивали к себе жителей всего города. К рейхстагу, находившемуся в советской зоне, они старались не приближаться, предпочитали рынок у Бранденбургских ворот, который был как бы на ничейной земле. Советских патрулей здесь не было, но постоянно дежурили сотрудники СМЕРШа в штатском, высматривая по ориентировкам подозрительных лиц из числа скрывающихся нацистов. В тот день в конце февраля внимание контрразведчиков привлёк человек лет сорока в поношенной одежде, в надвинутой на глаза кепке, с большим вещмешком за плечами. Он постоянно настороженно оглядывался и покупал продукты, не торгуясь. По всему чувствовалось, что он спешит сделать покупки и поскорее убраться из опасного для него места. В его аусвайсе стояло: имяГенрих Хиль, профессиялаборант, место жительстваокруг Штеглиц. Штеглиц был в западном секторе Берлина.

Люди его возраста подлежали обязательной мобилизации в вермахт. Поэтому капитан Квашнин, дежуривший в тот день у Бранденбургских ворот, спросил: «В каких войсках служили?» «Я был освобождён от воинской повинности по причине плоскостопия, у меня есть медицинское заключение»,  ответил Хиль. Он старался держаться независимо, даже с некоторым вызовом, но было видно, что он перепуган. Ему явно было что скрывать.

Хиля посадили в машину и привезли в Карлсхорт. При обыске в его вещмешке нашли десять банок американской тушёнки, шесть банок сгущённого молока, большой пакет с яичным порошком и небольшой кулёк с натуральным кофе. Хиль объяснил, что он купил эти продукты для профессора, у которого последние годы работал. Сам профессор нездоров и не мог поехать на рынок. «Как зовут профессора?»  спросил Квашнин. «Герр Танк,  ответил Хиль.  Карл Танк». Это имя капитан Квашнин хорошо знал. Он прервал допрос и отправил посыльного к подполковнику Токаеву.

Когда Григорий приехал в Карлхорст, задержанный уже немного пришёл в себя. Советского офицера он встретил вопросом:

 Герр оберст, в чём меня обвиняют?

 Пока ни в чём. Обычная проверка. Мы разыскиваем видных деятелей нацистской партии и членов СС.

 Я никогда не был ни в какой партии. Я простой невоеннообязанный лаборант. Как я мог быть членом СС?

 А ваш патрон, профессор Танк?

 Об этом я ничего не знаю. Он учёный, далёкий от политики. Если он и был членом партии, то только потому, что так полагалось. Мы никогда об этом не говорили.

 В какой области работал профессор Танк?  продолжил Григорий допрос.

 Он математик.

 Сколько времени вы работаете у него?

 Пять лет. Он нанял меня ещё до войны.

 Вы всё время были с ним?

 Да, ему постоянно был нужен помощник.

 В Пенемюнде вы его тоже сопровождали?

Хиль растерялся и не сразу нашёлся с ответом.

 Не понимаю, о чём вы говорите. Я никогда не был в Пенемюнде.

 Успокойтесь, Генрих,  дружелюбно проговорил Григорий.  Мы знаем, что профессор Танк не просто математик. Он известный авиаконструктор и был задействован в ракетной программе фон Брауна. Её центр был в Пенемюнде. Мы даже знаем, чем он там занималсяаэродинамикой ракет «Фау-2». Тех самых, которыми обстреливали Лондон.

 Если вы всё знаете, зачем спрашиваете?

 Чтобы понять, готовы ли вы с нами сотрудничать. Пока я этого не понял.

 А если я откажусь?

 Плохое решение. Мы вплотную займёмся вашим прошлым. И если выяснится, что вы не безобидный невоеннообязанный лаборант, а, допустим, хотя бы оберштурмфюрер СС

 Что от меня нужно?

 Это уже другой разговор,  одобрил Григорий.  Вы, Генрих, нас не интересуете. А профессор Танк очень интересует. Как я понимаю, он скрывается где-то в Западном Берлине. Мы не будем вас пытать, чтобы узнать его адрес. Но мне очень хотелось бы с ним встретиться. У нас есть предложение, которое может его заинтересовать. Вы передадите ему мою просьбу о встрече?

 Передам, если его увижу,  неопределённо пообещал Хиль.

 Вы обязательно его увидите. Когда отдадите продукты. Не оставите же вы своего патрона голодным. Вот мой телефон. Позвоните мне, когда договоритесь о встрече. Моя фамилия Токаев, подполковник Токаев. Напомните ему, что мы встречались в Москве в 1940 году в Военно-воздушной академии.

 А если он не захочет встретиться?

 Тогда скажете, что встречи не будет. Ничего больше от вас не нужно. Договорились?

 Абгемахт,  кивнул Хиль.

Григорий вызвал капитана Квашнина.

 Возьмите машину и отвезите господина Хиля домой. Он живёт в Штеглице. Всего хорошего, Генрих. Не забудьте свои продукты.

Хиль вышел. Григорий задержал Квашнина.

 Возьми двух из наружки. В штатском. Пусть проследят за Хилем. Он сегодня же пойдёт к Танку.

Утром капитан Квашнин доложил:

 Нашли Танка, Хиль привёл прямиком к нему. Он живёт там же, в Штеглице, в развалинах дома, там сохранился подвал. Товарищ подполковник, будем брать?

 Не спеши. Нужно сообщить Серову. Ему решать.

Генерал-полковник Серов встретил подполковника Токаева хмурым взглядом.

 С чем пришёл? Докладывай.

Узнав, что установлен адрес Курта Танка, оживился.

 Ну, хоть что-то. А то занимаетесь черт-те чем, таскаете какие-то бумажки.

 Товарищ генерал-полковник, это не бумажки, а документы из секретных архивов,  возразил Григорий.  Их ценность определят наши учёные.

 Не учи, знаю,  буркнул Серов.  Тебе, Токаев, задание: подготовить секретное изъятие Танка. Где он живёт?

 В Штеглице, в американском секторе.

 Это усложняет. Тем более операция должна быть очень тщательно спланирована. Но не тяни. Чем быстрей Танк окажется в Москве, тем лучше.

 Товарищ генерал-полковник, разрешите доложить свои соображения?

 Какие у тебя могут быть соображения? Ну, говори.

 Можно, конечно, захватить Танка и вывезти в Москву. Но не правильнее ли сделать по-другому?

 По-другому, это как?

 Как с Гельмутом Греттрупом.

Гельмут Греттруп был немецким ракетчиком, начальником отдела по системам управления и метрологии в Пенемюнде, ближайшим сотрудником фон Брауна. Вместе со всеми в мае 1945 года он сдался американцам. Из Нордхаузена его перевезли в Витценхауз с группой специалистов, которых готовили к перемещению в США в рамках операции «Скрепка». Но за несколько дней до отъезда жена Гельмута Ирмгардт связалась с советскими специалистами, прибывшими в Германию для организации работ по изучению немецкой ракетной технологии, и попросила о встрече. Встреча состоялась на границе между американскими и советскими частями. Фрау Ирмгардт, высокая блондинка в светлом спортивном костюме, пришла на неё с сыном лет возьми. Объяснила: «Это на случай неприятностей. Скажу, что мы гуляли и заблудились». Она рассказала, что её мужа готовят к отправке в США, но она ехать туда решительно не желает. Они с мужем готовы выехать в Советский Союз, если русские гарантируют им безопасность, условия для работы и нормальную жизнь. Решать нужно было очень быстро. Наши связались с Серовым. Он согласился на условия немцев, иначе они оказались бы в США. Гельмута, Ирмгардт и двух их сыновей переправили в Москву, а оттудана остров Городомль на Селигере, вблизи города Осташков. Там, в специальном филиале ракетного НИИ, работало около четырёхсот специалистов, из них 177 немцев, профессоров, докторов наук и дипломированных инженеров, насильно вывезенных из Германии или, как Гельмут Греттруп, приехавших добровольно. Отдача от добровольцев была заметно выше, чем у работавших по принуждению.

Об этом человеке Токаев и напомнил Серову. Он рассуждал так: у Карла Танка была возможность уехать в США, он ею не воспользовался. Не исключено, что если советская сторона гарантирует ему безопасность и комфортные условия для работы, он согласится переехать в Советский Союз. А если попросить его выступить по московскому радио, мы получим ощутимый пропагандистский эффект.

Генерал-полковник Серов долго хмурился, покачивал головой, будто бы проигрывая одному ему известные варианты. Наконец, сказал:

 Убедил. Действуй. Но смотри, Токаев, если Танка упустишь, голову сниму! Ты понял?

 Так точно, товарищ генерал-полковник,  ответил Григорий.

Хиль позвонил через два дня и сообщил, что профессор Танк готов встретиться с подполковником Токаевым при условии, что он будет один и в штатском. Встреча, очень многое переменившая в сознании Григория Токаева, состоялась через неделю.

IX